Курс римских древностей на историко-филологическом факультете читал молодой приват-доцент М. И. Ростовцев — будущая европейская знаменитость. В письмах домой первокурсник Керенский отзывался о его лекциях довольно скептически. Понадобилось немало лет, для того чтобы он смог по достоинству оценить своего прежнего университетского преподавателя: «Профессор Михаил Иванович Ростовцев, в ту пору еще очень молодой, дал нам отменное знание римской истории. Нас буквально завораживали его рассказы о жизни греческих городов, процветавших на берегах Черного моря задолго до рождения Руси. Его лекции об этой дорусской цивилизации на юге России подтверждали вывод о том, что истоки демократии Древней Руси уходили вглубь истории куда дольше, чем считалось ранее, и что существовала определенная связь между ранней русской государственностью и древнегреческими республиками».[38]

Университетские правила разрешали студентам историко-филологического факультета посещать лекции профессоров-юристов. Керенский сразу записался на четыре дополнительных курса — международного права, истории русского права, политической экономии и энциклопедии права. Международное право в Петербургском университете читал Ф. Ф. Мартене, известный своим участием в качестве эксперта в международной конференции мира в Гааге. Историю русского права преподавал бывший ректор университета В. И. Сергеевич. Первокурсник Керенский был в восторге от его лекций. В своих позднейших воспоминаниях он отозвался о Сергеевиче следующим образом: «Всякий раз, говоря о праве Древней Руси, он подчеркивал, что и „русская правда“ Ярослава Мудрого одиннадцатого века и „поучения“, которые оставил Владимир Мономах, отвергали смертную казнь. Рассказывая о правовых отношениях на Руси, он особенно упирал на то, что Русь никогда не знала концепции божественного происхождения власти, и подробно останавливался на взаимоотношениях между престольным князем и народным вече. И если Платонов в своих лекциях подчеркивал политическую сторону конфликта между ними, то Сергеевич рассматривал его с юридической точки зрения».[39]

Уже из этих оценок видно, насколько велика была степень политизации университетской жизни. Профессора, читая лекции о далеком прошлом, проводили недвусмысленные параллели с настоящим. Именно этого от них и ждали студенты, ценившие в преподавателях не столько знания, сколько свободомыслие. Как результат этого, общественные науки пользовались в студенческой среде тех лет большей популярностью, нежели специальные дисциплины.

Особенно много слушателей собирали лекции по философии. Их читал в ту пору еще совсем молодой Н. О. Лосский. «Это был невысокий, невзрачный человек с горящим открытым взором, который жил в своем собственном мире и отличался болезненной застенчивостью даже в отношениях со студентами».[40] Лекции Лосского оказали на Керенского сильнейшее воздействие. Будучи воспитан в религиозном духе, он нашел у Лосского подтверждение своим детским исканиям. «Я утвердился во мнении, что идеалы первобытных обществ по существу не отличались от идеалов современного человечества. Общество и тогда, и сегодня, строило свою жизнь, положив в основу какую-нибудь одну разделяемую всеми идею — например веру в то или иное божество. Это могло быть даже идолопоклонство, но в поклонении идолам выражалась одна, общая для всех, идея. Более того, я выяснил, что каждое общество всегда имело в той или иной форме общепринятый кодекс морали».

Эти выводы были прежде всего сугубо личным делом, но в какой-то мере они определили и будущее нашего героя. Примкнув к философскому идеализму (что было само по себе удивительно в эпоху бурного натиска материалистических учений), Керенский, еще не осознавая того, определил и свой политический выбор. Отныне ему было не по пути с последователями Маркса. Гораздо ближе ему оказались адепты народничества, декларировавшие духовное освобождение человека как путь к его политической свободе.

Первые месяцы в Петербурге прошли в круговороте новых впечатлений. Театры, лекции, наконец, вновь обретенный статус взрослого, независимого человека. Но постепенно первокурсник Керенский начал ощущать в университетской атмосфере еще один дополнительный элемент, для него абсолютно непривычный. В далеком Ташкенте политика была не самой популярной темой, во всяком случае для обсуждения в гимназических стенах. Позднее Керенский вспоминал: «Ни я, ни один из моих одноклассников не имели ни малейшего представления о проблемах, которые волновали молодых людей наших лет в других частях России, толкнувших многих из них еще в школьные годы к участию в нелегальных кружках. Теперь я понимаю, что два фактора: особый социальный, политический и психологический климат, сложившийся в Ташкенте, и наша оторванность от жизни молодых людей в европейской России сыграли наиболее важную роль в формировании моего мировоззрения».[41]

Иначе говоря, первокурсник Александр Керенский был абсолютно девствен в политическом отношении, не читал Маркса или Михайловского, и все его знания о революционном движении исчерпывались полузабытыми детскими страхами. Но в бурлящем котле, каковым тогда был столичный университет, уйти от политики было невозможно.

За год до этого, когда гимназист Керенский еще учился в выпускном классе, в жизни Петербургского университета произошли знаменательные события. В день торжественного празднования основания университета 8 февраля 1899 года в его стенах начались стихийные беспорядки. Толпа студентов вышла на Румянцевскую площадь, но здесь была встречена конной полицией, пустившей в ход нагайки. В ответ на это 12 февраля в университете началась студенческая забастовка, в короткий срок перекинувшаяся и на другие города. Тогдашний министр просвещения Н. П. Боголепов жестко отреагировал на происходящее. Зачинщики беспорядков были отданы в солдаты. В знак протеста многие представители либеральной профессуры подали в отставку со своих постов, но на время спокойствие было восстановлено.

Только через два года после этого министр посетил университет, дабы самому удостовериться в том, что порядок в храме науки восстановлен. Свидетелем этого визита оказался студент Керенский. «Высокий, с суровым выражением лица, в безупречно сшитом костюме, Боголепов шел по коридору в сопровождении ректора». Попадавшиеся ему навстречу студенты демонстративно отворачивались в сторону. При появлении его в библиотеке никто не поднял головы — все, сидевшие за столами, сделали вид, что погружены в чтение. Вскоре после этого Боголепов был убит прямо в своем кабинете бывшим студентом Петром Карповичем, мстившим таким образом и за себя, и за других исключенных из университета.

Девятнадцатилетний студент Керенский навсегда запомнил случайную встречу с министром Боголеповым. Шестнадцать лет спустя, будучи министром юстиции, Керенский специальным распоряжением разрешит возвращение на родину беглого каторжника Карповича. Но тому так и не суждено будет вновь вступить на российскую землю. Пароход, в котором Карпович в апреле 1917 года возвращался из Соединенных Штатов, был потоплен германской подводной лодкой, и все его пассажиры погибли.

Но мы слишком забежали вперед, и нам пора вернуться к тем временам, когда первокурсник Александр Керенский только примерялся к амплуа политика. В феврале 1900 года, накануне первой годовщины студенческой забастовки, в университете стали появляться рукописные объявления, извещавшие о предстоящей сходке. 7 февраля, в час дня, в одной из аудиторий собралось более сотни человек. Желающие принять участие в дебатах всё прибывали, и собрание было перенесено в вестибюль и на лестницу главного входа. Страсти разгорелись настолько, что даже появление ректора, увещевавшего собравшихся разойтись, не изменило ситуации. В итоге двухчасовых оживленных споров было решено попытаться сорвать намеченный на следующий день торжественный акт, посвященный годовщине образования университета.