– Джессика Уэйкфилд! – Элизабет громко постучала в дверь спальни своей сестры. – Ты сегодня намерена вставать или нет?

Услышав в ответ сонное мычание, Элизабет решительно вошла в спальню.

– Поторапливайся, Джес, – деловито сказала она, открывая шторы. Яркий утренний свет залил комнату. Элизабет огляделась вокруг. – Боже мой! Здесь у тебя словно побоище было. И как ты можешь спать в таком беспорядке?

Джессика села в постели, пробежалась изящными руками по спутавшимся белокурым волосам и зевнула.

– Сколько времени, Лиз? – проворчала она. – Сдается мне, не больше четырех утра.

Элизабет рассмеялась. У сестренки в комнате и часов-то нет. К чему ей? Родители иногда говорят, что у нее свое время – не по Гринвичу, а «по Джессике».

Если не считать родинки на правом плече Элизабет, сестры-близнецы были похожи как две капли воды, вплоть до крошечной ямочки на левой щеке. Обеим по шестнадцать лет, хоть Элизабет и старше на целых четыре минуты. У обеих белокурые, с солнечным отливом волосы до плеч, большие зеленовато-голубые глаза; обе стройны, как фотомодели, ростом почти метр семьдесят. Даже золотые кулончики они носят абсолютно одинаковые – родители подарили их сестрам на шестнадцатилетие.

Но сходство близнецов лишь внешнее. Собранная, доброжелательная, справедливая к людям – так все вокруг отзывались об Элизабет. Девушка вела колонку слухов «Глаза и уши» в школьной газете «Оракул» и мечтала когда-нибудь стать настоящей писательницей. А для этого, как она не раз говорила своему верному другу Тодду Уилкинзу, следует быть серьезной и целеустремленной. Джессика же, напротив, никогда не думала о далеком будущем. Она жила исключительно днем сегодняшним, но уж если он сулил какие-нибудь приключения или новые знакомства, она действовала с ошеломляющей энергией.

– Уже восемь часов, – строго сказала Элизабет. – А тебе еще полчаса понадобится, чтобы добраться до шкафа. У тебя вечно кавардак.

– Лиз, здесь очень даже уютно, – возразила ей сестра и выскочила из-под одеяла прямо к зеркалу над туалетным столиком.

Элизабет усмехнулась. Только одна комната нарушает аккуратность жилища Уэйкфилдов. Их дом привлекает оригинальностью архитектуры, чистотой и опрятностью. Но спальня Джессики!

Во-первых, сестра настояла на том, чтобы стены выкрасили в коричневый цвет, за что комнату прозвали «шоколадкой». Во-вторых, этот вечный разгром. Лишь в редких случаях Джессика утруждала себя уборкой, то есть совала все подряд вещи в шкаф.

– У меня здесь, словно на другой планете, – гордо заявила хозяйка «шоколадки».

– Разумеется. – Элизабет покачала головой и направилась к двери, перешагивая через горы разбросанной одежды. – Постарайся не слишком копаться, Джес, – крикнула она из коридора. – Мы с Тоддом договорились встретиться до начала занятий.

На солнечной кухне, отделанной в испанском стиле, Элис Уэйкфилд готовила апельсиновый сок.

– Доброе утро, мам. – Элизабет ласково обняла ее. – Ты сегодня такая нарядная, – добавила она, одобрительно оглядывая ее платье с цветочным узором.

– Зайдет клиент, посмотреть, что мы придумали сделать с его стенами, – с улыбкой объяснила мама. Она работала дизайнером по интерьерам.

Взглянув на эту блондинку с ярко-голубыми глазами, нетрудно было понять, от кого унаследовали близнецы свою красоту. Элис нередко принимали за их старшую сестру.

– Кажется, опять выдался погожий денек, – громко порадовался Нед Уэйкфилд, торопливо входя в кухню. Он с нежностью поцеловал жену в щеку. – Ну а где твоя половинка? – поддразнил он дочь, наливая себе кофе.

– Видимо, прокладывает дорогу к шкафу в своем разгроме, – усмехнулась та.

Мистер Уэйкфилд улыбнулся, и из уголков смеющихся глаз побежали морщинки. Он казался повзрослевшей копией своего сына Стивена, который уже год учился в колледже, – такой же широкоплечий и темноволосый, с добрыми карими глазами.

