– Вот, ребята, – сказал Саша, – Аркадий-то про меня байки рассказывает. А пускай он вам лучше свои-то сапоги покажет.

Аркадий быстро подобрал ноги. Однако все успели заметить, что он обут не в обычные свои яловые сапоги, а в старые ботинки с обмотками.

– Видали? – сказал Саша. – Аркадий, расскажи, желанный, человеку, – в каком это месте ты свои сапоги-то посеял? Не хотишь? Дак я сам, пожалуй, расскажу.

– Шё ты людям голову морочишь! – вскричал раздосадованный Аркадий. – Людям через час в бои идти.

– Давай, Сашка! Рассказывай! Вали! Крой! – закричали со всех сторон.

– Вчерась ночью Аркадий пулемет, видали, притащил. Это он немецкого часового тюкнул втихую. Ну и задал стрекача. А немцы хватились – и за ним в погоню. А он от них сиганул куды-то влево. И чувствует – идти не может. Ктось его за ноги держит. И молчит. Он того финкой пыряет. И финку обратно не взять. Тот финку хватает и держит. И ноги держит. И молчит. Что за нечистая сила! «Ну, – думает Аркадий, – вот я его сейчас!» И лопатой его – жах! А он лопату хватает и держит. И финку держит. И обе ноги Аркадия держит. И молчит. Тут Аркадий, на что храбрый воин, взвыл с перепугу-то, да как рванется – и чуть ноги из зада не вырвал, ей-богу!

– О-го-го! – хохотали кругом. – Ну и что?

– Вырвался и побежал. Только чувствует – бежать-то легко-легко. Смотрит себе на ноги – ноги-то босые. Сапоги у того остались. У молчаливого.

– А кто ж то был?

– Болото! Это Аркадий с болотом всю ночь резался. А болото молчало. Оно, брат, хитрое.

Бойцы покатывались со смеху. Громче всех смеялся Саша. Видимо, он был очень доволен, что сумел поддеть Аркадия. В конце концов и Аркадий махнул рукой и расхохотался.

Долго катился по лесу, вспугивая белок и птиц, крепкий, солдатский смех, такой раскатистый, такой неудержимо веселый, словно всем этим людям не предстояло через какой-нибудь час идти в жестокий бой, откуда многим из них (и они знали это) не суждено было вернуться живыми.