– Да милорд. Отсюда в подзорную трубу я, если повезет, смогу многое рассмотреть.

– Совершенно верно. Вы увидите, тюки это, ящики или мешки. Сколько того и другого. По тому, какие используются тали, сможете прикинуть вес.

– Так точно, милорд.

– Тщательно записывайте все, что увидите.

– Есть, милорд.

Хорнблауэр вперил глаза в юношеское лицо лейтенанта, пытаясь оценить его благоразумие. Он отлично помнил, как Первый лорд Адмиралтейства настойчиво советовал не задевать легкоранимых американцев. Хорнблауэр решил положиться на молодого человека.

– Мистер Харкорт, – сказал он, – выслушайте с особым вниманием то, что я сейчас скажу. Чем больше я узнаю про груз, тем лучше. Но не идите напролом. Если представится возможность узнать, что там внутри, используйте ее. Не знаю, что это будет за возможность, но случай помогает тому, кто окажется к нему готов. Когда-то давным-давно Барбара сказала, что везенье – удел тех, кто его заслуживает.

– Я понял, милорд.

– Если просочится хоть малейший намек – если проведают французы или американцы – вы пожалеете, что родились на свет, мистер Харкорт.

– Да, милорд.

– Я не нуждаюсь в лихих молодцах. Мне нужен сообразительный, предприимчивый офицер. Вы уверены, что поняли?

– Да, милорд.

Хорнблауэр наконец оторвал взгляд от лица Харкорта. Он и сам был когда-то лихим молодцом. Теперь он с большим, чем прежде, сочувствием вспоминал старших по званию, чьи поручения тогда исполнял. Старший офицер вынужден полагаться на подчиненных, но за все отвечает сам. Если Харкорт оплошает, если по его вине произойдет дипломатический скандал, он и впрямь пожалеет, что родился на свет – уж об этом-то Хорнблауэр позаботится – но и сам Хорнблауэр пожалеет о своем рождении. Однако незачем говорить об этом Харкорту.

– Тогда все, мистер Харкорт.

– Есть, сэр.

– Входите, мистер Джерард. Мы уже опаздываем.

Экипаж мистера Худа был обит зеленым атласом и снабжен отличными рессорами, так что хоть и мотался из стороны в сторону по плохой дороге, не тряс и не подпрыгивал. Однако, помотавшись пять минут из стороны в сторону – а перед тем экипаж некоторое время простоял под горячим майским солнцем – Хорнблауэр стал едва ли не зеленее обивки. Рю Ройяль, плацдарм, собор – он почти не глядел по сторонам. Он радовался каждой остановке, хоть остановка и сулила ненавистные официальные знакомства. Выйдя из экипажа и ожидая, пока его проведут в очередной узорчатый портик, он с жадностью глотал влажный воздух, благословляя очередную передышку. Ему никогда прежде не приходило в голову, что парадный адмиральский мундир можно было бы с успехом шить из чего-нибудь потоньше сукна, а широкую ленту со сверкающей звездой он носил давно и уже не испытывал тщеславного удовольствия, выставляя ее напоказ. В штабе флота он выпил отличной мадеры. Генерал угостил его крепкой марсалой. В резиденции губернатора ему подали изрядную порцию охлажденного во льду напитка (лед этот, доставленный из Новой Англии зимой и сохраняемый до лета в ледниках, стоил, вероятно, дороже золота). Напиток был такой холодный, что на стенках бокала проступил иней. Восхитительно-ледяное содержимое мгновенно исчезло, и бокал тут же наполнили снова. Хорнблауэр резко одернул себя, заметив, что слишком громко и слишком безапелляционно вещает о чем-то несущественном. Он обрадовался, когда Джерард взглядом показал, что можно уйти. Радовался он и тому, что Джерард свеж, как огурчик, и не забывает класть чернокожим дворецким на серебряные подносы визитные карточки в предписанном этикетом количестве. Больше же всего Хорнблауэр обрадовался, когда очутился наконец у Худа и увидел знакомое лицо – пусть даже знакомство это не насчитывало еще и суток.

– У нас еще час до прихода гостей, милорд, – сказал Худ. – Желает ли ваша милость немного отдохнуть?

– Да, конечно, – сказал Хорнблауэр.

В доме мистера Худа имелось одно замечательное приспособление – душ (Хорнблауэр до сих пор слышал это слово только по-французски). С потолка обшитой превосходным тиковым деревом ванной комнаты свисал цинковый агрегат с мелкими дырочками и бронзовой цепью. Когда Хорнблауэр встал под ним и дернул цепь, из невидимого чана наверху потоком хлынула восхитительно холодная вода. Бодрила она ничуть не хуже, чем струя из корабельной помпы, но в довершение блаженства она была пресная! После жаркого дня Хорнблауэр нашел душ вдвойне освежающим. Он долго стоял под льющимся сверху потоком, оживая с каждой секундой. Про себя он решил, что, если когда-нибудь вернется домой, обязательно заведет такое в Смолбридже. Цветной ливрейный слуга держал наготове полотенце, дабы Хорнблауэру не утруждать себя вытиранием. Покуда слуга промакивал его тело, стук в дверь возвестил о приходе Джерарда.

– Я послал на корабль за чистой рубашкой для вас, милорд, – сказал он.

Джерард – умница. Хорнблауэр, ежась от благодарного наслаждения, надел чистую рубашку, но как же мерзко было затягивать шейный платок и снова влезать в суконный мундир! Он перекинул через плечо ленту, поправил звезду и приготовился к новым испытаниям. Смеркалось, однако вечер не принес с собой желанной прохлады; напротив, в гостиной мистера Худа горели восковые свечи и парило, как в духовке. Там же, в гостиной, ждал и сам хозяин – в черном сюртуке и рубашке с кружевными воротником и манжетами он казался еще толще. Вплыла миссис Худ в бирюзовом платье – комплекцией она была вполне подстать супругу. Хорнблауэр поклонился, она сделала реверанс и заговорила по-французски. Ее мягкий звенящий голос приятно отдавался в ушах.

– Бокал вина, милорд? – спросил Худ.

– Спасибо, не сейчас, сэр, – поспешно отвечал Хорнблауэр.

– Мы ждем двадцать восемь гостей помимо вашей милости и мистера Джерарда, – сказал Худ. – С некоторыми ваша милость познакомились во время официальных визитов. Кроме того, будут…

Хорнблауэр силился запомнить список приглашенных и краткие характеристики каждого. Джерард, сидевший в сторонке, напряженно слушал.

– И, конечно, Камброн, – продолжал Худ.

– Неужели?

– Я не мог бы дать такого размаха прием, не пригласив самого значительного, после вашей милости, иностранного гостя в городе.