Эпоха Брежнева прославилась небывалой по тем временам коррупцией. Дело «Океан», дело Трегубова, Ставропольское дело, Сочинское, Ташкентское… Коррупция, как раковая опухоль, съедала страну.

Двенадцатого ноября 1982 года хоронили Леонида Брежнева.

У нас уже был опыт великих похорон. Организаторы учли ошибки, и центр Москвы был плотно перекрыт.

Но, в отличие от 53-го, когда провожали в Мавзолей Великого вождя все народов, к Колонному залу, где лежал сиятельный покойник, никто не рвался.

Мерзли на ноябрьском ветру солдаты и милиционеры, а скорбящей толпы не было.

Когда гроб с телом генсека опускали в могилу, оборвалась веревка.

Траурную речь произносил новый руководитель страны Юрий Андропов. Он прославился борьбой с коррупцией. И мало кто знал, что все эти дела, о которых судачили на московских кухнях, были просто борьбой за власть.

Леонид Брежнев руководил страной восемнадцать лет и оставил нам в наследство коррумпированный госаппарат. Именно коррупция легла в основу фундамента нового «демократического общества», в котором нам «посчастливилось» жить.

С таким же успехом этот год можно назвать первым, так как он был единственным годом правления Андропова. Но именно тогда в стране появилось множество легенд, и по сегодняшний день я не могу в них разобраться, отделить правду от выдумки.

1983 год. Март. Я еду на Киностудию имени Горького. Шофер такси, разбитной московский мужичок, расспрашивает меня о кино и артистах. Сам делится воспоминаниями, кого из знаменитых развозил домой из ресторана. Треп идет. Веселый московский треп.

Мы прощаемся довольные друг другом. И водитель таинственно говорит мне:

– Ты поаккуратнее, друг, по городу облавы идут.

– Ты что, какие еще облавы?

– Попадешь – узнаешь.

Ни о каких облавах я тогда не думал. На студии по моему сценарию делали двухсерийный фильм «Приступить к ликвидации», по тем временам большая удача, и я был весь поглощен этой работой.

На студию меня выдернул директор картины, надо было выбить дополнительные деньги к смете, а сделать это без особого труда мог только я, так как директором студии стал мой хороший товарищ Женя Котов.

Но Жени на работе не было, он находился «в верхах», и я пошел к его заму, знаменитому на весь кинематограф крикуну и матерщиннику Грише Рималису.

Когда я вошел в его кабинет, Гриша сказал сразу:

– Нет!

Далее следовали выражения непереводимые.

– Что ты кричишь, я же к тебе зашел кофе выпить.

Секретарша принесла кофе. У Гриши нашлось по рюмке хорошего коньяка. Мы пили кофе и говорили о будущем фильме. Я сетовал, что не хватает денег на найм машин того времени, «эмок», «виллисов», «студебекеров».

– Давай письмо, – сказал Гриша.

Я вынул заранее заготовленную бумагу, и он поставил резолюцию. Мы выпили еще по рюмке. И нам очень захотелось есть.

– Пойдем на ВДНХ, в «Узбекский», возьмем манты и плов.

– Ты что, – Гриша покрутил пальцем у виска, – с ума сошел? В Москве облавы.

– А кого ловят-то?

– Всех, кто в рабочее время ходит по ресторанам, магазинам, баням. Отлавливают и сообщают начальству.

– Гриша, мы же с тобой кинематографисты, начинаем большой фильм, поэтому пришли в ресторан, чтобы прикинуть, можно ли в этом интерьере создать неповторимое художественное полотно. А манты и плов едим в наше обеденное время.

– Тебе хорошо, – вздохнул Гриша, – ты же вольный художник.

