Тогда Аскер написал в центр. На этот раз он действовал хитрее — подробно объяснял, что молод, прекрасно физически подготовлен, прыгал на парашюте с самолёта, владеет холодным и огнестрельным оружием, управляет автомобилем, отлично плавает. И подчёркивал: в совершенстве знает немецкий язык, длительное время занимался изучением Германии. Все это, как он думал, позволяло надеяться, что на рапорт обратят внимание.

Керимов не ошибся. Прошло недели три, и он получил приказ выехать в Москву.

С каким волнением сел Аскер в поезд, как нервничал, когда состав подолгу простаивал на разъездах, пропуская длинные воинские эшелоны!.. Скорее в Москву! Он не сомневался, что добьётся назначения в одну из групп, которые, конечно, формируются для особой работы в тылу врага, чтобы громить его наиболее важные жизненные центры.

Однако Аскера постигло разочарование. Его назначили в центральный аппарат и поручили вместе с группой других работников расшифровку, изучение и обработку трофейных документов.

Он просиживал за письменным столом по восемнадцати часов в сутки, работал с предельным напряжением, понимая, на каком важном участке находится, но успокоения не обрёл.

Дважды беседовал он с начальником отдела, убеждал, доказывал, что не в состоянии сидеть в кабинете — пусть даже на самой важной работе, когда на фронтах решается судьба Родины; что он, здоровый молодой парень, которого многому научили, может и должен сделать для страны больше, гораздо больше!

Но разговоры ни к чему не приводили.

Однажды ночью сильно разболелась голова. Он собирался было уже прилечь, как зазвонил телефон.

— Баку, — сказала телефонистка, — срочный вызов.

Он ждал мучительно долго. Наконец, сквозь шорохи и треск помех пробился далёкий и слабый голос Окюмы-ханум.

— Мама!.. Что случилось?..

— Аскер, мальчик мой, — едва слышно донеслось из трубки, — наша Лятифа…

Треск в трубке усилился и связь оборвалась.

На другой день начальнику управления доложили, что по важному делу просит приёма лейтенант Керимов.

Аскер вошёл и остановился у порога.

— Присаживайтесь, — сказал начальник.

Аскер сел и положил на стол телеграмму. Окюма-ханум сообщала, что в Киеве при бомбёжке погибли Лятифа и её сын.

Генерал прочитал телеграмму. Отложил её, снял очки, вышел из-за стола, присел в кресло против Керимова.

Они долго молчали. Наконец начальник сказал:

— Сестра?

Керимов кивнул.

— Так… Пришли проситься на фронт?

— Да, товарищ генерал.

— Хорошо, — сказал начальник, и это было так неожиданно, что Аскер вскочил.

— Товарищ генерал, я обучен действиям в тылу врага, языком владею…

— Нет! — генерал встал. — Будете назначены в армейскую контрразведку. Туда как раз подбираем работников.

Так Аскер Керимов попал на фронт.

Летом 1942 года он был ранен, месяца полтора пролежал в медсанбате. После выздоровления почти одновременно случилось два события: Керимов получил очередное звание и новое назначение — в дивизию, которая принимала участие в боях за Крым и стала там гвардейской.

Сейчас, почти год спустя, она в составе большой группы войск двигалась с тяжёлыми боями на запад по украинской земле.

Но гвардии старший лейтенант Керимов не был уже контрразведчиком. И вот как это случилось.

Месяца за три до описываемых событий, холодным мартовским вечером, штаб соединения занял небольшое лесное село. Аскера попросил к себе командир дивизии.

Полковник обедал. Он усадил старшего лейтенанта за стол, налил стопочку спирта, пододвинул банку консервов.

— Закусывай, — сказал он, хитро подмигнув, — закусывай и выпей, есть разговор.

Внешностью полковник Головач мало походил на военного. Был он небольшого роста, дороден, несколько даже кривоног, с тяжёлой шишковатой головой, жёсткими усами метёлочкой и звонким фальцетом. Быстрый в речи и торопливый в движениях, он больше смахивал на колхозного счетовода откуда-нибудь из-под Полтавы, на которого по ошибке надели полковничью форму.

Однако внешность Головача была обманчива. Кадровый военный, человек большой храбрости и опытный боевой командир, он пользовался непререкаемым авторитетом в дивизии и немалым уважением в штабе армии и фронта. О его боевых заслугах и командирском таланте свидетельствовала поблёскивавшая на груди золотая звёздочка. За операцию в Крыму начальник штаба соединения подполковник Головач получил сразу две награды — Героя и очередное звание, был назначен командиром дивизии.

Давно уже приглядывался полковник Головач к молодому «особисту», знал о его прошлом, видел, что бурлит в нем неиссякаемая энергия. Вот бы такого — да командиром дивизионных разведчиков!..

Конечно, было бы ошибкой думать, что командир дивизии недооценивал ту работу, которую выполняли Керимов и другие сотрудники Особого отдела дивизии. Просто он считал, что главное на войне — это разведка. Сначала разведка, а потом уже все остальное…

— Ну, будь жив, — сказал полковник, чокаясь с офицером. — Здоров, надеюсь, и все у тебя в порядке?

— Так точно, здоров, — ответил Аскер.

Выпили. Головач завинтил крышку фляги, отодвинул её в сторону, навалился грудью на стол, приблизив лицо к собеседнику.

— Еду в штаб фронта. Вызывают. Буду у командующего и члена военного совета. И хочу просить, чтобы тебя перевели в дивизию!

— Но я же у вас?..

— Совсем чтобы! — Полковник сделал нетерпеливое движение. — В разведку. Очень ты мне нужен, парень. Командиром разведки, а?

— Это невозможно… У меня хозяева другие — вы же знаете…

— Только согласись, а все остальное — за мной. Все на себя беру, добьюсь! Ну?

За окном послышался шум подъехавшей машины и гудок. Полковник посмотрел на часы, встал.

— Ты же хочешь, я знаю!.. Ну как, порешили?

Керимов согласился.

Командир дивизии вернулся через день, заехал в домик особистов, отыскал Керимова.

— Наша ваяла, парень! — шепнул он, озорно подмигнув. — Ох, и война была, доложу тебе!.. Но теперь все по боку: жди приказа!

Через неделю приказ прибыл. Аскер вступил в командование подразделением дивизионных разведчиков.