Конечно, этот оазис жратвы и выпивки манил к себе московских гулявых людей, в основном артистов вернувшихся в Москву театров.

Войти в гостиницу без пропуска было невозможно. У дверей стояли строгие автоматчики из полка НКВД. Но постояльцы гостиницы могли заказывать пропуска и приглашать своих друзей в ресторан.

Несмотря ни на что, тот, кто захочет погулять, своего добьется, это я знаю по своему опыту.

1944 год принес столице некоторые послабления. Был укорочен комендантский час, МПВО разрешило содрать с окон бумажные перекрестия, якобы защищающие людей от осколков стекла при бомбежках. Были открыты коммерческие рестораны. Там без талонов, продаттестатов и карточек можно было заказать что угодно.

В меню значились несколько сортов рыбы, икра, горячие закуски и шницели по-министерски. Радовали посетителей и разнообразными напитками. Да, в коммерческих ресторанах было много замечательной еды и выпивки, но стоило это бешеных денег. Обычный работяга или инженер на свою зарплату мог позволить себе несколько бутылок пива.

Одной из таких общепитовских дорогих точек стал ресторан в гостинице «Москва». Сюда сбегались денежные люди. Кинематографисты, получавшие большие постановочные за фильм, актеры, выступающие с концертами, военные корреспонденты и попавшие проездом в столицу офицеры-фронтовики. И, конечно, вся военная пена столицы: спекулянты, артельщики, снабженцы, интенданты и ворье.

Часто в ресторан приходили три молодых человека. Хорошо одетые, холеные дети из номенклатурных семей. С ними за столом всегда сидели красивые девушки. Они заказывали скромный, но неплохой стол, пили сухое вино, танцевали.

Весьма часто в ресторане смолкал оркестр и раздавалась команда:

– Всем оставаться на местах и приготовить документы.

В зал входили сотрудники НКВД и проверяли документы. У троих молодых людей и их подруг документы были в полном порядке: паспорта с московской пропиской, студенческие билеты слушателей последнего курса, бронь-освобождение от призыва в армию до окончания института.

Проверяющие вежливо козыряли и отходили. По случаю того что троица эта появлялась в ресторане достаточно часто, была проведена оперативная установка, показавшая, что все трое молодых людей из обеспеченных и облеченных властью семей.

Первые два трупа обнаружили в Товарищеском переулке на Таганке, под аркой двора. Летчик-подполковник и молодая женщина. Документы офицера и ночной пропуск лежали на земле. Пистолет находился в застегнутой кобуре, которая вместе с широким командирским ремнем валялась рядом. Ни денег, ни часов не было.

У убитой женщины из мочек ушей были вырваны серьги; как потом выяснилось, похищены дамские золотые часы и кольца.

С летчика сняли американское кожаное пальто на меху, с дамы – каракулевую шубу и чернобурую лису, заменявшую в те годы богатым модницам шарф.

Экспертиза установила, что их сначала оглушили тупым тяжелым предметом, а после дострелили из маузера калибра 6,35 с редким по тем временам глушителем. По входным отверстиям можно было предположить, что стрелял левша.

Через неделю там же, на Таганке, обнаружили еще один труп. Почерк был тот же. На земле валялись документы, в кармане пиджака лежал нетронутый пистолет. Исчезли кожаное пальто, часы и деньги.

Убитым оказался физик, доктор наук, работавший вместе с Игорем Курчатовым по программе, которую курировал лично Лаврентий Берия.

Это дело было передано в контрразведку. Следствие шло, а аналогичные преступления совершались в разных районах Москвы.

Приехав на очередное убийство, опергруппа в руке жертвы нашла намертво зажатую красную повязку с надписью «Комендантский патруль».

В лаборатории удалось получить несколько разных отпечатков пальцев.

Теперь было понятно, почему вооруженные люди не воспользовались пистолетом. Комендантский патруль в те годы был обыденностью московских ночей.

