Раздраженный и обеспокоенный Александр бродил вдоль берега моря, и мысли в его голове постоянно налетали друг на друга, как волны на скалы. Он сказал ей «нет» и не собирался менять своего решения. Оно окончательно. Как только девушка достаточно выздоровеет для того, чтобы продолжить путешествие, он даст ей немного денег и отправит в путь.

Но в шорохе морского бриза он как будто опять услышал тихий шепот ее слов: «МНЕ НЕКУДА БОЛЬШЕ ИДТИ…»

Остановившись, Александр сел и опустил руки на колени. Он, не отрываясь, смотрел на море и думал о незнакомке. Вспоминал о том, как она, как будто защищаясь, обхватывала руками округлость своего живота, как умоляюще просили ее глаза понимания и помощи. Он нужен ей.

Но Александр не хотел быть кому-то нужным. Разочарованный, он поднял камень и швырнул его в море. Он не хотел ответственности, не хотел ворошить незажившие раны прошлого.

Нет, он отправит ее в деревню. Найдет кого-нибудь, кто согласится приютить девушку. Какую-нибудь крестьянскую семью, где много детей, но нет достатка. Почему именно он должен отвечать за нее?

И, кроме того, крестьянка, имеющая кучу детей, знает лучше, как заботиться о беременной женщине.

Опустив голову на руки, Александр подумал, что сам-то он ничего об этом не знает. Он думал об Анне-Марии, ее боли, ее смерти и о своей вине.

Александр понимал, что не сможет заботиться о девушке. Нет, он просто отправит ее с Богом. Она сделала выбор, убежав из дома, и теперь это уже не его трудности.

— МНЕ БОЛЬШЕ НЕКУДА ИДТИ.

Александр поднялся. Он пришел сюда не за тем, чтобы обдумывать будущее девушки. Он направлялся в деревню за продуктами и принадлежностями для рисования. Эта девушка только осложнит его собственные проблемы. Он ей не отец, не брат и не любовник, и поэтому не отвечает за нее. Ведь он даже не знает, кто она.

Голос девушки вновь эхом отозвался в его памяти, и Александр рассердился на Бога за это. Он сердился на воспоминания об Анне-Марии, которые преследовали его, не давая покоя. Но больше всего он злился на самого себя за то, что был жив, в то время как те, кого любил он, были мертвы.

Тесс забрела еще в одну комнату замка, которой не пользовались. Это была столовая. Как и во всех других комнатах, мебель здесь была покрыта толстым слоем пыли, а по углам висела паутина. Она провела пальцем по крепкому орехового цвета обеденному столу и, медленно рассматривая свой испачканный палец, задумалась о том, как случилось, что этот красивый дом пришел в такую ветхость и негодность. И хотя он был построен еще в средние века, каждый последующий век видоизменял его, прибавляя все то новое, что способствовало хорошему настроению и приятному отдыху. Мебель говорила о бесспорном богатстве и отличном вкусе хозяев. Сады и лужайки когда-то, наверное, были очаровательны. Так почему же сейчас все это находится в столь плачевном состоянии?

Может быть, семья месье Дюмона лишилась средств во время революционного переворота? Или живопись перестала приносить ему доход, и он стал бедным и не смог больше содержать этот дом? Всем этим можно было объяснить многое, но чем объяснить, что надетое на ней красивое дорогое платье вот уже несколько лет как вышло из моды?

Стараясь не думать о своем будущем, Тесс переключилась на месье Дюмона, но вскоре ее мысли неизбежно вернулись к ее собственным проблемам. Месье Дюмон сказал, что она не может оставаться здесь, но Тесс не теряла надежду. Ей нельзя терять ее. Надежда — это единственное, что у нее осталось.

Тесс старалась успокоить, уверить себя, что ведь он не выгонит ее на улицу? Если Александр был способен на это, то он сразу бы не оставил ее у себя! Но почему тогда он живет в этом огромном заброшенном замке совсем один? Почему он изолировал себя от всего света и живет как отшельник?

