Несколько минут вспоминаю ее хутор, море изумрудной травы вокруг, балкон диспетчерской вышки, антенное хозяйство аэродрома…

Вот именно! Антенное хозяйство. Нужно лететь. Но спин-генератор моего вертолета снабжает энергией весь хутор. Если отключу, останусь без хлореллы.

Неделю восстанавливаю спин-генератор технохутора. С ним ничего серьезного, просто очень много рутинной работы. Пока руки заняты, в голове окончательно кристаллизуется новый план. Отключаю на фиг всю электронику "тарелки", подключаю свою. Моя будет в сто раз проще. Я же не собираюсь звезды слушать. Мне всего две функции нужны: дальняя радиолокация и дальняя связь. По космическим масштабам это даже дальней связью назвать нельзя. 500 тысяч километров – не расстояние для космоса.

По ночам снится женщина. То Звездочка с глазами Веды, то Веда с изящными, тонкими руками. "Пациент, вас мучают эротические сны?" – "Доктор, я не говорил, что мучают."

Переведи меня через майдан,

Где плачет женщина, – я был когда-то с нею.

Теперь пройду и даже не узнаю.

Переведи меня через майдан.

Пела когда-то Надежда. Все это в прошлом…

Трава… Море травы. Изумрудная, ласковая трава… Волны… Ветер порывистый, и по морю травы гуляют волны. Хочется нырнуть в них, окунуться с головой, сделать глоток из этого изумрудного моря, почувствовать, как он, большой и прохладный, щекочет горло.

На Земле не было такой степи. Сочной, яркой! На Земле солнце выжигало краски. Здесь нет времен года, здесь вечная весна.

Отключаю автопилот. Чуть покачиваю штурвал, чтоб чувствовать массу и инерцию машины. Автопилот посадит рядом с ангаром, откуда я стартовал, а мне лучше сесть поближе к жилой части хутора. Да чего я перед собой оправдываюсь? По штурвалу руки соскучились, вот причина.

Сажусь с ходу. Сильный боковой ветер мешает, нужно бы развернуть машину против ветра, но… легкий крен на борт, гашу боковую скорость, регулятор шаг-газ вверх. Рискуя поймать вихревое кольцо вокруг несущего винта, резко гашу скорость. Шаг-газ вниз. Чуть раскачиваю машину и притираю на четыре точки. Ай да сукин сын! Помнят руки работу.

Фиеста встречает на полосе. С трудом узнаю ее в седой, изнуренной женщине.

– Как ты изменился, мальчик мой.

Я изменился? Забавно. Надо будет взглянуть в зеркало. Пока идем к хутору, объясняю цель визита.

– Конечно, демонтируй. Бери все, что сочтешь нужным, – соглашается она.

Праздничный ужин. Из холодильника извлекается окаменевшая тушка кролика. Посмотрев, как Флаттер насаживает на один из манипуляторов дисковую пилу, я сам берусь за разделку дичи, овощей и фруктов. Разбавляю спирт зеленым, как тархун, напитком. Попутно объясняю, что такое настойка и как их делают.

Ужин проходит в теплой, дружественной обстановке. Фиеста мне рада. Нет, не то слово. Камень с души сняла? Уже ближе, но опять не то. Возвращение домой блудного сына – праздник для матери. Что-то в этом роде.

Чудный вечер. Треплемся о пустяках, о мутации фруктов под воздействием Волны, о намечающемся турнире по го, о перспективе одомашнивания диких кошек, о радиопротекционных (каких-каких? – Р-радиопротекторных!) свойствах чистого спирта. Как быстро организм отвык от алкоголя… Пока не дошел до свинства, завязываю с выпивкой, помогаю Флаттеру убрать со стола и удаляюсь в свою спальню. Тепла твоей душе, Фиеста.

– Что будем делать с пьяным матросом?! – Думал, про себя напеваю, оказалось – ору во весь голос. Бонус любил эту песенку, а Вулканчик всегда сердилась: "Пьяный матрос будет спать на коврике перед кроватью!"

Утром смотрюсь в зеркало. Фиеста была права. Я изменился. Дело даже не в том, что зарос как питекантроп. Так зарос, что шрамов не видно. Я тоже поседел. Не так сильно, как Фиеста, всего лишь до цвета серой мышиной шкурки. Но мне нет и тридцати, а ей за пятьдесят. Беру ножницы, аккуратно подстригаю бороду и гриву. Вновь из зеркала смотрит пятнистая, обгорелая рожа квазимодо. Стоило наводить марафет? Имеет смысл с такой рожей возвращаться к Веде? Или телепатам важна душевная красота? Так я внутри не лучше. Полное единство формы и содержания.

Взбодрившись подобным образом и выпив галлон охлажденной газированой зеленой отравы, иду изучать матчасть. До обеда листаю на компьютере альбомы схем, после обеда – изучаю то же самое в натуре. Хочется плакать или материться. У меня – "тарелка", здесь – фазированные решетки. Конечно, на аэродроме фазированные решетки предпочтительнее…

– Игнат, эту часть плана доверь мне, – говорит Фиеста.

– Не потянут. Они работают в пределах атмосферы и низких орбит. До тысячи километров. На пятьсот тысяч фазированные решетки не тянут.

– Возьмем два поля фазированных решеток – и луч будет вдвое уже. Возьмем четыре поля, разместим в углах квадрата со стороной километр – и твоя "тарелка" покраснеет от зависти.

– А…

– Я же сказала – эту часть работы беру на себя!

– Но…

– Калибровать будем наводя на твой вертолет. Иди, готовь техзадание, паленая твоя шкурка.

– … разговор есть.

– Согласна я, согласна. Если не забыл, мы, мунты – телепаты. Ну не мнись, высказывайся.

– Давай раз и навсегда условимся: что я думаю – мое дело. В зачет идет только то, что сказано вслух.

– И с этим согласна. Не тяни кота за хвост.

– Вопрос о власти… Демократии не будет. Если хочешь участвовать в моем проекте – ты только исполнитель. Решения принимаю я, и ответственность на мне. Твой голос – совещательный. Согласна – работаем вместе, несогласна – отойди в сторону, не мешай. О'кей?

– Игнат, этот проект твой, и я буду тебе помогать. Только ты еще не представляешь, что дает телепатия. Ты сказал – мой голос совещательный. Но любой мунт может убедить тебя в чем угодно. Что реки текут под гору и реки текут в гору, что Волна была и Волны не было, что трава голубая, а небо зеленое в горошек.

– Как это?

– Подыгрывая репликами и направляя твои мысли. Это искусство, но мунты им владеют.

– Все, поголовно?

– Нет, – улыбнулась Фиеста. – Как правило, только те, кто растил и воспитывал егерей.

– А зачем ты мне это рассказала?