При выходе из управления, на проходной Федору отдали документы, ключи и прочие вещички.

А перцовку не вернули.

Еще когда следователь выписывал пропуск, у Федора затеплилась надежда: только выйду – глотну, освежусь… И вдруг – облом. Это же надо…

Федор пытался дежурному втолковать: была бутылка, своими руками дал, не распечатана. Но тот устало разъяснил: не положено.

– Где не положена? – настаивал Федор.

– Не положено выносить спиртное.

Ладно. Гиблые разговоры. Не стоит собачиться. Федор откозырял и скорым шагом прочь от серой домины в живые улицы.

Там настойчиво звенькали трамваи, пугали задумчивых прохожих. Солнце уже кончало дневную смену, коснулось крыш.

Беременная, поддерживая живот, не глядя, перебегала дорогу наперерез машинам. Дура баба, могут так шмякнуть – глаза будешь искать на тротуаре.

В глубине деревьев базарили воробьи.

А граждане мельтешат по магазинам, изучают витрины, ловят такси или скучают на скамейках. Не знают, братцы, что это лафа – шататься по городу где вздумается, и руки не надо, по приказу, держать за спиной. Хочешь в парк? Пожалуйте, дыши природой. В бильярд хочешь? – Никаких препон. Тянет на пиво? Если в кармане звенит – твое право. Это и есть вольная воля.

Из открытой булочной сладковато веяло сдобой. Благо, в кошельке осталась мелочь. Федор отгреб продавщице сколько положено и выбрал остроносый хлебец. Горчичным пахнет.

На ходу отщипывал от горбушки кусманчик и улыбался: хлеб свободы!

Пройти мимо Сашкиного дома и не потешить дружка своим приключением Федор не мог.

Дверь открыла Полина. Засветилась удивленной улыбкой. В прихожей приложила палец к губам, прошептала:

– У них там совет. Принимают решение… Я рада, что вы здесь! Вам будет интересно послушать. Постойте…

Она вернулась в комнату, оставив дверь приоткрытой. Федор привалился к косяку, чтоб лучше слышать.

Голос был Васи Бойчука:

– …Нет, ерунда, это не подходит. Надо что-нибудь сногсшибательное, чтоб у них поджилки тряслись! Есть знакомый повар в воинской части. Он для меня что хочешь вынесет.

Сашка засмеялся:

– Вынесет кашу?

– Слушай сюда: он принесет дымовую шашку. Вечером бросаем в окно. У них – переполох, паника… А мы – случайно рядом. Помогаем органам. Ясно? И Федя – вольная птица.

– Ты б еще бомбу туда фуганул. Повар принесет, – заговорил Петро.

– Нет, братцы, только я умею с ними толковать.

– Сашка, да кто тебя станет слушать?! Бывший зэк пришел защищать будущего зэка.

– Петро прав: ты, Сашка, – не тот вариант. Надо устроить пожар…

– Вася, сгинь! Посажу в холодильник …

Федор не стал больше ждать, появился в дверях с огрызком хлеба в руке.

– Федос!.. Ты?

– Почти я.

Потом за круглым столом отхлебывали чай с вишневым вареньем и улыбались. Бисквит не трогали. Говорили мало. Наконец Федор насытился чаем.

– Ну давай, не томи: как было?

Федор хмыкнул:

– Как в сказке. Был заключенным. Обещали припаять «червонец». Считали диверсантом, врагом народа, убийцей. Труп на меня вешали, – и все это за два дня.

За столом молчали.

Петро не выдержал, в голосе – досада:

– Ты, Федя, конечно, герой. Но не гони. По порядку, тихим ходом. С самого начала. Мы не торопимся.

И Федор не спеша, дотошно повел отчет: как вернулся к Павлычу, перцовку принес, а там два неизвестных с красными корочками…

– …В кабинете – следователь в штатском. Все вопросы у него скользкие: где, что да откуда ноги растут? Васей интересовался: что за личность? Про Сашку, конечно, спрашивал. А тебя, Петро, не трогал. Следователь – нормальный пацан. Только, два глаза для него – роскошь. Называл меня по имени-отчеству и смешивал с говном. Простите, Полина.