А в апреле комендантский патруль Главной военной комендатуры Москвы в Большом Сергиевском переулке на Сретенке встретил трех офицеров с повязками на рукавах. На приказ остановиться и предъявить документы офицеры открыли огонь и скрылись в проходном дворе.

Конечно, банду в конце концов задержали. Лучшие сыскари Петровки и Лубянки шли по ее следу, но, как часто бывает, помог случай.

На первом этаже дома по Большой Грузинской улице жил ушедший по болезни на пенсию ночной вагоновожатый трамвая. Много лет он возил по ночной Москве ремонтные бригады и грузы, потом раненых с Белорусского вокзала. В те былинные годы на пенсию отправляли только немощных, все остальные вкалывали до последнего вздоха.

Он плохо спал ночью. Просыпался, сидел у окна, подняв маскировочную штору, курил. И несколько раз замечал, как Витька, студент, профессорский сынок из двенадцатой квартиры, под утро возвращается домой в офицерской форме.

Ему это показалось странным, и он рассказал об этом зашедшему выпить чайку участковому. Лейтенант, не допив стакан, кинулся в отделение.

Установку провели стремительно. Отработав связи, выяснили двух друзей Витьки, девушек, с которыми они встречаются.

В институте и комсомольской организации о них говорили только хорошее. Отличники, спортсмены, ведут общественную работу. Есть, правда, одна слабость: любят джаз, поэтому часто бывают в коммерческом ресторане гостиницы «Москва», где у них знакомый джазмен. Родители вполне солидные и очень обеспеченные люди.

Через два дня троица студентов с девушками отправились в ресторан «Москва». Немедленно по квартирам были произведены обыски. Нашли маузер 6,35, самодельный глушитель, офицерскую форму, повязки комендантского патруля, находящиеся в розыске кожаные пальто и несколько украшений.

Брали их в «Москве».

Просто вошла группа веселых молодых офицеров с девушками. Смеясь, прошли мимо стола, где сидели трое студентов, мило улыбаясь, сунули им в бок стволы, закрутили назад руки и надели наручники.

При допросах выяснилось, что они подходили к человеку и требовали показать документы. Пока один проверял бумаги, второй говорил, что ему надо позвонить. Шел к автомату, чтобы оказаться за спиной жертвы. Потом, развернувшись, бил по голове куском резиновой трубки, в которую была залита ртуть. Третий, левша, добивал несчастных.

Вещи, чтобы они не всплывали на рынках и в комиссионках, реализовывали веселые подруги студентов среди своих знакомых, за что и поехали в места не столь отдаленные, как соучастники убийц и сбытчики краденого.

Ну а молодых людей расстреляли в Пугачевской башне Бутырской тюрьмы.

Я попал в эту гостиницу в 50-е годы. Она была городом в городе. Вход был свободный, швейцары занимались своим основным делом: открывали двери перед посетителями.

На втором этаже, за парикмахерской, находился замечательный и очень недорогой буфет, за ним – знаменитая бильярдная. В буфете можно было частенько увидеть звездную компанию актеров – Бориса Андреева, любимца публики Петра Алейникова – знаменитого Ваню Курского из фильма «Большая жизнь» – и новую звезду – красавца Владимира Дружникова. Люди специально бежали в буфет, чтобы посмотреть на героев наших кинолент.

Иногда, выпив, актеры заходили в бильярдную. Им уступали один из столов, чтобы они могли покатать шарики. За другими столами играли серьезные люди: знаменитый игрок Сулико, Валя Грек, Глеб Ржанов. Приезжал из Ташкента Давид Самталов, непререкаемый авторитет среди игроков. Играли серьезно, на большие деньги. Причем в буфете и бильярдной сидели люди, ставившие на игру немалые суммы.

Подпольный тотализатор держал неприятный, неопределенного возраста персонаж, которого все знали как Женю Красавчика. Сюда, в отличие от катранов, игроки приходили без отбойщиков. Те были просто не нужны, слишком солидные люди катали шары по зеленому сукну и совсем не простые мужики «держали мазу» на игру.