Ему было необходимо разузнать побольше о Луисе, чье второе имя, как удалось выяснить, было Пуйо. Мальчик мог бы помочь ему.

Он сказал Уиллису в гостинице этим утром:

– Я еще немного пробуду здесь, в городе, на тот случай, если вдруг понадоблюсь вам.

– Сочувствую. Я знаю, что вы ненавидите эту страну. – Уиллис отвернулся, не задавая прямого вопроса и не выражая никакого удивления. Рейнер ушел из гостиницы раньше, намереваясь исчезнуть из его поля зрения. Если он собирался выяснить как можно больше правды прежде, чем до нее доберется Уиллис, ему следовало упорно трудиться.

И теперь, находясь в доме Эль Анджело, Рейнер задавал себе вопрос: не понапрасну ли он тратит время? Полезнее было бы найти Луиса Пуйо и поговорить с ним, прислушиваясь к тончайшим оттенкам высказанных слов; но таким образом он мог бы сойтись на одной дорожке с Уиллисом. Было две причины, по которым он желал избегнуть этого. Одна из них была та, что Уиллис профессионал и должен желать работать в одиночку.

Он смотрел на большую карту, занимавшую всю стену лачуги Эль Анджело. Это не была типографская работа, чертеж был тщательно сделан вручную; вероятно, самим Эль Анджело. Масштаб был неразборчиво обозначен в углу – похоже было, что он составлял один дюйм на милю. Береговая линия была проложена небрежно, за исключением тех мест, где были ручьи и причалы, представляющие особый интерес для рыбаков. Зато океан был размечен куда точнее, и по различиям в разметке – кое-где использовались чернила, кое-где карандаш, цифры были неодинакового размера – становилось ясно, что карта составлялась небольшими участками и, вероятно, в течение многих лет. Это была, скорее всего, попытка зафиксировать всю сумму знания Эль Анджело об этих морских водах: рейс, занявший целый день, в течение которого, возможно, разыгрался шторм и был утерян такелаж, стал крошечным числом на этой карте, результатом измерения глубины или скорости пересеченного течения.

Большой кусок карты был покрыт потеками от ливней, с которыми не смогла совладать крыша лачуги, весь холст был засижен мухами, многие отметки трудно было разобрать, но Рейнер знал, что карта должна была являться самой ценной частью собственности Эль Анджело, даже дороже лодки. Лодку было легче построить и купить, чем сделать такую карту. Из этого следовало, что домишко на пляже был всего лишь его жилищем. Настоящим домом Эль Анджело был океан.

Он заметил крошечный крест случайно. В дюжине мест были отметки о затонувших судах: чернильный кружок с краткой легендой – несколькими словами по-испански: «Пробит борт, 50 фатомов, возможно, „Ла-Фиренца“, 1908… Лот запутался, поднята деталь лебедки с клеймом „Коллет и Браун“ Неизвестное…» Большинство затонувших судов находилось около линий, обозначавших длинный риф, протянувшийся с севера на юг параллельно побережью, приблизительно в тридцати милях от него. За рифом начинались большие глубины – двести и больше фатомов. Отметки показывали, что Эль Анджело, без всякого сомнения, был квалифицированным океанографом – за зоной больших глубин обнаружилось подводное плато со средней глубиной в шестьдесят пять фатомов.

Маленький вертикальный крест находился как раз на этом плато, приблизительно в пятидесяти морских милях, почти точно на запад от Пуэрто-Фуэго.

– Теперь мы можем поговорить, – сказал Эль Анджело, войдя в лачугу. Он снял с плеча тяжелый моток линя и повесил его на вбитый в стену костыль. – Вы не испанец и все-таки хорошо владеете этим языком. Как вам удается?

– Не очень. Боюсь, мой испанский далеко не столь изыскан, как ваш. – Фразы Эль Анджело были построены прямо-таки по-библейски, в его речи не было и тени диалекта. Рейнер отошел от карты и добавил: – Я хотел бы половить рыбу. – Сказать: «Я приехал половить рыбу» было бы ошибкой, так как Вентура знал, что он находился здесь уже больше месяца и за это время даже близко не подошел к лодке. Вентура – Пуйо – Пепито – Гайамо – Эль Анджело… Вы никогда не говорили с кем-то одним, но всегда со многими.

