— Почему же сразу мне об этом не рассказала? — с упреком спросил Голубев.

— Ага, попробуй расскажи… — Настя вновь заплакала. — Я и в магазине была, и ничего не видела. Кто в такое поверил бы?

— Но теперь ведь рассказываешь.

— Теперь деваться некуда. Хотите верьте, хотите нет.

— Настенька, а как у тебя со слухом? — внезапно задал вопрос Слава.

— Нормально, не глухая, — глядя в пол, ответила Веснина.

— А я вот в этом сомневаюсь.

— Почему?

— Потому, что в подсобке отлично слышно, а ты уловила лишь, как дверка сейфа лязгнула. Может, налетчики глухонемыми были?

— Скажете тоже, глухонемыми… Они между собой немного переговаривались.

— От фонаря придумала?

— Что уж я, круглая дура, придумывать… — обиделась Настя. — Тот, что орудовал у сейфа, сказал: «Здесь здоровенный тюк упакован». А из зала другой голос: «По объему двадцать «лимонов» будет?» Тот в ответ: «По объему, пожалуй, больше. Вспороть?» Из зала: «Бери без шума и линяем». Вот, честно, весь их разговор.

— Голоса знакомые?

— Кажется, нет.

— Настенька, ласточка, ну вспомни хорошенько, — умоляюще попросил Голубев. — Может, раньше ты где-то их слышала…

Веснина провела мокрым платочком по щекам:

— Из зала говорил вроде бы таким же голосом, как тот парень, которого Паша Таловский на прошлой неделе выгнал из магазина.

— Это, который просил тебя пригласить Жанну? — уточнил Слава.

— Ну.

— А голос Кухнина не слышала?

— Нет.

— Сколько человек разговаривали в магазине?

— Двое.

— Куда же Кухнин девался?

— Не знаю.

— Но ты уверена, что участковый был с налетчиками?

— Ни в чем я не уверена. Это Майя мне так сказала. Сама я ни участкового, ни других не видела.

— Ошибиться Майя не могла?

— Не знаю. Перед грозой потемнело, будто поздним вечером. Может быть, она через окно не разглядела толком, кто там: Кухнин или не Кухнин.

— Чем же налетчики открыли сейф?

— Наверно, ключом. Они очень быстро, прямо в одну минуту, все дело обстряпали.

Слава посмотрел Весниной в глаза:

— А что ты хотела простить Паше Таловскому?

— Ничего.

— Зачем же на окне написала: «Приходи, я все прощу»?

Настя отвела взгляд:

— Обматерил Пашка меня. Взялся обучать на грузовике ездить. Я по неопытности в сторону зарулила, чуть на столб не наехала. Ну Таловский и раскрыл хайло: «Ты чо, б…, шары вылупила?! Так все столбы пересчитаешь!» Понятно, от хамства я тоже взорвалась…

— Не научилась рулить?

— Нека. Только заводить да глушить мотор умею.

Тяжело вздохнув, Голубев стал записывать показания Весниной. Когда он задавал уточняющие вопросы, Настя сразу настораживалась, начинала сомневаться, но быстро брала себя в руки, и голос ее становился уверенным. Подписывая протокол, она в который уже раз всхлипнула и робко спросила:

— Меня не посадят?

— Настенька, свидетелей сажают только за ложные показания, — ответил Слава.

— Но я же вам, честное благородное, ничего не соврала.

— Значит, ласточка, тебе нечего бояться. Не расстраивайся и живи спокойненько.

Едва Бирюков, Лимакин и Голубев обменялись только что полученной информацией, секретарь-машинистка доложила, что из Новосибирска приехал отец Майи Шелковниковой. Бирюков тут же принял его.

Примерно пятидесятилетний Степан Олегович Шелковников был среднего роста. Худощавый, со впалыми щеками. Редкие русые волосы на висках заметно тронула седина. Лицо бледное, с печатью безысходного горя в уставших синих глазах. Одет скромно, по случаю траура, во все черное. О случившемся ему сообщила по телефону Мерцалова, с которой Шелковниковы очень хорошо знакомы около пяти лет.

— Как вы с ней познакомились? — спросил Бирюков.

