– Сашка, все это дым!

– Ну, хватит, – решила Стефка. – Не петушитесь. Дым – Крым. Завтра разберемся. Спать пора.

Назавтра был выходной. Тикан по привычке отсыпался всласть за всю неделю. Встал после девяти. В доме тихо, как на рыбалке. Записка от Стефки: ушли вдвоем, скоро вернемся. А во что она Сашку обрядила?

За окном утро, полное солнца. На развилинах дерев вчерашний ветер соорудил белые гнездовья. В доме напротив, на балконе, голый по пояс парнишка сгребал с перил горсти снега и торопливо обтирался, при этом по-рыбьи разевал рот.

Тикан подумал о своем Андрюше, был за него рад: день намечался самый лыжный. Тикан сидел на кухне, позвякивал в чае, когда они возвратились, сначала шумно, затем шепотком, крадучись. Но он не обернулся, пока не услышал за спиной Сашкин голос:

– Тринкен зи, битте, каву?

Это был прежний Сашка – чудило с бутылкой в руке, походная сумка через плечо. Но главного Тикан вначале не уловил, потом распахнул глазища:

– Откуда?!

На Сашке давешняя, пропавшая было одежда: меховая шапка, та же новая куртка, темные тупоносые ботинки и брюки, почему-то заправленные в носки.

– Где добыли?

– В универсаме. У них на сто лет одна и та же мода.

– Молодец, Сашко! В рассрочку дали?

– Обижаешь… Мы не голодранцы! Нам доверяют и за наличные.

Обычно Тикана трудно взять на испуг, а тут вмиг проняла догадка: Стефка! Точно! Дура баба! Всю заначку расфукала, зараза!..

Но вслух выразил совсем иное:

– Ну, как моя женка? А?!

– Если спрашиваешь, значит, не знаешь.

– Не виляй… Ты скажи – стоит того, а нет?!

– Петро, ведь известно: кому всегда везет…

Стефка засмеялась. Она вынимала из сумки вещи Тикана, в них Сашка расхаживал по магазинам.

– Как ты смотрелся в моей обувке? – у Тикана нога на три номера больше.

– Нормально. Правда, кеды в коленках жали.

Только выдалась минута со Стефкой наедине, Тикан прохрипел:

– Остались еще пенёнзы?

– Остались, остались, не дергайся. Я кому покупала – своей подруге?

– Но меру знай…

– Я-то знаю, а – ты? Сашка тебе друг или козявка? Он, конечно, недолеченный, зато живой. Еще чего-то желает. Не как другие, абы ряшку наесть…

– Да я что… против?

А Сашка шевелюру ерошит, кулаками размахался от радости: удача при нем осталась! Теперь Полина ничего не унюхает, в чем ушел, таким и вернулся. И дни пойдут, как должны идти, вперед, по часовой стрелке. А всё Стефка!.. Монолит баба!

– Айда помогать ей…

На кухне они втроем стали стругать винегрет. За этим шустрым занятием у Тикана выпали из внимания потраченные деньги. Оно понятно: если ядреные луковицы крошить на мелкие кубики, то прочие огорчения уходят вместе со злой слезой.

В обед, после первой бутылки и Стефкиной накачки, Петро втолковывал Долинскому, что встреча с Полиной – то судьба, козырная карта.

– Ты, конечно, тоже не пустой номер, есть еще порох. Но закон игры – дама кроет валета. Она для тебя зеленый светофор. Все будет, как книжка пишет. А с легкой руки Стефки, то вообще…

Сашка вдруг вспомнил насчет руки:

– Отец покойный рассказывал: у тети Маши была легкая рука. У нее от одной спички все село сгорело.

Тикан не слушает. Ему байки сейчас, как валенкам гуталин. Ему важно, чтоб Сашка осилил, о чем речь идет. Тикан свое понятие не теперь надумал, давно в нем свербит. Это в цирке на одном колесе ездят, а в жизни все должно быть по паре. Пара колес, пара сапог, супруги – пара, молодые паруются, нет пары – цветы не цветут, даже вороны живут парами…

– Пара гнедых, – загундосил Сашка, – запряженных заре-о-о-ю…

– Ото самое, – перебил Тикан, – и человек скроен по такому расчету: пара ушей, пара глаз, пара ног, легких – два, мочевых пузыря – тоже…

– Что-о-о? – расхохоталась Стефка.

