— Вот здесь.

Она показала пальцем на грудь. Серая пола ее мехового плаща была мокрая. Аса вылила сюда лишнюю чашу вина и принесла ее Горбуну в виде брачного дара.

Дило быстро подполз к соблазнительнице и жадно стал всасывать хмельное питье из мокрого меха.

Она схватила его голову и прижала к груди.

— Как любят волки? — шепнула она ему на ухо.

Солнце спустилось еще ниже. Нужно было исполнить вторую часть брачного обряда. Анаки подошли к колесу и стали у перекладин песта четырьмя рядами. Два ряда было мужских и два ряда женских. То были четыре луча брачного колеса. Они положили руки на деревянные жерди и уже напирали на них грудью и топали ногами о землю, сгорая от нетерпения.

— Солнце, солнце, солнце, — запели они вместе, — дай огня!

Они двинулись вперед, вращая спицы колеса. Мужчины шли за женщинами и женщины за мужчинами, и вечно вращались и не могли догнать друг друга. Пест медленно и туго ходил в гнезде, обтирая тесные стенки.

— Солнце, жги! — пели Анаки.

И огниво скрипело и тоже пело вместе с ними: "Жжи!.."

— Солнце, солнце, солнце, дай любовь, — пели Анаки. Они двигались все быстрее, и колесо скрипело громче и пронзительнее.

— Солнце, жги! — уже не пели, а ревели Анаки. А солнце спускалось на землю, большое и красное. Оно было теперь, как огромный костер, круглый и алый, и Анаки были алы, и им казалось, что они пылают в пламени этого костра.

— Жги! — ревели Анаки. Они бежали теперь, что было мочи, и как будто гнались, мужчины за женщинами и женщины за мужчинами, вечно гнались и не могли догнать друг друга. Лучи колеса вертелись со свистом. Им казалось, что эти лучи несутся сами собой, увлекают их вместе. Ноги их как будто не успевали ступать по земле. Иногда они поднимались и волочились сзади, и переступали в воздухе. Бешеное колесо увлекало Анаков вперед, как горсть перьев, приклеенных рыбьим клеем к его свистящим лучам.

Солнце спустилось до самой земли и слегка затмилось тонкими вечерними парами.

"Жж!.." — скрипело колесо. Густой клуб дыма хлынул из-под песта и ударил фонтаном вверх.

— Жги! — ревели Анаки в неистовстве. Лучи колеса вертелись с несказанной быстротой. Небо и земля, и солнце, и поля кружились в глазах. Анаки перестали разбирать, где они и где солнце, где мужчины и где женщины.

"Жж!.." — гудело колесо. Первый язык пламени ударил из-под песта, потом другой, третий. Колесо мчалось все в огне, Анаки мчались вслед за ним. Таинство брака совершилось в дереве. Большое соломенное солнце поравнялось с круглым огненным шаром, спустившимся там, далеко, на край горизонта. И все заволоклось дымом и вспыхнуло пламенем. В ослепленных глазах Анаков оба солнца слились и перемешались, и они не знали, которое пылает в тучах, которое в дыму. Соломенное солнце исчезло. Красное солнце стало спускаться за край горизонта. Оно как будто входило внутрь, врубалось в земную твердь своим пламенным, красным и круглым топором. Таинство брака совершилось в природе. Красное солнце слилось с землей.

Три ночи Яррий и Ронта ночевали у Гррамов. Черные люди дружески относились к молодому Анаку. Они заставили его выдрать по клочку шерсти из каждой квадратной головы. Яррий еще раз ходил с ними на диких козлов, уже не ночью, а днем. Но козлы оказались слишком осторожны, и охотники не смогли подобраться к ним так близко, как надо. Зато на обратном пути он очень удивил Гррамов своим барканом. Это было орудие для охоты на птиц. Оно состояло из шести костяных шариков, привязанных на ремешках. Ремешки были с другого конца связаны вместе в пучок.

Яррий пустил это орудие в стаю уток, пролетевших над его головой. Баркан развернулся налету, и шарики встали порознь на тонких ременных лучах. Как будто огромная лапа растопырилась в воздухе и летела на птиц. Утки испугались и потеряли голову. Баркан налетел сбоку. Одна из уток шарахнулась влево, потом вправо, задела крылом баркан. Тотчас же костяные пули обрушились на ее тело, и ременные лучи захлестнулись. Она грянулась на землю и по дороге неизвестно как задела еще другую и увлекла с собой.