Эль Анджело отошел от стены и остановился перед Рейнером, сложив огромные ручищи. В считанные секунды там, где они касались тела, засверкали крупные капли пота и по смуглой коже побежали ручейки.

– У меня здесь не так давно был другой англичанин, его звали Мархе. Вы его не знаете?

– Как, вы сказали, его имя?

– Мархе.

– Нет, не знаю такого.

Рейнера так и подмывало обернуться и снова посмотреть на карту, но он не сделал этого. Интересно, что сказал бы Уиллис при виде этого маленького вертикального крестика? Наверно, выдумал бы какую-нибудь чертовски ловкую штуку. Уиллис был профессионалом.

– Вы ловили рыбу когда-нибудь? – спросил испанец. – Большую рыбу?

– Нет. – Лгать бесполезно, потому что в лодке его невежество сразу же проявилось бы.

– А почему же вы хотите ее ловить? – На великолепной бороде сверкали сбежавшие с висков струйки пота.

– Зачем люди забираются на горные вершины?

– Чтобы подчинить их себе.

– Ну вот… – Рейнер пожал плечами.

– Вы уже знаете кое-что об акуле, – сказал Эль Анджело, как будто эти слова убедили его. – Вы знаете, что если вы не сможете подчинить ее себе, то она вполне может завладеть вами. Это то же самое, что и с быками.

– Менее опасно, я бы сказал.

– Вы хотите, чтобы я взял вас в мою лодку ловить акул?

– Да.

– Тогда вы должны понять, что это опасно. Я всегда настаиваю на этом: мой гость должен знать об опасности. Завтра вы увидите это сами, но сначала нужно объяснить на словах.

– Я учитываю ваше предупреждение. – Он обернулся и посмотрел на карту.

– Насколько далеко от земли мы уйдем?

– Мы пойдем туда, где ходит рыба. А это может быть где угодно. На рассвете моя лодка будет готова. Это время вас устраивает?

– Прекрасно. – Он отвернулся от карты, так как Эль Анджело не проявил желания что-нибудь показать на ней. Раз они пойдут «куда угодно», то кроме как взмахом руки этот маршрут на карте не покажешь.

– Я беру сотню песо за день, – сказал Эль Анджело. – Мы возвращаемся на закате. – Он скептически посмотрел на Рейнера. – Или раньше, если вы пожелаете.

– Как только наловим больше, чем может поднять лодка.

Эль Анджело расслабленно уронил руки вдоль тела и чуть повернул свое большое тело, но посетителю вдруг стало ясно, что наступило время прощаться. Рейнер вышел на пляж и, пока шел до дороги, почти физически ощущал тяжесть солнечных лучей.

На открытом месте было невозможно думать. Позже он должен попытаться изобрести какой-нибудь способ навести Эль Анджело на разговор. Не было никакой надежды уговорить капитана взять от берега курс точно на запад и держаться его на протяжении пятидесяти миль. Независимо от того, что он нашел, этот человек поставил на карте не чернильный кружок, а крест, и сделал это, конечно, исходя из своих собственных сугубо личных целей.

Лишь раз, уже ближе к вечеру, Рейнер увидел Уиллиса, когда тот выходил из городской конторы Национального управления авиаперевозок на Авенида-дель-Мар. Он шел короткими решительными шагами по противоположной стороне улицы, новая панама нелепо выглядела на его длинной тощей фигуре. Если он и заметил Рейнера, то не подал виду.

Стоя под прохладным душем в гостинице, Рейнер вдруг осознал еще один вопрос. Что же все-таки заставило его остаться в Пуэрто: то ли он почувствовал вкус, проводя это расследование, которое вскоре разрастется до неведомых размеров, то ли причиной послужило то, что он вошел в «Ла-Ронду» во время дождя и простоял там час, глядя на женщину, прежде чем они обменялись несколькими словами? Жизель… Даже имя было прекрасным.

Но мысль была дурацкой, и Рейнеру пришлось ворчливо прогнать воспоминание о том, что вчера вечером, когда он вошел в эту комнату и постоял некоторое время у открытого окна, глядя на берег ненавистной страны, он впервые подумал, что вершина Катачунги, пылающая в черном небе, выглядит красиво.