– Он прав, не мешай, женщина. У него два мочевых пузыря: один для холодной, другой – для кипятка. А между ними – смеситель.

– Тебе смешки, а у меня темно на душе…

– Петро, ты заметил, что хвороба всегда начинается в неподходящем месте: то в голове, то ниже.

– Все сказал? А кто вчера зубами чечетку наяривал, помнишь?!

– Петруня, самое лишнее у человека – это печень. Не было б ее – пей не просыхая.

Тикан будто ждал такого поворота.

– И я о том: пора завязывать. Кончай, Сашка, бухать не по-людски. Я не доктор, скажу, как знаю: можешь принять пол-литра, как мы сейчас, и остался в соображении – на здоровье. Медпункт не требуется. А два литра загрузил – уже перекос, помороки в мозгу, обратного хода не будет…

Стефка удивилась, как Петро вывернул на эту больную точку. Она прикрыла ладонью стакан.

– Мне хватит… Один вопрос можно?

– Давай, если один.

Стефка убрала со лба рыжую прядь, откинулась на спинку стула.

– Саш, скажи, у тебя что – вексель от Бога?

Сашка молчал. Хохмить расхотелось, а всерьез ответа не было. Под правым глазом дергалась кожа. Пытался думать, но кроме вялого матюка на свою личность, ничего не возникало, ни одна мыслишка не пискнула. Только слышал, как стучит кровь во всех уголках тела. Наконец разжал губы:

– Стефка, ты человек умный, по земле ходишь. Знаешь, что я про тебя говорил?

Тикан с ходу нахмурился, оборвал:

– Брось, баламут! Делать нечего!

– Петруня, ты – пехота, не поймешь. Я должен сказать. Иначе не могу. Стеф, я говорил: ядом твоего сердца можно убить кита.

Стефка улыбнулась:

– А чё, правду сказал – могу убить. Но вас это не касается. Вы не киты.

– А кто?

– Вы – килька в рядовой укладке. Сорок три копейки баночка. Не больше.

Долинский кивал, соглашался:

– Учись, Петро, мы уже в дирижеры не годимся. Как ни крутись, брат, а жопа сзади…

Полина и Стефка нагрузили нам тяжеленные сумки харчей.

Сдурели, что ли? Куда столько? Командировка не на полюс.

Но Полина утихомирила:

– Хороший запас не в тягость. Правда, Петро?

– Само собой… – подтвердил Тикан.

Женщины, как всегда, оказались правы.

Прибыли мы в Заболочье, устроились с жильем. И сумки пришлись кстати, будто найденные. Первое время рубали как боги, каждый за двоих. Короче – хавали от пуза. Но когда остались одни крошки, задумались. Затылки скребем.

Только Тикан не горюет:

– Да я мигом смотаюсь к Стефке, опять приволоку полные сумки… Об чем речь!

Глядя в окно, Сашка вяло проговорил:

– Федь, если надумаешь жениться, запомни: никогда не возвращайся домой раньше времени. Это совет специалиста.

Потом повернулся к нам:

– Не шебути, Петро. Ну будешь пилять триста километров, а через три дня снова пустые сумки. Дальше что? Проблему надо решить на месте.

Я напомнил, что Петро мог бы кабанчика где-нибудь стырить. Ему не привыкать… Все заулыбались, даже Петро, хоть и показал кулак. Вася предложил: занять у хозяйки ведро картошки.

Но бабка зыркнула недобрым взглядом:

– Нэ е рипы.[32] Тай не буде…

Значит, этот вопрос накрылся медным тазом. А насчет магазина – безнадежно махнула рукой. Там раз в неделю привозят хлеб, но хватает не всем, чья хата ближе, те успевают. Соль есть, спички, а сахар в прошлом году давали – ото радость была! Молодые в город ездят за товаром, а старым – одна дорога: до Бога…

В селе три дома под железом: у председателя, бухгалтера и шофера газика. Остальные крыты потемнелым от годов гонтом,[33] на них местами проросли пучки травы. Должно быть, эти хаты муровали еще при австрийцах.

Заболочье – село богатое только на глину. Здесь блюдца коричневой воды лежат на полях до середины лета, потом оставляют после себя ржавую корку. Кругом репей с розовыми головками. И прочая дикая зелень из земли прет.