— Ключ зажигания рифленый, на нем отпечатки не обнаружишь, — вроде бы рассуждая вслух, заговорил Бирюков и посмотрел на Тимохину. — Лена, а на рукоятке рычага переключения передач чьи-нибудь пальчики отпечатались?

Тимохина отрицательно повела головой:

— Все размазано, Антон Игнатьевич.

В кабинете наступило молчание.

— Давайте, друзья, думать над тем, кто при уснувшем в кабине Паше завел двигатель, — снова заговорил Бирюков. — Сделал это, конечно, человек, заинтересованный в смерти Таловского. Видимо, Паша знал такое, чего мы, к сожалению, еще не знаем.

— Может быть, Мерцалова?.. — осторожно спросил следователь. — Рита Календина отпадает. Она понятия не имеет, как заводится и глушится автомобиль. Я на эту тему ее основательно допросил.

— А мне что-то участковый Кухнин сегодня опять не понравился, — хмуро сказал Голубев. — Какой-то невыспавшийся Анатолий с утра был. Может, караулил ночью Таловского. Двери гаража были приоткрыты, вполне мог зайти туда. По машинам он специалист.

— У каждого свое мнение, — Бирюков иронично прищурился. — Мне остается лишь Настю Веснину подозревать или ушедших в бега Мансура с Денисом Слугиным.

— В шоферском деле Настя только столбы считать умеет, — усмехнулся Голубев.

— Но заводить и глушить двигатель Паша ее научил. Так что, Слава, садись сейчас в прокурорские «Жигули» и привези сюда Настю. Если мы не узнаем у нее правду, грош нам цена.

— Игнатьич, зря время потеряем. Я уверен, результат разговора с Весниной будет отрицательным.

— Отрицательный результат — это тоже результат. Давай, гони по-быстрому за Настей.

Голубев шутливо козырнул и вышел из кабинета. Следом за ним ушла эксперт-криминалист Тимохина, а судмедэксперта Медникова Бирюков попросил остаться.

— Посиди с нами, Боря, — сказал Антон. — Твоя помощь может понадобиться, чтобы быстрее разговорить Настю. Есть у меня оригинальная задумка…

— Скучно у вас тут, — буркнул судмедэксперт.

— А ты расскажи что-нибудь веселенькое, — предложил следователь.

— Как в армии, поговорим о бабах?

Лимакин улыбнулся:

— Можно и о них. Кстати, как ты относишься к женщинам?

— Никак. Я отношусь к мужчинам.

— И женщины тебя не интересуют?

— Меня больше интересует родное Отечество.

— Можешь объяснить, что с ним происходит?

— Ничего страшного пока не вижу. Великая Россия, как сказочная царевна-лягушка, в очередной раз меняет кожу.

— Долго это будет продолжаться?

— Если верить Нострадамусу, до две тысячи двадцать пятого года.

Лимакин зажмурился:

— Ой, Боря, как долго! Куда наши политики смотрят…

— Политики играют в теннис, а крутые парни — в политику и рэкет.

— От аферистов и мошенников проходу не стало.

— Чего ты паникуешь? Всему свое время. При смуте эту нечисть, как дерьмо, всегда наверх выносит. Аферисты рассуждают просто: что могут другие, могу и я. Они не страдают комплексом неполноценности. Вот только, к сожалению, им менее, чем остальным людям, присуще чувство меры.

— Кажется, Антон Игнатьевич, столкнулись мы с уголовным делом, где меры вообще никакой нет, — обращаясь к Бирюкову, сказал следователь.

— Да, такого безразмерного дела у нас еще ни разу не случалось, — согласился Бирюков и посмотрел на судмедэксперта. — Я все о Паше Таловском думаю. Значит, будем окончательно считать, что погиб он от отравления выхлопными газами?

— Только так. Токсическая концентрация карбоксигемоглобина в крови у Паши больше тридцати процентов, а уже десятипроцентная доза считается смертельной.

— Боря, ты присмотрись к Весниной, когда буду с ней беседовать. По-моему, Настя или хитрая симулянтка, или ее умственный инфантилизм граничит со слабоумием.

— Присмотрюсь, но заранее могу тебе сказать, что нынешняя молодежь блещет умом только там, где хорошо платят…

Голубев вернулся быстро. Широко открыв дверь кабинета, он пропустил впереди себя прихрамывающую Веснину и бойко доложил:

— По вашему приказанию, товарищ прокурор, прибыли!

