- Стигматы? Это еще что такое?
- Так называли кровавые пятна на руках и ногах, где согласно Евангелию при распятии Христа были вбиты гвозди. Представляете, в какой экстаз приводила Луиза верующих! Парижская академия наук не смогла объяснить это явление, и церковь, воспользовавшись беспомощностью ученых, объявила его сверхъестественным. А между тем... - Милютин рассмеялся.
- Что "между тем"? - нетерпеливо переспросил Леверрье.
- Стигматы у Луизы Лотто появлялись совсем не в тех местах, куда римляне вбивали гвозди при казни распятием, а там, где впоследствии начали изображать на иконах.
- Интересная история... И что же было с Луизой потом?
- Ее причислили к лику святых. Святая Луиза... Постойте... Отчего бы вам тоже не сделаться святым? Получилась бы чудесная пара! Святое семейство: Луиза и Луи! Сам великий Феллоу...
Леверрье насупился.
- Вы же просили не упоминать его имени!
- Мало ли что я просил!
Милютин внезапно вскочил со скамьи, на которой они сидели, и принялся вышагивать по аллее взад-вперед, что-то беззвучно бормоча себе под нос.
- А почему бы не попробовать! - задорно воскликнул он, садясь. Знаете что, Луи, давайте проведем любопытный эксперимент!
- Над кем?
- Над вами, разумеется. Маленький опыт внушения.
- Я не поддаюсь внушению, - оскорбленно произнес Леверрье.
- Вот и отлично, значит, вам не грозит участь Гордье!
- А кто он?
- Преступник, осужденный на смертную казнь. Пообещав легкую смерть, ему завязали глаза, слегка царапнули запястье и стали поливать руку теплой водой, внушая: "У вас перерезана вена, вы истекаете кровью..."
- И что же Гордье?
- Умер. При вскрытии обнаружили анемию мозга, как при сильной кровопотере.
- Впечатлительная натура... К счастью, у меня железные нервы, - не без тревоги в голосе заявил Леверрье. - Так что я должен делать?
- Ничего особенного. Помнится, вы занимались аутотренингом: "Мое тело тяжелеет, наливается свинцом..."
- Мне тепло... приятно... я засыпаю... засыпаю... за...
- Постойте! - поспешно сказал Милютин. - Не то вы и впрямь заснете. От вас требуется другое: убедите себя, что вы электрическая лампочка.
- Какая еще лампочка?
- Обыкновенная, ватт на шестьдесят. Больше вы вряд ли потянете.
- Вы с ума сошли! - взревел Леверрье.
- Сошел, конечно, сошел, - успокаивающе проговорил Милютин. - Но все равно, окажите мне эту дружескую услугу. Повторяйте за мной: "Я лампочка... по моим жилам течет электрический ток... мне тепло... электроны движутся все быстрее... от меня исходит сияние... оно все ярче и ярче..."
Две монашенки шествовали по саду Тюильри. В конце аллеи их внимание привлекли два странных человека. Один - высокий, смуглый, похожий на дьявола. Второй - низенький, полный, с венчиком жидких волос, обрамляющих макушку. Глаза его были закрыты, а вокруг головы, подсвечивая лысину, сиял нимб.
Монашенки замерли, затем, не сговариваясь, рухнули на колени.
- Идите с миром, - сказал человек, похожий на дьявола. - Святой Луи сегодня не принимает. Он занят.
- Возликуем, сестра, - дрожащим голосом произнесла первая монашенка. Возблагодарим господа, ниспославшего нам чудо.
- Возликуем... - эхом отозвалась вторая.
Оглядываясь и мелко крестясь, они помчались докладывать аббатисе о чуде святого Луи.
Леверрье очнулся.
- Я говорил, что все это ерунда! Надо же было придумать, электрическая лампочка!
- Не все опыты оказываются удачными, - признал Милютин.
СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ
Амазонка-философиня пригласила Алексея Федоровича на "субботний чай".
- Будут интересные люди, - многозначительно пообещала она, и в ее восточного разреза глазах вспыхнули искры вожделения.
Интересные люди оказались самодеятельной бригадой ученых-просветителей, съехавшихся из разных городов и весей, дабы в течение недели сеять разумное, доброе, вечное. Бригаду возглавлял молодой энергичный московский профессор, которого коллеги по-приятельски звали Володей.
Философиня, активная деятельница местной организации общества "Знание", опекавшая просветителей, собрала их в своем гостеприимном доме, чтобы утолить потребность души в интеллектуальном общении. Плотникову отводилась роль "противовеса": мол, мы тоже не лыком шиты.
"Субботний чай" был основательно приправлен спиртным. Компания, за исключением Алексея Федоровича, преисполненной торжественности философини и ее бессловесного мужа, фанатика джазовой музыки, вела себя развязно. Произносили витиеватые тосты, перебрасывались острыми словцами, много курили. Обращались друг к другу запросто, на "ты".
Философиня млела, ее муж, зажатый в углу, пытался превзойти биг-бэнд Дюка Эллингтона, на что просветители не обращали ни малейшего внимания из-за царившего за столом шума.
Плотников не выносил панибратства, крепко затвердив один из уроков молодости. Придя с институтской скамьи в лабораторию НИИ, куда был направлен на работу, он представился:
- Алексей. Можно просто Алеша...
И тут Александр Васильевич Дыкин, пожилой интеллигентный человек в давно вышедшей из моды, а когда-то столь распространенной толстовке, автор учебника для техникумов, прочитал ему вежливую нотацию, суть которой сводилась к фразе "положение обязывает":
- Вы инженер, молодой коллега!
С тех пор Плотникова коробило обращение на "ты". Этому слову, звучавшему так привычно в детстве и юности, зрелые, солидные люди зачастую придавали неуважительный смысл. Сам профессор ни разу не сказал "ты" ни сотруднику, ни студенту.
Однажды Алексей Федорович получил приглашение на юбилейный банкет к знакомому, руководившему крупным НИИ, и оказался там белой вороной. Все остальные были директорами и главными инженерами предприятий. В их устах "ты", с которым они обращались друг к другу, выглядело как пароль, или, точнее, знак свойства.
Второе "я" Плотникова усмотрело в этом аналогию с масонской ложей. Профессор подумал тогда, что сидевшие за праздничным столом мужчины холеные, знающие себе цену, равные среди равных - наверняка и подчиненным говорят "ты", но в ответ слышат само собой разумеющееся "вы". И воспринимают его как должное. Проверяя себя, он поинтересовался у соседа по столу, так ли это на самом деле. Тот добродушно и капельку покровительственно рассмеялся: