Я решил надавить на нее сильнее, поэтому слегка повысил тон и хлопнул ладонью по столу.

— Именно это, ты собираешься сказать прокурору? Он задаст тебе тот же вопрос на свидетельской трибуне. Ты планируешь отвечать: «Я так не думаю?» Если ты это скажешь, то он разорвет тебя на части. А теперь отвечай честно! Эрлин вела другую машину на следующий день или нет?

Хлопок по столу испугал ее, и от тона моего голоса она начала нервничать.

— Нет. Мне кажется, она была за рулем той же машины.

— Кажется? Как ты думаешь, она ехала на той же машине? Энджел, это недостаточно убедительно. Очень уклончивый ответ. Присяжные не любят уклончивые ответы.

— Что я должна сказать?

— Может, правду? Это только между нами. Если ты скажешь мне, что Эрлин вела другую машину на следующий день, то я не собираюсь выбегать и докладывать об этом полиции, и не планирую сообщать Эрлин, что это ты мне сказала.

Она сложила руки на груди и скрестила ноги, классическая защитная поза, и начала раскачиваться взад-вперед на стуле. Она явно боролась сама с собой, пытаясь принять решение.

— Мисс Эрлин никого не убивала, — наконец сказала она.

— Я этого и не говорил.

— Но ты так думаешь. Я знаю.

Она была права. Я начал верить, что Энджел защищала Эрлин. Если это так, то это было ошибочным решением, которое могло стоить ей жизни.

— Джули говорит, что Эрлин сменила автомобиль на следующий день после убийства Тестера. Она утверждает, что вы с Эрлин покинули клуб сразу после его ухода. Так что либо Джули лжет, либо вы с Эрлин. Если врет Джули, то мне нужно знать, почему. Если вы обе лжете, мне все равно необходимо понимать, почему. Итак. Кто лжет?

— Джули.

— Почему?

— Я не знаю.

— Тогда расскажи мне о машине Эрлин. На следующий день после убийства Тестера она сменила машину?

— Нет.

Мы вернулись к исходной точке. Джули лгала, и единственной причиной, которую я мог предложить присяжным, был тот факт, что она являлась наркоманкой, которая могла быть обижена или завидовать отношениям между Эрлин и Энджел. Я не знал, поверят ли присяжные такому объяснению.

— Теперь ты можешь опустить свои руки.

— Что?

— Энджел, люди скрещивают руки, когда чувствуют угрозу или нападение. Это признак защитной реакции, и я не хочу, чтобы ты так делала, когда будешь давать свидетельские показания. Теперь расскажи мне о синяках на твоем лице. Те, которые засняла полиция.

Она снова заколебалась и бессознательно коснулась пальцами щеки. Затем она начала быстро моргать.

— Я врезалась в дверь, — произнесла она, наконец.

— Когда?

— Думаю, на следующий день.

— Где?

— В клубе. Я как раз собиралась войти в дверь, и кто-то открыл ее с другой стороны. Она ударила меня прямо по лицу.

— Эрлин сказала мне, что после убийства Тестера ты не возвращалась в клуб.

— О, точно. Должно быть, это было накануне.

— В день смерти Тестера?

Она кивнула.

— Ты уверена?

— Да.

Кто был по другую сторону двери?

— Я не помню.

— Ты не помнишь человека, который так сильно ударил тебя, что на щеке остался синяк?

— Я вспомнила. Это была Хизер.

Маленькие капли пота выступили у нее на лбу, и я решил ослабить напор. Я задался вопросом, может ли Хизер подтвердить, что та ударила Энджел дверью, и сделал пометку, чтобы Диана Фрай поговорила с ней. Энджел осознанно убрала руки с груди и положила их на стол. Я заметил, что кожа на них была обесцвечена — несильно, но слегка бледная примерно на пару сантиметров выше запястья. Я вспомнил, что Эрлин сказала мне спросить ее о ее руках. Очень нежно я коснулся одной из них.

— Что у тебя с руками? — спросил я.

— Я обожгла их, когда была маленькой.

Она произнесла ровным, монотонным голосом, и выражение на ее лице стало совершенно пустым.

— Как?

— Я готовила овсянку для моих братьев и сестер. — Она замолчала надолго. — И я уронила ложку в кастрюлю… нечаянно.

Она снова сделала паузу.

— И?

— Мама Бетти всунула мои руки в кастрюлю и заставила вытащить ее.

— И твои руки выглядят так из-за ожогов?

Она кивнула.

— Сколько тебе было лет?

— Я не уверена. Пять, может быть, шесть.

Я вздрогнул. Она рассказала, что произошло, словно описывала прогулку в парке. Внезапно она стала далекой и безразличной, как будто кто-то закрыл створку.

— А твой приемный отец? Он также причинил тебе зло?

Второй кивок.

— Ты хочешь рассказать мне об этом?

В ее глазах появились слезы. Она не ответила, да ей и не надо было.

— Такое часто случалось?

Она снова кивнула, и слезы начали течь по ее щекам.

— Энджел, ты что-то скрываешь от меня?

Она начала говорить, но остановилась. Я вдруг понял, что участвую в конкурсе по перетягиванию каната, в котором Энджел играет роль веревки. Кто-то еще тянул на другую сторону, и я подозревал, что это Эрлин. Она заплакала, встала и прислонилась к столу. Ее плечи начали вздрагивать, губы дрожали. Рыдания усиливались с каждой секундой, и, прежде чем я это понял, она впала в истерику.

