– Вы сговорились, – констатировал шестикратный дурак, оставшись в седьмой раз с третью колоды на руках.

– А вот и нет, – возразил дядя Володя. – Я тебе обещал кое-что показать. Сдаем еще раз.

Когда около половины карт ушло в сброс, дядя Володя спросил:

– Марик, какие карты на руках у папы?

У Наума Семеновича было девять карт. Марик безошибочно назвал семь из них, а у двух оставшихся определил масть. Дядя Володя передал свои карты Науму Семеновичу.

– А у меня?

Точность результата была той же.

– Ну как? – поинтересовался дядя Володя у Наума Семеновича.

– Не может быть, – сказал потрясенный отец. – Давай по новой. Эксперимент был проведен еще трижды, причем в третий раз – в присутствии вызванной с кухни Беллы Иосифовны.

– Володя, – спросила Белла Иосифовна, когда Марик был отправлен спать, – а почему ты все-таки думаешь, что у него будет хорошо с математикой?

– А потому, – авторитетно ответил дядя Володя, – что я его учил, как держать карты в руках, как класть их на стол и что старше чего. До того, чтобы их считать, он додумался сам и делает это лучше меня.

В результате дядя Володя, с общего согласия, взялся развивать математические способности Марика. Способности действительно были. Всякого рода занимательные задачки Марик щелкал как орешки, не пренебрегая при этом и отработкой чисто технических приемов. В результате, определение момента встречи двух пешеходов или степени наполнения бассейна не вызывало у него никаких трудностей, что и определило впоследствии школьную часть его биографии. На уроках арифметики, а потом алгебры и геометрии, Марику было решительно нечего делать. Все контрольные работы он писал мгновенно и если, вместо ожидаемой пятерки, получал четверку, то только из-за погрешностей оформления и арифметических ошибок, поскольку на такие мелочи Марик внимания не обращал. По два раза в год его посылали на математические олимпиады, откуда Марик неизменно возвращался с наградами. Один раз про него даже написали в "Комсомольской правде". К середине восьмого класса Марик был вполне готов к тому, чтобы сдавать вступительные экзамены по математике в институт.

Забегая вперед, скажем, что математика из Марка не вышло. Вышел человек, хорошо владеющий определенной математической техникой. И суть не в том, была в нем потребная для математического гения божья искра или ее не было. Как говорится, посеешь характер – пожнешь судьбу.

Во все последующие годы жизнь Марка складывалась по одной и той же схеме. Выбиралась некоторая область деятельности, которая, по тем или иным причинам, представляла для него интерес. Выбор этот, как и в истории с математикой, происходил зачастую по воле случая. Поскольку способности у Марка, как уже говорилось, были действительно незаурядные, и подкреплялись они удивительным упорством, то Марк довольно быстро выходил в избранной области на рубеж, который давал ему ощутимое превосходство над окружающими, после чего терял к повышению квалификации всякий интерес. Так было с математикой, где накопленная в молодые годы эрудиция соответствовала второму курсу мехмата – этот уровень так и остался неизменным во все академические годы. Марк начал играть в шахматы, дошел до какого-то разряда и остановился, потому что у всех знакомых он выигрывал, а большего ему нужно не было. Когда он смог купить машину (поначалу это был подержанный "Запорожец"), то сжигал по баку бензина ежедневно, осваивая технику вождения. В итоге Марк научился обгонять каждого, кто ехал в одном с ним направлении, однако по-настоящему классным водителем все же не стал. И так далее.

Во всем, чем бы он ни занимался, Марк Цейтлин был полупрофессионалом, но всегда рвался сыграть первую роль. Со временем эта тяга к лидерству приобрела несколько болезненный характер. Скажем, если представить себе, что некоторая компания с участием Марка задумала бы поиграть, к примеру, в Чапаева, то можно безошибочно утверждать: во-первых, Марк лучше всех прочих знал бы историю чапаевских походов и без него игра была бы не такой интересной; во-вторых, если бы Чапаевым был назначен не он, а кто-то другой, то игра не началась бы ни сегодня, ни завтра, поскольку Марк втянул бы всех в серьезную дискуссию о правильном определении своего статуса; а в-третьих, если бы Марка все-таки, вопреки его желанию, назначили Петькой, то довольно быстро оказалось бы, что Петька пытается командовать Чапаевым, причем весьма настырно.

С Платоном и Терьяном Марк познакомился в студенческие годы, на зимних каникулах, в одном из подмосковных домов отдыха, куда приехал с товарищем по группе Леней Донских за день до общего заезда. Когда Марк и Леня вошли в столовую, заведующая показала стол, за которым им предстояло завтракать, обедать и ужинать в течение ближайших десяти дней, Марк заметил двух молодых людей, сидевших за столиком у окна. Больше в столовой не было никого.

– Вы знаете, Зинаида Прокофьевна, – повернулся Марк к заведующей, – мы хотели бы питаться у окна. Все-таки мы первыми заехали, а природа здесь красивая, аппетит будет улучшаться.

– Пожалуйста, пожалуйста, – сказала заведующая, – только учтите, что у окна подают в последнюю очередь.

– Так надо, чтобы подавали в первую, – оживился Марк, обаятельно улыбаясь Зинаиде Прокофьевне.

Леня сразу понял, что Марик нацелился на подавление, и пошел к столику у окна, ближайшему к тому, за которым сидели ребята. Когда через двадцать минут он, разделавшись с ужином, наливал себе чай, к нему наконец-то присоединился Марк.

– Что ты бегаешь? – обрушился он на Леню. – Почему я один должен все разгребать? Тебе это не нужно? Я, между прочим, договорился, теперь надо официантке объяснить. Девушка! Вы не могли бы подойти на минутку?

Пятидесятилетняя девушка приблизилась к столу.

– Простите, пожалуйста, – Марк встал, – разрешите, я представлюсь. Меня зовут Марк. А как ваше имя?

– Елизавета Ивановна, – сказала несколько очумевшая официантка.

– Очень приятно, Елизавета Ивановна. Видите ли, мы с молодым человеком будем питаться за этим столиком. Я договорился с Зинаидой Прокофьевной, что нас будут кормить не в последнюю, а в первую очередь.