И хотя Тесс была озадачена образом жизни месье Дюмона и обеспокоена своей собственной безопасностью, она все же была рада этому уединению. Если только он разрешит ей остаться здесь, то никто ее уже не найдет. Если английские власти будут преследовать ее во Франции, то, найдя, вернут домой в Англию. А там ее ждет суд. Она не знала, какое по закону полагается наказание женщине, убившей своего мужа, но твердо знала, что никто не поверит ее рассказу. Ни один человек в Англии, будь то мужчина или женщина, никогда не поверит в то, что Найджел Риджвей мог настолько жестоко избивать свою жену, что, защищаясь, она вынуждена была стрелять в него. «И, кроме того, — размышляла Тесс со злостью, — избиение жены мужем считалось вполне приемлемым и законным делом. Правда, он должен был использовать прут, не толще своего большого пальца на руке».

Никто ничего не знал. Все считали лорда и леди Обри идеальной парой. И если леди Обри часто испытывала недомогание, в том не было ничего подозрительного. Слуги, конечно, знали, но они никогда не расскажут правды. Если бы они и решились на это, то никогда не нашли бы себе новой работы, потому что никому не хочется иметь слуг, разглашающих семейные тайны. Тесс знала, что если власти разыщут ее и вернут назад, в Англию, — ей будет предъявлено обвинение в убийстве. И она очень сомневалась в том, что беременность хоть как-то смягчит ее положение.

А если она останется здесь? Может быть, месье Дюмон заставит ее быть своей любовницей в обмен на крышу над головой? Будет унижать ее? Бить?

Но, если она уйдет отсюда, что случится с ней дальше? Тесс вспомнила опять долгие одинокие скитания по дорогам. Она подумала и о том, что в этом случае она, скорее всего, родит ребенка в какой-нибудь грязной канаве у дороги.

Размышляя над этим, Тесс вышла из столовой. Нет, ради блага ребенка, ей во что бы то ни стало нужно убедить Александра Дюмона разрешить ей остаться здесь до тех пор, пока она родит.

Надежда и оптимизм, почти покинувшие ее, вновь возвратились к Тесс.

— Он не похож на Найджела, — сказала она себе. — Ни один мужчина больше не может быть таким жестоким.

Александр сидел в таверне и пил вино. За всеми столиками толпились люди. Он же пил в полном одиночестве и ни с кем не разговаривал. И никто не разговаривал с ним. Только косые взгляды и тихий неодобрительный шепот ясно давали понять, что здесь ему не рады.

Конечно, все в деревне знали об Анне-Марии. Александр знал, что одни жалеют его, отказываясь верить худшему. Другие же боятся его, убежденные, что он грешен. Выли и такие, которые понимали, что он просто хочет побыть один, и уважали это его желание.

Лайз, девушка, работающая за стойкой, остановилась около Александра. В своем отношении к нему она не входила ни в одну из перечисленных категорий. Лайз явно вешалась ему на шею. Некоторые женщины, по причинам, которые Александр не мог понять, находили удовольствие только в атмосфере опасности.

Наклонившись, чтобы вновь наполнить вином бокал Александра, Лайз продемонстрировала ему все свои прелести. Александр медленно посмотрел на очертания упругой груди, едва прикрытой белой муслиновой кофточкой, на соблазнительно раскрытые губы и перевел взгляд на широко раскрытые карие глаза, которые смотрели на него больше чем с простым интересом. Он медленно покачал головой.

Лайз капризно надула губки и ласково погладила его по руке. Александр ожидал, что в нем шевельнется желание. Но этого не произошло. Нежно обхватив запястье девушки, он мягко, но настойчиво убрал ее руку со своей.

— Лайз, — из кухни раздался резкий крик дородной Maman[13] девушки.

Возмущенно взмахнув юбкой, Лайз повернулась, чтобы уйти.

— Монах несчастный, — зло бросила она Александру.

Какой-то мужчина, сидящий за соседним столиком, схватил девушку за юбку и игриво потянул ее к себе.

— А я нет, — сказал он ей, смеясь. Лайз оттолкнула его руку.

— Отстань, Гаспард, — огрызнулась она, с громким стуком выставив перед ним бутылку вина и направляясь в кухню. Длинные черные волосы девушки вздрагивали с каждым ее шагом. За Лайз последовала ее мать, распекая девушку за то, что та разговаривала с Александром. «То, что мать не одобряла его, — цинично заключил Александр, — должно быть, делало его особенно привлекательным в глазах девушки». Александр смотрел ей вслед.