— Пожалуйста, — сказал я, когда она остановилась, чтобы перевести дыхание после одного особенно пронзительного рыдания. — Энджел, постарайся успокоиться. Единственное, что я хочу, это узнать правду.

Она посмотрела на меня и сказала, что я зашел слишком далеко, и сделала глубокий вдох.

— Почему ты не хочешь мне верить? — закричала она. — Я же сказала, что не убивала его! Почему ты задаешь мне все эти вопросы? Я думала, ты на моей стороне. Я думала, ты друг!

Она повернулась и начала бить кулаками в дверь.

— Подожди. Расслабься, Энджел. Я на твоей стороне.

Я встал со стула и потянулся к ее плечу.

— Не трогай меня! Держись от меня подальше!

Дверь открылась, и она почти рухнула в руки охранника.

Я подошел к ней, но второй надзиратель ткнул мне пальцем в грудь и сказал:

— Назад.

Он был совершенно серьезен и вооружен, и у меня было чувство, что он готов сделать все, чтобы защитить именно эту конкретную заключенную.

Я поднял руки и отступил назад в комнату, и он захлопнул дверь перед моим лицом.

28 июня

13:30

В субботу утром Ронни вошел в офис, расположенный в задней части клуба, в то время как Эрлин занималась документами. Она сразу поняла, что его что-то беспокоит. У Ронни на подбородке была такая милая маленькая ямка, что когда он был чем-то расстроен, то особенным образом сжимал губы, и ямочка становилась глубже и заметнее. Ямочка напоминала Эрлин о Гасе, что было вполне естественно, так как Ронни был его племянником. Он не был таким же красивым, как Гас, но все равно выглядел красавцем: высокий, хорошо сложенный, с темными волосами и голубыми глазами. Единственное, что не нравилось Эрлин, — это уродливые татуировки по всему телу, тянущиеся от шеи по его рукам вплоть до пальцев. Из-за них он походил на бандита.

— Что случилось, дорогой? — спросила Эрлин. — Ты выглядишь так, будто кто-то пристрелил твою собаку.

— Опять нас кинули.

Эрлин тихо выругалась. Эрлин не доставляли удовольствия такие неприятные новости, особенно после посещения милой маленькой Энджел в тюрьме. Энджел была такой разбитой, как никогда прежде. Бедная девочка. Она сказала, что мистер Диллард накинулся на нее с вопросами, смутившими ее. Она даже спросила у Эрлин, не думала ли та, что нужно нанять другого адвоката. Но Эрлин ясно дала понять, что мистер Диллард — это именно тот, кто им нужен. Она говорила с Энжел столько, сколько ей позволили там оставаться. Когда она уходила, малышка чувствовала себя намного лучше, и даже улыбнулась Эрлин несколько раз. Но Эрлин все еще переживала из-за Энджел. Бедная, она так много пережила. Ее сердцу было больно видеть, как та снова страдает.

— На сколько? — спросила Эрлин у Ронни.

— Чуть больше шестидесяти граммов.

Эрлин не нравилось заниматься распространением кокса, но Гас за эти годы сделал так много денег на этом, что нужно быть большим глупцом, чтобы не продолжить то, что он начал. Это был доходный бизнес, и поскольку Ронни участвовал в поставках, получении и продаже товара в клубе, то Эрлин это не слишком затрудняло. Проблема, с которой она столкнулась, заключалась в том, что люди, у которых они покупали, были подлыми и жадными. Они всегда пытались обмануть ее, словно думали, что она не заметит и ничего не предпримет, даже если бы знала, что они обманули ее. Она подумала, что, вероятно, после смерти Гаса, они решили, что им все сойдет с рук. Черт возьми, почему они не могут честно играть?

— Есть ли у нас другие поставщики? — спросила Эрлин.

— Кроме этих еще четверо. Один в Атланте, д…

— Ничего не говори, милый. Я не хочу ничего о них знать, ни кто они, ни где находятся.

— Прости, — сказал Ронни.

Он был таким чутким мальчиком.

— Я скажу тебе, что нужно сделать, — начала Эрлин. — Во-первых, ты не ждешь и начинаешь вести дела со своими людьми в Атланте или где-то еще. Могут ли они дать нам такую же цену?

— Цена будет такой же, а качество лучше, — ответил Ронни. — Единственная причина, по которой я работал с этими юродивыми, заключалась в том, что они находились гораздо ближе и согласились встретиться на полпути. Это сэкономило мне кучу времени.

— Я думаю, что это того не стоит, так ведь? — Эрлин подняла глаза к потолку и поджала губы. — Теперь, — продолжила она, — что нам делать с остальными?

Она знал, что у Ронни в характере превалировала злость, столь же большая, как река Теннесси, но в остальном он был действительно хорошим мальчиком. Он несколько раз сбился с пути, хотя Эрлин должна была признать, что намного сильнее, чем большинство мальчиков. У него были неприятности с законом, и он провел несколько лет в тюрьме округа Морган. Когда он вышел, ему некуда было идти, и он не мог найти работу, поэтому позвонил своему дяде. Гас был очень привязан к мальчику, и пригласил его работать к себе в клуб. Когда Ронни приехал, Гас усадил его и объяснил, что если тот будет осторожен и честен, то Гас позаботится, чтобы старший сын его брата заработал хорошие деньги.