Итак, к исходу второй недели, то есть, к тому времени, как у нас уже прорезались глаза, мать вплотную занялась нашим воспитанием. До сих пор помню ту первую в моей жизни мышь, полузадушенную, трясущуюся от страха, которую она принесла нам в зубах, и мы, глупые несмышленыши, пугливо шарахались от нее и норовили спрятаться к матери под брюшко. К ее чести надо сказать, что о своем отце мы не слышали ни одного дурного слова. Мать сказала нам, что он со славой погиб в неравном бою с крысами, которые в неимоверном количестве расплодились на мясокомбинате. И как лучший боец и охотник наш отец был направлен туда, но силы оказались неравны. До сих пор перед моими глазами стоит героический облик моего вымышленного отца: желтые глаза пылают справедливым гневом, усы грозно топорщатся, в зубах невероятных размеров крыса. И хотя это всего лишь фантазия, но кто осмелится осудить мою мать? Ведь детей нужно было как-то воспитывать..."

Учительница закрыла тетрадь, дождалась, когда в классе затихнет смех, и сказала:

-- На этот раз, Плотников, я ничего тебе ставить не буду, но ты должен написать новое сочинение. И не про каких-то там дворовых кошек, а про свою настоящую семью.

* * *

Мальчик и кот сидели на крыше гаража и молча смотрели друг на друга. То есть, это со стороны казалось, что они молча смотрят друг на друга, а на самом деле они разговаривали.

-- Ты извини, -- подумал кот, -- я не хотел тебя подводить с этим сочинением. Мне показалось, что учительнице будет интересно узнать о моей семье, о моих родителях, о моем детстве. Но я ошибся. Наверное, все дело в том, что я простой дворовый кот. Вот если бы я был благородных кровей, каким-нибудь персидским или сиамским, тогда может кто-нибудь и заинтересовался бы моей жизнью, а так... -- и он обречённо махнул своей мохнатой лапой.

-- Нет, ты не прав, -- мысленно ответил мальчик, -- Мне, например, очень интересно все про тебя узнать. Расскажи мне что-нибудь из твоей жизни!

-- А знаешь, мне в голову пришла замечательная идея! -- обрадовался кот, -- Я давно хотел написать историю своей жизни, я назвал бы ее "Кошачья история". А то обидно, "Утиная история" есть, а "кошачьей" нет. Но все дело в том, что хотя я читаю очень неплохо, но писать так и не научился. Эти ваши ручки такие неудобные, все время выскальзывают из лапы. Я несколько раз пробовал, но у меня так ничего и не вышло, только весь чернилами перепачкался. Еле-еле потом отмылся! Две недели ходил с фиолетовым языком!

Давай мы с тобой сделаем так: ты сейчас пойдешь домой, приготовишь ручку и бумагу. Я тебе буду телепатировать, а ты все записывай, только ничего не пропускай!

-- Хорошо! -- согласился мальчик, и тут же побежал домой.

Дома он достал чистую тетрадку, ручку и принялся писать:

"...Кошачью школу я закончил далеко не блестяще, но тем не менее надо было продолжать образование.

Университет поразил меня, прежде всего обилием молодых котов и кошек всех пород и расцветок: тут были пушистые сибирские и ангорские, и простые серые в полоску, и даже один сиамский, который невероятно важничал и сидел отдельно от всех.

Зоологию преподавал нам тогда, ныне широко известный профессор Мурр. Когда-то он был простым дворовым котом Мурзиком, но долгие годы, проведенные в зоопарке, позволили ему существенно расширить свои познания, и он по праву занимал пост заведующего кафедрой зоологии Кошачьего университета.

-- Кот, это венец творения природы! -- говорил, между тем профессор Мурр, вдохновенно топорща усы, -- Вершина всего живого. Долго природа шла к своему шедевру, по пути отбрасывая неудачные варианты, (достаточно вспомнить динозавров), и вот наконец перед вами кот: глаза горят, шерсть дыбом, усы торчком. Кстати об усах: в некоторых кругах научно-кошачьей общественности распространилось в последнее время мнение, что человек, якобы тоже, не лишен кошачьего ума и сообразительности, и в качестве доказательства приводится тот факт, что у некоторых людей тоже бывают усы. Но давайте приглядимся внимательнее, разве эти, уныло висящие книзу кустики растительности можно назвать усами?