— Через Майю, когда она работала проводницей в «Сибиряке», — Степан Олегович глухо кашлянул в кулак. — Жанна Александровна относилась к Майе, как к родной младшей сестренке. И нам с матерью проявляла всяческое внимание. Если бы не она, мы до сих пор ютились бы втроем в однокомнатной малогабаритной квартирке. А с помощью Жанны Александровны в прошлом году нам удалось через горисполком получить трехкомнатную хорошую квартиру в том же доме и даже в том же подъезде, только этажом ниже, где она сама живет. Я по специальности строитель-монтажник. Почти полгода проработал на восстановлении Чернобыльской АЭС, когда там беда случилась. Нахватался радиации больше, чем надо. Был поставлен на учет по улучшению жилищных условий, но пока Жанна Александровна не вмешалась, со мной ни один чиновник в горисполкоме разговаривать не хотел.

— У Мерцаловой собственная квартира в Новосибирске?

— Трехкомнатная, как у нас. В доме по улице Мичурина, сразу за Оперным театром.

— Часто она там бывает?

— Почти каждую неделю проведывает, но ночует редко. На минутку забежит и тут же умчится по своим делам.

— Майя единственная ваша дочь?

— Да, она была единственной нашей опорой и надеждой. В школе училась хорошо. Правда, в институт поступать не захотела. Устроилась проводницей на железной дороге. Хотелось ей по стране поездить, другие города посмотреть. Стала неплохо зарабатывать. Почти все деньги отдавала в семейный бюджет. Наших-то с матерью заработков хватало от получки до получки. С помощью Майи мы и обстановку нормальную в квартире завели, и одежонкой запаслись. Ну, а когда Майя стала работать у Жанны Александровны, тут уж, несмотря на нынешнее безумное время, семья наша, можно сказать, полностью из нужды вырвалась.

— Сомнительных знакомств у Майи не было?

— Нет, с парнями она вообще не дружила. Школьные подруги раньше часто к ней забегали, пока сюда, в райцентр, не уехала. Они тоже почти все по коммерческим структурам устроились. Вначале нам с женой это не нравилось. Старались их убедить, мол, вернется прежняя власть, прихлопнет ваши торговые лавочки и останетесь без высшего образования на бобах. Они беззлобно над нами подтрунивали, называли осколками социализма. Дескать, привыкли жить под колпаком шарлатанской идеологии. Чуть какие трудности свалятся, сразу подтягиваете пояса и ждете с открытыми ртами милостыньку от государства, вместо того, чтобы засучить рукава и зарабатывать себе на хороший кусок с маслом.

— Среди этих подруг Риты Календиной не было? — снова спросил Бирюков.

Шелковников опять кашлянул в кулак:

— В одном классе они учились. Кстати, это Майя посоветовала Жанне Александровне взять Риту к себе на работу. Хорошая девушка. Решительная, боевая. Однажды я стал их с Майей запугивать, словно в воду глядел, мол, пришибут вас рэкетиры. Майя насторожилась, а Рита как ни в чем ни бывала: «Степан Олегович, охрана от рэкета — не наша проблема. Мы продавцы и дух наш молод. А с рэкетирами справятся те, кто за это деньги получает». Одним словом, оптимистка. Только вот на деле Ритин оптимизм оказался дутым…

— Родителей ее не знаете?

— Отца у нее нет. Мать сердечница, постоянна недомогает. Работала техничкой на железнодорожном вокзале. Рита уговорила ее уволиться и теперь полностью обеспечивает.

— До Мерцаловой Рита чем занималась?

— Кажется, была замужем за каким-то состоятельным бизнесменом. Но фамилия у нее девичья. Вероятно, в загсе не регистрировались. Теперь ведь молодые сходятся и расходятся, как в море корабли.

— А Майя замуж не собиралась?

— И слышать об этом не хотела. У нее первостепенная цель была — прочно укрепиться в жизни.

— Домой часто приезжала?

— Два, иногда три раза в месяц. Продуктами нас снабжала, планы на будущее строила.

— Ни на что не жаловалась?

— В смысле здоровья, после простуды ей полипы досаждали. Это наследственное от матери. И зрение в детстве подпортила. Читала очень много. Я советовал выписать очки, но Майя стеснялась их носить. Буду, мол, в очках, как старуха. А на жизненные условия от Майи никогда никаких жалоб не слышал. Она как-то легко, без закомплексованности, воспринимала окружающее. С людьми умела ладить, даже с теми, которые ей не нравились.