– Обними ее за меня, ладно? – попросил отец. – А то я опоздаю на утреннюю деловую встречу. – Нед Уэйкфилд был преуспевающим юристом, его контора находилась в центре города.

– Сестренка собирается такими темпами, что мы, наверное, увидим ее только за ужином, – рассмеялась Элизабет и приготовила себе чашку овсяных хлопьев.

Мистер Уэйкфилд залпом допил кофе и, махнув рукой жене и дочке, поспешил в гараж.

– Мам, ты не против, если я возьму сегодня твой «фиат»? Кстати, после уроков я задержусь: у нас с мистером Коллинзом собрание комитета по организации карнавала.

– Карнавала? – удивленно переспросила Элис Уэйкфилд.

– Это не настоящий карнавал, – объяснила ей дочь. – Нам нужно собрать деньги для детей-инвалидов, и мы решили объединить приятное с полезным, а я – председатель оргкомитета. Будут только шатры с играми и закуски. Мистер Коллинз надеется, что мы соберем приличную сумму, тем более что теперь у нас есть спонсоры.

– Да-да, вспомнила, – сказала мама. – И когда это будет?

– В следующую субботу, – вздохнула Элизабет. – Осталось всего двенадцать дней, а нам еще столько надо сделать!

– Ну что ж, машину можешь взять, – разрешила миссис Уэйкфилд. – Она мне сегодня не потребуется. Только езжай осторожно.

– Езжай осторожно – куда? – в кухню лениво вошла Джессика и взяла из плетеной тарелки апельсин.

– В школу. Или ты забыла? – загадочным тоном произнесла Элизабет.

– Хорошо бы забыть. – Джессика театрально упала на стул. – От этого дурацкого реферата у меня ночные кошмары.

– Работай над ним днем, – посоветовала сестра, улыбаясь.

– Целых пятнадцать страниц! – простонала Джессика. – И как я смогу управиться еще и с этим вдобавок ко всему прочему?

– Видимо, учителя истории очень бестолковый народ – никак не усвоят, как нужно распределить домашние задания, чтобы не мешать бесконечным свиданиям и собраниям команды болельщиц, – съехидничала Элизабет.

Миссис Уэйкфилд поставила на стол пакет молока и попрощалась:

– Ладно, девочки. Я пойду займусь макияжем. Будьте осторожны с машиной, обе. До вечера.

– Джес, у тебя есть какие-нибудь предложения по поводу карнавала? – спросила Элизабет, развернув красный «фиат» и направив его по тенистой улице.

Джессика взглянула на сестру, сосредоточенно следившую за движением:

– А за мои предложения ты подкинешь пару мыслишек для реферата?

– Конечно, нет, – твердо ответила Лиз и посмотрела на дорогу в зеркало заднего вида. – Я серьезно, Джес. Подумай: у нас меньше двух недель, нужна любая помощь. Дело ведь мы затеяли благородное: собранные деньги перечислим в специальный фонд Фаулерской больницы для детей-инвалидов.

– Я подумаю, – отозвалась сестра, рассеянно глядя на буйную зелень приближавшегося школьного парка. – О! – вдруг воскликнула она и подалась вперед. – Это не Регина ли Морроу в машине Брюса Пэтмена?

– Она. – Элизабет умело подстроила «фиат» к блестящему черному «порше» Брюса. – Вроде бы последнее время они часто бывают вместе? – Элизабет слегка покосилась на сестру, пытаясь выяснить ее реакцию.

Брюс – единственный сын Генри и Мари Пэтменов, семья которых была одной из самых богатых и влиятельных в Ласковой Долине. В этом году Брюс заканчивал школу. Красивый брюнет атлетического сложения, он имел репутацию сердцееда и сноба. Даже номерной знак на машине говорил о жуткой самовлюбленности – «1-Брюс-1». Поэтому Элизабет он совсем не нравился. Знала она, что и сестре этот парень не по нраву. Дело в том, что однажды Джессика по уши влюбилась в него. Но все окончилось печально: из-за поведения Брюса их отношения расстроились, и воспоминание об этом отразилось на помрачневшем лице Джессики.

– Не пойму, как может Регина встречаться с таким ничтожеством, как Брюс Пэтмен, – угрюмо пробурчала она, откидывая назад белокурые волосы.

У Элизабет хватило такта не напоминать сестре, что в свое время и ей Брюс казался самым обворожительным в мире.