Также, часто указывают на то, что если потереться возле ноги человека, изящно изогнув спинку, то можно получить кусок колбасы или даже мяса. Но при этом апологеты человеческой разумности сознательно замалчивают второй вариант -- можно получить и пинка. Итак, не будем пока торопиться причислять человека к нашим собратьям по разуму.

Но мы отвлеклись. Итак перед нами кот отправляющийся на охоту: глаза горят, усы торчком, хвост вытянут и стелется по земле, и рр-р, мрр-р, мурр-р, мурр-р...

Профессор Мурр читал лекцию, сидя на возвышении, возле трубы центрального отопления, от трубы шло тепло, он пригрелся, заснул и замурлыкал во сне.

Молодой кот Василий, с которым я сидел рядом и с которым успел подружиться, принялся так уморительно передразнивать его, что все просто катались по полу, а самые смешливые даже хватались зубами за кончик хвоста, чтобы не рассмеяться во все горло и не разбудить профессора.

И тут я заметил, что в нашу сторону смотрят две прехорошенькие кошечки. Одна из них что-то мяукнула на ухо другой, и та улыбнулась. О, что это была за улыбка!

Я незаметно толкнул Василия лапой в бок, и тот, перестав передразнивать старика, и мгновенно сориентировавшись тут же улыбнулся двум подружкам самой кошачьей из своих улыбок, надо было заметить что кот Василий был большой сердцеед. Кошечки смущенно потупились в свои конспекты.

По окончании лекции, когда мы выходили из подвала (наш университет помещался в подвале), мы случайно оказались рядом с этими кошечками и познакомились. Одну из них звали Муськой, а вторая представилась как "Мяфф".

-- Вообще-то меня зовут Машкой -- сказала она, жеманно покручивая хвостом из стороны в сторону, -- но это так провинциально, так что зовите меня лучше просто Мяфф.

Эта самая Машка-Мяфф была вся дымчато-серая, пушистая с белой грудью и белыми лапками. Хвост длинный, а на конце кисточка, тоже белая. А с каким достоинством она его несла! Словно флаг! Нет, она не бегала, задравши хвост словно котенок несмышленыш, и не поджимала его, а несла гордо, на отлете, слегка покачивая. А глаза зеленые, словно первая весенняя травка. Я посмотрел в них и понял, что погиб.

И тут дерзкий план мелькнул в моей голове. По двору разгуливал вместе со своим хозяином огромный и злой пес Бармалей -- гроза и ужас всех местных кошек. Хозяин бросал палку, а Бармалей со всех ног бросался за этой палкой и, схватив зубами, тащил ее хозяину, с лакейской угодливостью заглядывая ему в глаза. Трудно представить себе более омерзительное зрелище.

Улучив момент, когда Бармалей подбегал к своей палке, я выхватил эту палку у него прямо из под носа, и пулей взлетел на дерево. От такой наглости пес в первый момент растерялся, и только тупо смотрел на то место, где только что лежала палка (все собаки от природы несколько туповаты). Но потом до него наконец дошла вся оскорбительность ситуации, он бросился к дереву и начал меня облаивать. Он просто кипел от злости, пена капала из его открытой пасти, а я спокойно сидел на дереве в полной безопасности и оттуда, сверху, поглядывал на его неистовство.

Кошечки просто мяукали от восторга. Все это продолжалось пока хозяин не увел Бармалея домой. Он шел опозоренный, низко опустив голову и поджав хвост.

Я гордо спустился с дерева и подошел к кошечкам, все были восхищены моим героизмом. Мяфф смотрела на меня уже другими глазами. Даже Василий, признанный Дон-Жуан как-то поблек и стушевался. И тут Мяфф как бы между прочим обронила:

-- А вы не ходите на кошачьи концерты?

У меня даже хвост упал на землю от удивления. Об этих самых кошачьих концертах мы так много слышали и всегда шепотом, как о каком-то верхе неприличия. Ходили слухи, что там чуть ли не... Да что там говорить, какие только слухи не ходили об этих концертах. Но к своему стыду, мы должны были признать, что сами мы ни разу там не были.