Вдруг дорогу девушке преградил высокий, немного сгорбленный человек с растопыренными локтями и седой, чуть вьющейся бородой.

— Голубчик, не откажите в любезности: не слышно ли чего-нибудь о Матросове? — произнес низким голосом старик, протягивая упавший апельсин.

— Спасибо, — поблагодарила девушка, поднимая на незнакомца удивленно округлившиеся глаза, которые тотчас настороженно сузились. — Откуда вы знаете, что это должно меня занимать?

— Да не вас, голубушка, а всех нас. Изволите ли видеть, вот уже час, как я не слышал о нем ничего нового, — сказал старик.

Из-под взъерошенных бровей на девушку смотрели добрые, совсем прозрачные голубые глаза. Над высоким узким лбом виднелись седые, закинутые назад и растрепавшиеся волосы. Старик был без шляпы.

— Ах, так… — протянула девушка.

— Я обеспокоил уже трех прохожих. Двое обращались ко мне. М-да!. - отрывисто произнёс старик и пожевал челюстями. — А я вот ничего и не знаю.

— Представьте, а я знаю, — усмехнулась девушка. — Благодаря любезной предусмотрительности Матросова мне звонят из штаба обо всех перипетиях перелета, вне зависимости от степени моего волнения. Последнее известие настигло меня уже на улице. Сестренка выкрикнула в окно: высота восемнадцать тысяч метров, скорость тысяча триста километров… Через час он думал быть над Южным полюсом. Удачам его можно и радоваться и завидовать, — с ударением закончила она.

Старик не заметил особого смысла последних ее слов и ласково посмотрел на нее: темные, на прямой пробор волосы, зеленоватые глаза и бледный узкий лоб, удлиненный, но мягкий овал лица, неожиданная решительная складка между бровями-стрелками, тонкий нос, упрямо сжатые губы привлекали контрастами и заставляли угадывать сильный характер.

— Завидовать? — повторил старик последнее слово. — Простите, не расслышал… — и он напряженно склонил голову набок.

— Через час он будет над Южным полюсом, — повторила девушка, чуть розовея.

— Вот и хорошо, — согласился старик. — А я, изволите видеть, был озабочен. По моим подсчетам, он должен был пройти зону потери волны. Кроме того, я его снабдил специальным приспособлением на случай потери радиосвязи.

— Позвольте, а я ведь об этом ничего не слышала!

— Как же, отражательная радиостанция. Я давно о ней думал. Со времени несчастья с Леваневским… Как я тогда был убит! С тех пор я в это дело «пут уанс бест», как говорят американцы, всю душу вложил. Хотя, простите, зачем я это все вам говорю? — вдруг искренне удивился старик.

— А я заинтересовалась. Знаете, у вас галстук плохо завязан. Позвольте, я вам поправлю.

— Что вы! Что вы!

— За вами дома плохо смотрят, — говорила девушка, решительными движениями завязывая галстук. — А потом рукав у вас в чем-то белом.

— Гм… гм.!Видите ли… единственный человек, который там на меня смотрит, да и то с помощью зеркала, — это я сам. — Старик погладил свою курчавую бороду. Около глаз у него появилось много маленьких морщинок: — М-да!. Мне, видите ли, вот через улицу по мосточку надобно.

— А я вас провожу. Хотите? Вы только расскажите про радиостанцию. Берите апельсин. Нет, подождите, только не тот, который упал, вот возьмите сверток, а я вам очищу.

— Очень, очень благодарен! Это, как я уже имел честь вам сказать, отражательная радиостанция…

Около Столешникова переулка через Петровку был переброшен ажурный пешеходный мостик. Собеседники шли по нему, а он звенел при каждом шаге, как натянутая струна.

— Матросов взял с собой радиостанцию для испытания… ну и на случай приземления в Антарктике, не дай-то бог! М-да!. Я вам это говорю потому, что ценю интерес девушек нашего времени к технике. Так вот, вслед ему все время посылается радиоволна, каковая и настигает его, где бы он ни был. Он же располагает приспособлением для отражения этой радиоволны, которым может пользоваться, как обыкновенным зеркальцем для пускания зайчиков… м-да!. и таким образом сигнализировать, пользуясь чужой волной, без всяких там дурацких аккумуляторов.

