Роджер Вудз был прирожденным журналистом, умеющим почувствовать сенсацию за тысячу миль. Репортерские инстинкты никогда его не подводили, всегда указывая ему нужное место и время. Несмотря на это ему приходилось по большей части торчать в конторе за письменным столом, в то время как другие, менее компетентные, посылались в точки, откуда исходил ветер сенсационности (кроме войн, которые, как мы уже упомянули, освещались прямо из конторы). Стиль письма у Роджера был оригинальный. Вопреки старой традиции, берущей начало в телеграфной несуразице Гражданской Войны, Роджер писал интригующие вступления, в которых не упоминались никакие конкретные факты, и таким образом интерес читателя возрастал по мере чтения. Статьи Роджера всегда редактировались, подправлялись под общепринятый формат. Редактор просто менял местами первый и последний параграфы.

Ничего сенсационного в мире в данный момент не происходило.

Роджер вышел в дайнер позавтракать. Потолки в его квартире — едва три метра высотой — нагоняли на него тоску. И еще многие другие вещи в его жизни нагоняли на него тоску. К примеру, отец его отказывался давать сыну деньги, и приходилось жить на зарплату рядового журналиста, и тратить две трети своего дохода на квартирную плату.

После завтрака он вернулся в свое однокомнатное жилище и некоторое время провел, переключая каналы телевизора, слоняясь от окна к столу, и рассматривая коллекции репортерских фотографий. Выйдя снова на улицу, он поел, выпил кофе, прогулялся, пообедал, и решил, что ни в какие бары в этот вечер не пойдет.

На платном канале показывали боксерский матч. Спортивный журнализм был чужд Роджеру, но на гладиаторов он любил смотреть не меньше, чем кто-либо. Чемпиону мира в тяжелом весе предстояло сразиться со злобного вида парнем в красных трусах. Парень выглядел неуверенно.

Что-то заставило Роджера резко выпрямиться в кресле.

Ни в квартире, ни в здании ничего интересного не происходило. И по телевизору ничего особенного не показывали. Где-то… на другой стороне Сентрал Парка… что-то. Что-то там было. Начиналось. Он понятия не имел — хорошее или плохое там начиналось, какие люди были в этом замешаны, сколько свидетелей. Он просто уловил признаки сенсации. Он знал, что ему нужно там быть.

Быстро одевшись, он выбежал из здания, закинув сумку с фотоаппаратом и блокнотом через плечо. Остановил такси.

— Куда едем, босс? — спросил таксист с тяжелым ямайским акцентом.

— Девяностая и Парк Авеню, — сказал Роджер.

Пробок не было. Прибыв на место назначения, Роджер расплатился и быстро вылез.

Посмотрев вокруг, он не увидел ни полицейских прожекторов, ни машин скорой помощи. Инстинкт велел ему идти на юг скорым шагом. За четыре минуты он почти бегом преодолел пятнадцать кварталов.

Что-то сенсационное или, по крайней мере, очень необычное, происходило где-то здесь. Прислонившись к известняковой стене, Роджер закурил и некоторое время провел, наблюдая за противоположной стороной авеню. Некоторое движение — люди входящие и выходящие, двери трех зданий двигаются непрерывно; элегантно одетая пара, ждут такси; пожилой джентльмен входит во второе здание; портье соседнего здания выходит и останавливается в свете прожектора под козырьком, ища такси для кого-то (кто считает, что во избежание остентации следует для ловли такси использовать портье); два подростка, визгливо смеясь, выскакивают на улицу, а потом забегают обратно внутрь; останавливается такси, из него выходит пассажир.

Роджер посмотрел вверх, на французскую крышу среднего здания. Дормер темный. Он стал изучать, одно за другим, окна. В некоторых горел свет. Взгляд его остановился на седьмом этаже. Какое-то движение там, внутри. Впрочем, движение было везде, во всех окнах — и в тех, где наличествовал свет, и в темных. А только движение на седьмом этаже было достойно того, чтобы о нем написали в газете. Инстинкты Роджера забеспокоились, завозились, закричали на хозяина. За задернутой шторой не перемещались никакие тени. Какое еще движение? Но он очень верил своим инстинктам.