Гррамы смотрели с удивлением и страхом на этот род охоты, новый и непонятный. Они даже боялись подходить к убитым птицам, и когда Яррий размотал баркан и поднес младшему охотнику, тот с криком отскочил в сторону, как будто от змеи. Загонщик оказался храбрее. Он осторожно взял баркан пальцами за кончик ременного пучка, поднял вверх и стал рассматривать на расстоянии, как опасную гадину. Баркан не шевелился. Тогда загонщик понемногу осмелел и стал перебирать пальцами ременные лучи. Он попробовал даже бросить баркан вверх, но ремешки спутались и не развернулись колесом. Баркан упал вниз почти на его голову. Он сморщил лоб от гнева или от размышления. Потом подобрал несколько маленьких круглых камешков, зажал их в горсть и попробовал метнуть в другую стаю уток, пролетавшую вверху. Камни полетели в разные стороны и упали вниз. И на этот раз один из камней больно задел другого охотника, очень толстого и черного. Они чуть не подрались из-за этого.

Мальчишки оказались переимчивее взрослых. Они сделали себе палки по образцу дротика, заострили их на огне и целый день упражнялись в навесном метании, по примеру Яррия. У них был очень верный глаз. И почти сразу они стали попадать в ствол дерева, служивший им мишенью.

Три девчонки, которые были в племени, ходили неотступно за Ронтой. Ее белая кожа служила для них предметом неистощимого любопытства. Они дотрагивались до ее рук и плеч и даже терли их пальцами, как будто хотели стереть светлый налет и вывести наружу здоровую черную кожу. И, наконец, один раз они принесли из костра мелкого угля и пепла и хотели зачернить ими светлое тело Ронты. Оно, очевидно, казалось им некрасивым или неприличным. Ронта даже обиделась, потом рассмеялась. Она пробовала учить их анакским словам, но они не могли выговаривать ясно и путались, и будто давились анакскими звуками. И каждое слово у них выходило гортанно и сбивалось на "груарр".

После Гррамов они плыли шесть дней, останавливаясь только на ночные часы. Река стала широкая, как море. Берега сделались ниже. Вместо высоких Яров и обрывистых скал были пологие склоны. Леса стали иные. Липа и бук заменились осиной и ольхой. Везде тянулись заросли кустов, ореховых и ивовых, густых, непроходимых. Зато отдельные буки, липы и клены стояли огромные, развесистые, как шатры.

На шестом ночлеге произошла их первая ссора. В тот вечер они пристали к берегу в обычное время и скоро изжарили мясо на ужин. Костер догорел, они не прибавили дров. Они сидели рядом под липой, широкой, как туча. Звезды тихо мерцали. И в ветвях липы над их головой защелкал Бульбуль, серая птичка, у которой в горле поет живая дудочка. Этой дудочке подражают анакские дети на своих камышовых свирелях. И почти безотчетно Яррий протянул руку и привлек Ронту к себе на грудь. Она сначала покорилась, и скоро руки Яррия стали смелее. Оба они не отдавали себе ясного отчета в своих чувствах и действиях. Но через минуту Ронта вырвалась и отодвинулась в сторону.

Яррий не сделал попытки удержать ее. Было темно под деревом. Они сидели, на глядя друг на друга.

— Ронта, — наконец окликнул Яррий.

— Я, — отозвалась девушка неохотно и не сразу.

— Отчего ты такая?

— Такая, — повторила девушка уныло и негромко. И в голосе ее звучало подтверждение.

Яррий повернул к ней лицо и стал рассматривать ее в темноте. В тусклом мерцании звездного света, проходившего сквозь листву, она показалась ему страшно маленькой, не больше ребенка.

Руки его только что обнимали ее тело и, как будто, еще ощущали ее острые плечи.

— Ты как Милка, — сказал он, наконец, неуверенным тоном.

— Милка — сестра моя, — отозвалась Ронта грустно.

— Как сестра? — спросил Яррий с минутным удивлением.

— Мы все были сестры, — сказала Ронта грустно.