— Значит, можно посылать радиосигналы, не имея собственного источника энергии? Это замечательно! Но почему же аккумуляторы «дурацкие»?

— А потому… Премного обязан вам, — оборвал старик, налегая на букву «о». — Прощайте, мне сюда.

«Вот чудак!» — подумала девушка.

Старик удалялся, чуть подпрыгивая на длинных и тонких ногах. Он сложил за спиной руки, растопырил локти. Одно плечо поднялось у него выше другого. Ветер трепал его волосы.

Его случайная собеседница все еще стояла на мостике. Потом она медленно повернулась и пошла в противоположном направлении.

Девушка думала о своем странном спутнике, который показался сначала таким милым. Кто он? Ученый? Как жаль, что она его не знает!

Девушка посмотрела на звезды и пожалела, что это не те звезды, которые горят сейчас над Южным полюсом. Но она улыбнулась и этим звездам. И как бы в ответ в небе зажглись буквы: «Все в порядке. Пройден Южный полюс. Вновь перешли в восточное полушарие. Матросов».

Девушка помахала небу рукой и скрылась в подъезде.

Через двое суток к Всесоюзному аэродрому близ Москвы съезжались толпы народа. Электрические поезда, троллейбусы, паромобили, похожие на бегущие на колесах пароходы, изящные двухколесные «сигары» и даже старинные автомобили забытых марок — все они нескончаемой вереницей тянулись к аэродрому, чтобы устроить традиционную встречу героям.

Каждый год народы Советской страны праздновали даты новых технических достижений. Но особенно любили они отмечать очередную победу советской авиации. Перелет Матросова знаменовал новый этап в развитии авиации.

В честь встречи победителей природа постаралась отделать день «под стратосферу».

Воздух был прозрачен и, казалось, разрежен до последней степени. Он стал легким, словно исчезли давящие на него сверху слои, и застыл в холодной величественной лени. Ни один клочок тумана внизу, ни одно облачко вверху не смели приблизиться к месту встречи победителей.

С паролета были отчетливо видны аэродром и ковер из мельчайших белых точек.

Каждая из этих точек смотрела вверх и восторженно кричала. Трепетали руки, платки, шляпы, газеты. Сверху всего этого видно не было. Казалось только, что по ковру пробегают волны, как от ветра по полю.

Через несколько минут паролет приземлился. Выдвинув под каждой из кабин гигантские колеса, он едва коснулся ими земли и покатился по аэродрому, по огромным шахматным плитам бетонной дорожки.

Матросов искусно подвел свой гигантский корабль почти к самому барьеру, за которым толпился народ.

Этого момента никто не хотел пропустить, а потому многие захватили из дому складные стулья, табуретки, скамейки и даже лестницы. На этих своеобразных трибунах расположились люди: поодиночке, парами или гроздьями. Менее предусмотрительные ограничились самодельными перископами, сделанными из ручных зеркалец. Девушки были в лучшем положении, потому что поднимали над головой сумочки с зеркалами и смотрели вверх. Остальные вынуждены были довольствоваться сообщениями из передних рядов.

— Приземляется! Приземляется! Автомобиль начальника аэродрома за паролетом мчит!

— Это правительственная комиссия!

— Догнать не могут!

— Остановился! Остановился!

— Где? Где? Уберите голову! Девушка, что там у вас в зеркальце?

— Эй, товарищ на лестнице! Транслируйте, пожалуйста.

— Пропеллеры остановились!

— Ребята! Люк открывается! Честное слово, открывается!

— Товарищи, подсадите на минуточку!

— Нельзя же, лестница упадет.

— Товарищ, дайте постоять на вашей табуретке!

— Появился!

— Кто? Кто? Матросов?

— Спиной стоит — не видно! Ногой ступеньку ищет!

— Да ну, вот здорово-то!

— Гражданочка, дайте зеркальце, я вас за это подниму!

— Это Матросов. Улыбается! Ребята, улыбается! Вот парень!

— А в люке еще другой, с веснушками!

— Это Костин. Ишь как щурится!