Действительно, третий год я не ходил в присутствие и нисколько не жалел об этом. Мое издание, кстати в те годы одно из самых популярных литературных приложений «Подвиг», было весьма трудоемким. Особенно тяжело было отбиваться от умников из ЦК ВЛКСМ, «литературоведов» из ЦК КПСС, начальников всевозможных пресс-служб КГБ, МВД, прокуратуры. А больше всего гадостей делал нам начальник отдела культуры Главпура МО генерал Волкогонов, будущий ярый обличитель советской власти. Но это потом, а тогда он за эту власть готов был порвать на куски любого журналиста. Каждая правдивая публикация о прошедшей войне вызывала у него ярость, и мне приходилось оправдываться наверху.

Освободившись от этих забот, я чувствовал себя вполне счастливым человеком и не боялся никаких облав.

Наперекор всему мы пошли в узбекский ресторан. Выпили, съели разные вкусности и не заметили никаких намеков на облаву.

Но через несколько дней, придя в Сандуновские бани с приятелем, мы заметили, что народу стало значительно меньше, чем обычно.

– Боятся облав, – вздохнул знакомый банщик, принеся к нам в кабину пиво, соленую рыбку и по сотке водки.

– А у вас хоть раз облава была? – спросил я.

– Да пока нет, Бог миловал.

Рассказы об облавах катились по Москве, словно снежный ком, обрастая все новыми и новыми устрашающими подробностями. Говорили о персональных партийных делах, об увольнениях и понижениях в должности.

Удивительное дело. Я в те годы общался по работе с огромным количеством самых разных людей, и никто из них ни разу не попадал в эти ужасные облавы. Правда, все слышали о них. И эти страшные рассказы повлияли на строителей развитого социализма. Опустели бани, куда любил днем сбегать среднеруководящий люд, в ресторанах стало свободнее, исчезло из ЦУМа огромное количество дам из расположенных на улице 25 Октября многочисленных контор и неведомых научных институтов. Власть бескровно добилась своего – укрепила трудовую дисциплину.

Придя к власти в ноябре 1982 года, Юрий Андропов считал главным в дальнейшем развитии общества укрепление трудовой дисциплины и борьбу с коррупцией. При его предшественнике началось сращивание госаппарата и правоохранительных органов с делягами из теневой экономики, а через них – с королями преступного мира.

Андропова не очень волновали уголовники. Огромная, созданная им машина КГБ могла раздавить их в любую минуту. Андропов свято считал, что разваливающуюся экономику спасут твердая трудовая дисциплина и, конечно, борьба с чиновниками-жуликами. Он всегда говорил, что партия должна опираться на здоровые силы социалистического общества.

В 1982 году, выступая с докладом вместо больного Брежнева, Юрий Владимирович сказал неожиданную фразу: «Мы не знаем как следует общества, в котором мы живем». Этот политический пассаж вызвал в том самом обществе бурю восторга. Вся страна ждала, когда на смену больному Леониду Ильичу придет человек со столь прогрессивными взглядами. Всю жизнь Россия ожидала доброго и умного царя, и вот, наконец, он нашелся.

Особенно ликовала творческая интеллигенция, сразу забыв, что именно при Андропове появилось в КГБ 5-е управление, занимающееся оперативной работой среди интеллигенции.

Я помню, как за столиками Пестрого зала в клубе писателей, знаменитом ЦДЛ, до хрипоты спорили «инженеры» и «сантехники» человеческих душ о прогрессивных реформах нового генсека. Причем целая группа людей утверждала, что они своими глазами читали некий документ за подписью Андропова, направленный членам Политбюро. Это был даже не документ, а ария «варяжского гостя» из оперы «Садко» в новой интерпретации. Документ сей отвергал цензуру, возвращал страну к ленинскому нэпу, значительно облегчал выезд за границу.

Я ни тогда, ни после не видел этого замечательного документа. Но слышал о нем достаточно много. Уверен, что ни один творец или ученый не видел в глаза этой знаменитой бумаги. Слух о ней был подобен слухам об облавах.

Андропов недаром руководил пятнадцать лет самой сильной спецслужбой в мире. Мои добрые знакомые, работавшие с ним, рассказывали, что оперативному мастерству Юрий Владимирович обучался в годы работы. Он не стеснялся спрашивать у подчиненных, как необходимо поступить в той или иной ситуации.