Полина расставляла блюдца. На столе высокая ваза держала в себе гроздья темного муската, хурму, брюхатые груши.

Но хлопцы неотрывно слушали дружка.

Федор в усладу корешам красочно расписывал событие, продолжал разматывать нить своей истории: какие догадки строил, пока сидел в камере, чтоб понять причину ареста. Переворошил в памяти все передряги, все драки и досадные факты с начала морской службы в Одессе – до бильярда на прошлой неделе.

Мент был уверен, что загнал Федора в пятый угол. Уже видел прибавку к зарплате и новую звездочку на погонах. Не знал, чудило, кого встретил. Мы, если надо, из-под дождя выйдем сухими. Даже этот законник напоследок признал: «Тебе, – говорит, – в цирке работать. Там ушлые требуются!»

Федор закончил свой рассказ. Все оживились, облегченно вздохнули.

– Повезло тебе, Федюк, – радовался Вася, – ох, повезло!

– Это повару повезло, – поправил Петро.

Сашка кричал:

– Я говорил тебе: парады до добра не доведут. Говорил?

Полина напомнила про угощение.

Теперь вишневое варенье и бисквиты, груши и мускат уплетались неудержимо.

– Федь, память у тебя, должен сказать, будто на меди вырезано, – ухмылялся Сашка. – Я не помню про того бухого на дороге. Стерлось начисто. Когда это было?

– Два года назад.

Петро со скатерти сгребал в ладонь крошки бисквита, старательно, неторопливо. Не поднимая глаз, спросил:

– А тот мужик в Одессе, в парке, остался жив?

Федор пожал плечами.

– Кто его знает… Мы разбежались, а он не двигался…

Петро искоса глянул на Федю. Подумал: «Мир тесен…»

В юности подруги считали Полину излишне строгой, даже высокомерной. Предрекали – при таких качествах все шансы остаться вековухой. С годами ее мнимая суровость и надменность характера обернулись природным спокойствием и сдержанностью.

Полина знала, она нравится мужчинам. Возле нее постоянно порхали различные субъекты: назойливые хваты с четким прицелом – сначала постель, потом будет видно. Другие вели долгие разговоры, вежливо обхаживали, но с теми же намерениями, без обязательств.

Оттого привычными стали Полине мимолетные услуги молодых или уже потертых годами, их желание взять аккуратно под локоток – как правило, без особой надобности. Когда уступали ей место, у них даже голос менялся, и Полина улавливала эти переливы. И хотя в троллейбусе бывало немало блондинок с видной фигурой, взгляд останавливался почему-то именно на ней.

Вот и сейчас юркий таксист по собственному почину подхватил в обе руки Полинину поклажу, понес на второй этаж.

Дверь была не на замке, как договорились позавчера с Сашей, и таксист занес вещи в прихожую. Полина пыталась отблагодарить, но он отнекивался, блеснул металлическим зубом:

– Счастливо оставаться!

– Постараюсь! – отозвалась Полина.

В гостиной включила свет и – оторопела.

Первая мысль была – таксист ошибся квартирой, зашла к чужим. В такой комнате не живут, все наброшено, опрокинуто, блестят осколки зеркала, разбитая бутылка, какие-то бумажки разбросаны на полу, у перевернутого стула остались две ножки…

Она уже намеревалась выйти, но вдруг по скособоченной репродукции на стене, поняла: квартира ее. Это бред, быть не может, не должно, кошмарный сон… Господи… Но под подошвой, как только в яви бывает, крошилось стекло… Осторожно ступая среди развала, приблизилась к столу и увидела ноги в носках. Саша лежал между креслом и окном.

Тихо позвала:

– Саня?

Ей показалось, что шевельнулся.