Бирюков показал Весниной на стул:

— Садись, Настя. Пришла пора поговорить нам с тобой откровенно.

Веснина неторопливо уселась. Как и утром, она была в белой мужской сорочке, доходившей чуть не до колен, и в сиреневых лосинах. Черные глаза ее равнодушно скользнули по присутствовавшим в кабинете и уставились на забинтованный палец, торчавший из босоножки на правой ноге.

— Что у тебя с пальчиком? — участливо спросил Антон.

— Ящиком разбила.

— Сильно?

— Не очень, но болит.

— К врачу обращалась?

— Зачем? И без врача заживет.

Бирюков показал на Медникова:

— Это судебно-медицинский эксперт. Сейчас он посмотрит твою болячку.

Глаза Весниной испуганно расширились:

— Еще чего придумали! Не дам я смотреть никакому эксперту.

— Почему?

— Не хочу и все.

— Настенька, — укоризненно сказал Голубев, — ты ведь разговариваешь с прокурором, а не с нянечкой в детском садике. Не капризничай, ласточка. Прокурор прикажет, и мы тебя арестуем за неподчинение.

— Ну, да… У нас теперь не коммунизм, а демократия. Щас все можно.

— Демократия — это не когда все можно, а когда можно то, что не запрещено, — уточнил Бирюков и попросил Медникова: — Посмотри, что у Насти с пальцем.

После недолгой волынки Веснина все-таки сняла босоножку и сама разбинтовала палец. Судмедэксперт, присев на корточки, оглядел его и с упреком сказал:

— Милая барышня, у вас на пальчике нет ни малейшей царапинки.

— Он внутри болит.

Медников осторожно сжал палец.

— Ой-ой, больно! — тотчас вскрикнула Настя.

В ответ Медников улыбнулся:

— Косточка цела, суставчик хороший, опухоли нет. Ничего у тебя, голубушка, не болит. И не надо притворяться.

Лицо Весниной стало таким растерянным, будто она заблудилась в глухом лесу.

— Ну вот, уважаемая Настя, первую твою ложь мы разоблачили, — сухо проговорил Бирюков. — Скажи-ка честно, зачем притворялась?

Веснина, потупившись, долго молчала.

— Работать надоело, захотелось маленько отдохнуть, — наконец ответила она.

— И как раз в то время, когда налетчики ограбили магазин?

— Ну, а я тут при чем?

— Вот это мы и выясняем. За что тебе Мансур подарил перстень?

— Ка-какой Мансур? — вконец растерялась Веснина.

— Роман Мансуров.

— Не знаю ни Романа, ни Мансура.

— Не лги, — пошел в наступление Бирюков. — Кто тебя надоумил на обслуживание любовью заключенных?

Веснина насупилась:

— Откуда вы знаете, что я обслуживала зэков?

— Если спрашиваю, значит, знаю. Помнишь, как Паша Таловский выручил тебя при задержании ОМОНом на месте промысла?

— Это давно было.

— Да, это давний твой грех. Надеюсь, о последнем сама нам расскажешь?..

— Нечего мне рассказывать.

— Неправда. Рассказать тебе есть что. Пойми, рано или поздно следствие выяснит все подробности. Чистосердечное признание уменьшит срок наказания. Будешь изворачиваться и лгать — получишь больше. Так за что Мансур подарил дешевый перстень под видом дорогого?

— За то, что половину заработанных у зэков денег ему отдавала, — неуверенно проговорила Настя после долгого молчания.

Бирюков с облегчением почувствовал, что он на правильном пути, и быстро спросил:

— Разве не за ключ от магазинного сейфа?

— Не передавала я Мансуру ключ.

— Правильно, ты слепок ключа ему сделала, по которому Мансур сам изготовил ключ, — почти наугад сказал Антон.

Веснина натянуто усмехнулась:

— Ну уж… придумали.

— Придумывают преступники, а мы разгадываем их придумки. Неужели думаешь, что такое серьезное преступление останется нераскрытым?

— Ничего я не думаю.

— Вот это плохо. Думать, Настя, надо постоянно. Иначе можешь попасть в такой переплет, из которого никогда не выберешься.

— Но я же не грабила магазин.

— Однако слепок ключа Мансуру передала, — настойчиво сказал Бирюков.