Я начал сомневаться, что проводник – благо. А еще понял, что не умею ходить по лесу. Тоби скользил среди стволов легко и непринужденно. Такую походку я видел у мужчин в индийских деревнях – ноги чуть согнуты в коленях. Ни одна ветка не хлестнула его по лицу, ни один сучок не хрустнул под ногами.

– А Фиеста никогда не ругается. Но всегда ласковая и печальная. И девочку заводить не хочет. А если у нее дочки не будет, кто на ее хуторе жить будет?

– Тоби, ты сам сшил свою куртку? – спросил я, чтоб хотя бы изменить тему словестного поноса.

– Сам. Лося сам убил, шкуру сам снял, шил сам. Только шкуру мне бабы в деревне выделывали. Не умею я шкуры выделывать. А они умеют, но не говорят. Только смеются. Вредные они. А шил я сам. Иголку и нитки у Веды взял, потому что деревенские вредные. Жадные они. Ничего так не дадут. А я не могу надолго в деревне оставаться. Я егерь, мне сектор патрулировать надо.

Сначала я пытался извлечь из потока слов новые сведения, потом отключился. Тоби шагал впереди, срывая с кустов ягоды и закидывая в рот. Я с трудом поспевал за ним, пыхтел как паровоз и постепенно выбивался из сил.

– У тебя станнер неправильно настроен, – сказал Тоби на привале. – Так убить можно. Смотри, как надо, – вынул свой и показал настройки. Станнер был установлен на оглушающую мощность. Я не стал спорить и отрегулировал свой. Сменить настройку можно одним движением большого пальца.

Вечером Тоби долго восхищался моей кривобокой палаткой.

– Маленький дом! Я такой же сошью. Попрошу у Лианы прозрачную ткань, она мне даст, и я сошью.

Впервые ужинал по-человечески. Тоби набрал кислых ягод и перемешал их с изумрудным желе. Соленое с кислым – я думал, выйдет несъедобная гадость, но получилось вкусно.

А на следующий день я увидел, в чем заключается работа егерей. Тоби оглушил из станнера молоденькую голую девушку. Та заметила нас слишком поздно, бросилась бежать, но успела сделать только два шага. Тоби бережно перевернул ее на спину, уложил поудобнее, смахнул со щеки и плеча прилипшие травинки. Затем достал из сумки черную металлическую коробочку.

– Какая красивая. И молоденькая совсем.

– Что ты с ней будешь делать?

– Как полагается. Сейчас возьму анализ и осеменю, если анализ хороший будет. А хочешь, я тебя проверю. Тогда ты ее осеменишь.

С этими словами он откинул крышку черной коробочки. Под крышкой располагались две кнопки и три индикаторные полоски: красная, синяя, зеленая. Тоби прижал коробочку к плечу девушки и нажал левую кнопку. Через секунду красная полоска засветилась полностью, синяя – на три четверти. Тоби взглянул на индикаторы, прижал коробочку к своему запястью и нажал правую кнопку. На плече девушки выступила бусинка крови. Коробочка, видимо, была примитивным диагностом.

Тоби отвел коробочку от запястья, слизнул выступившую капельку крови и нажал сразу на обе кнопки. Вид прибора и деловитая уверенность егеря почему-то успокоили меня. Происходящее не было охотой на человека. Во всем был какой-то смысл.

– Ну как? – равнодушно спросил я. Тоби повернул коробочку ко мне. Индикаторные полоски стали намного короче.

– У меня не очень хороший анализ, но лучше, чем у голышей и у дегов. Мунты говорят, если полоски короче, чем были и не доходят досюда, – он показал ногтем, – надо осеменять. А правда, она красивая? Я люблю осеменять красивых.

А потом начался обычный половой акт. Я отошел под дерево и заставил себя смотреть. Это нельзя было назвать простым насилием. Тоби вел себя деликатно и нежно. Массировал и растирал тело и руки девчонке, пока она не начала подавать признаки жизни. Тогда начался массаж эрогенных зон. В общем, к тому времени, когда малышка окончательно пришла в себя, Тоби ее так разогрел, что оказать сопротивление она была уже неспособна, а в стонах и повизгиваниях не было ни страха, ни боли. Все бы ничего, но малышка оказалась девственницей. Она очень громко закричала, и крови было довольно много. Потом пошли слезы. Тоби долго ее утешал, целовал в глаза, гладил по волосам. Мне надоело смотреть на их ласки. Осеменение оказалось именно тем, о чем я подумал с самого начала: половым актом с целью обрюхатить незнакомую девушку. Видимо, у них здесь проблемы с рождаемостью. Одичавшие колонисты не хотят размножаться с нужной скоростью. Меня это не касается.

Через полчаса у молодых наступил мир и покой. Девушка хихикала, Тоби кормил ее с ложечки остатками желе с ягодами. Я постелил пленку, накрылся курткой и задремал.

Еще через полчаса Тоби разбудил меня.

– Идем? Еще светло, можно много пройти.

Мы собрали вещи и пошли. Девушка шла за нами, жалобно поскуливая. Тоби не обращал на нее внимания. Через некоторое время она отстала.

– Правда, симпатичная голышка, – начал Тоби. Ему не терпелось поделиться. – Только плохо, что ее никто еще не брал. Не люблю осеменять нетронутых. Их утешать надо, а то потом бояться будут. А я не люблю утешать. Утешишь, а они сзади идут.

– Как ее зовут.

Тоби недоуменно посмотрел на меня.

– Она же голышка. У голышей нет имен. Разве у зверей есть имена?

– Бывает, есть, – лениво ответил я, осмысливая новую информацию. Голыши. Без имен, без одежды. Звери. На планете живут мунты, голыши и егеря. Планета попала под отголосок Волны и пошли мутации. Одни лишились рук, другие – разума. Прелестно…

– Много здесь голышей? – спросил я.

– Много. Здесь – много. А к северу мало. Там холодно, а они не любят, когда холодно. На юге и востоке я не был. Там не мои сектора. А здесь их много. Ты, наверно, громко по лесу ходишь, вот они и разбегаются. Я, когда один хожу, каждый день встречаю.

Зеленое желе кончилось, и Тоби перешел на фрукты и ягоды. Как он говорил, есть здесь можно все, что вкусно. Через день фруктовая диета мне надоела, я оглушил из станнера зверька, похожего на зайца. Он и оказался зайцем. Обычным земным зайцем, завезенным одной из волн колонистов. Тоби с огромным интересом смотрел, как я варю мясо в бидончике.

– А я мясо жарю, – сознался он. – На огне жарю, или завертываю в листья, выкапываю в костре ямку и в горячей земле запекаю. Меня Корина научила. Это мать Лианы.