Он пересек авеню, придавив по пути тюльпаны, растущие посреди разделительного газона, и вошел в здание. Портье сидел за конторкой, глядя в портативный телевизор. Смотрел боксерский матч.

— Привет. Кто выигрывает? — спросил Роджер, показывая репортерское удостоверение.

— Эй. А не покажешь ли еще раз бляху? Ты — коп?

— Нет, просто репортер. Слушай, дай-ка я тебе задам пару вопросов.

— Репортер, а? — портье улыбнулся. — А, да. «Крониклер». Ясно. В этом здании интервью не дают.

— А я никому не скажу. Будем держать это в тайне. Устраивает?

— Это шутка такая?

— Нет. Я пишу большую статью о разных портье. Сейчас я задам тебе несколько предварительных вопросов. Завтра я вернусь со всеми заметками и дам тебе их просмотреть. Ты завтра работаешь?

Некоторое время портье соображал. Затем улыбнулся радужно.

— Конечно, — сказал он. — В четыре дня начинаю.

— Вот и хорошо. Так, — Роджер вынул блокнот и диктофон. Поставив диктофон на конторку, он включил его. — Приглуши телевизор, — сказал он. — Теперь. Это твоя постоянная работа?

— Э… Да и нет. Я учусь на вечернем. Менеджмент. Хожу на занятия три раза в неделю.

Задав еще несколько банальных вопросов, Роджер небрежно спросил не живут ли в этом здании какие-нибудь знаменитости. Да, живут. Портье был этим даже горд.

— Знаменитость у нас одна, — сказал он. — На седьмом этаже. Ты действительно не знаешь?

— Не знаю. А знать следует, не так ли?

— Предварительно что-то разузнал, наверное.

— Нет. Ну, хорошо, некто знаменитый живет на седьмом этаже. Кто именно?

— Угадай.

— Как же я угадаю?

Портье глазами показал на экран портативного телевизора. Роджер глянул.

— Что? — спросил он.

— Он, — сказал портье.

— То есть…

— Да.

— Он живет в этом здании?

— Да.

Удивление Роджера было неподдельным. Портье мудро кивнул.

— Да, — подтвердил он. — Никогда бы не догадался, да?

— Он один тут живет?

— Нет, конечно. Он женат. У них дети. Ты что, с луны только что прибыл?

Репортер Разочарован.

В общем, все понятно — пока чемпион бьет кому-то морду, защищая чемпионский пояс, жена его незаконно развлекается. Невелика премудрость. То есть, конечно, это сенсационное дело, но писать в газете об этом глупо. Это для еженедельников, которые в супермаркете продают. Роджер признался себе, что на этот раз инстинкты его были правы только частично. Статья, основанная только на вульгарной супружеской неверности — не дело для профессионала.

Обратно на Вест Сайд он вернулся на автобусе. Прежде чем идти домой, он съел в дайнере тарелку куриного супа. Боксерский поединок завершился. Чемпион остался чемпионом. Инстинкты Роджера снова забеспокоились, очень настойчиво. Он подозревал, что их, его инстинкты, снова интересует все тот же адрес на Парк Авеню. Ну, хорошо, либо чемпион нокаутировал противника раньше срока и, придя домой, застал там сцену, или любовник жены слишком медленно собирался и дождался на свою голову прихода чемпиона. Чемпион теперь, наверное, разбирается с обоими. Завтра подадут на развод. Или не подадут. Скука.

Репортер Недоволен.

Пора было идти спать.

Ладлоу протащился мимо портье походкой пожилого человека, чьей не очень насыщенной событиями жизни управляют строгие принципы, и который уверен, что ничего постыдного в жизни этой у него не было, нет, и не будет.

— Добрый вечер, мистер Фитцджеральд, — сказал портье и, в точности как Фитцджераьд, Ладлоу ответил на приветствие коротким кивком.

Нажав кнопку на пульте возле конторки и услав таким образом лифт с Фитцжеральдом на нужный этаж, портье возвратился к портативному телевизору. Давеча он поставил двести долларов на одного из двух участников матча — единственного представителя меньшинства среди обитателей здания. Представитель был чемпион мира в тяжелом весе, давал портье на чай больше всех, и в данном матче являлся безусловным фаворитом.