— Мне очень жаль, что вы так считаете, доктор, — сказал он мягко, — и я согласен, что мои технические знания не столь обширны, как хотелось бы. И поверьте, я был бы рад, если б нам пришлось заниматься исключительно проблемами лечения. Кроме того, в любом случае, я еще не отказал вам в вашей просьбе. Давайте пройдем в вашу лабораторию и посмотрим, какие такие у вас проблемы. Весьма вероятно, мы найдем возможность изыскать решение, которое удовлетворит всех заинтересованных.

Полковник уже встал и начал натягивать свою шинель. Губы доктора Карст чуть дрогнули, и она ответила:

— Отлично. Я сожалею о своих словах.

— Пустяки, — улыбнулся он, — такие уж у нас нервные времена пошли. Ты пойдешь с нами, Джон.

Я поспешил за ними, задержавшись в приемной лишь для того, чтоб взять шинель и сунуть в кармам блокнот для заметок.

И всю дорогу, пока мы пробирались чудь ли не восьмую часть мили до лаборатории доктора Карст сквозь рыхлые снежные заносы, они мило болтали о цветоводстве!

Маннинг ответил на оклик часового небрежным жестом руки, и мы вошли в лабораторный корпус. Он спокойно двинулся к дверям, ведущим в глубь лаборатории, но Карст его остановила:

— Сначала «доспехи», полковник!

Нам не сразу удалось подобрать галоши такого размера, которые подошли бы к сапогам Маннинга, настоявшего на своем праве носить их, несмотря ив недавние изменения в форме; он уже хотел было нарушить правила защиты ног, но Карст даже не пожелала слушать его возражений. Она вызвала парочку лаборантов, и те соорудили что-то вроде неуклюжих мокасинов из какой-то ткани со свинцовой прокладкой.

Шлемы отличались от тех, что использовались в лаборатории взрывчатых веществ; они были оснащены дыхательными фильтрами.

— Зачем это? — спросил Маннинг.

— Для борьбы с радиоактивной пылью, — ответила доктор Карст. — Они тут совершенно необходимы.

Мы прошли через обшитый свинцовыми плитами «предбанник» и оказались перед дверью в лабораторию, которую Карст открыла, набрав нужную цифровую комбинацию на замках. Я зажмурился от неожиданно яркого освещения и обнаружил, что воздух лаборатории насыщен мириадами крошечных сверкающих пылинок.

— Хм-м-м… Ну и пылища же тут у вас, — поддержал мое впечатление Маннинг. — Неужели нельзя с ней бороться?

Его голос звучал глухо из-за противопылевого фильтра.

— Последняя стадия процесса должна происходить на воздухе, — объяснила Карст. — Большая часть пыли захватывается вытяжным шкафом. Мы могли бы избавиться от нее совсем, но для этого нам потребуется новое и очень дорогое оборудование.

— Ну с этим все будет в порядке. Мы же не на бюджете, как вам известно. Ведь эти маски очень мешают вам в работе?

— Разумеется, — согласилась Карст. — То оборудование, о котором я говорю, позволило бы нам работать без одежды, защищающей тело. Это было бы в высшей степени удобно.

Тут я внезапно понял, сколько неудобств приходится сносить здешним ученым. Я довольно рослый и сильный человек, и то надетые здесь «доспехи» показались мне слишком тяжелыми для постоянной носки. Эстелла Карст же — эта очень маленькая женщина — безропотно работала день за днем, возможно, по четырнадцать часов в одежде, которая была ничуть не удобнее, чем водолазный скафандр. И не жаловалась.

Нет, далеко не все герои попадают на первые страницы газет. Эти эксперты по радиации не только подвергались опасности заболеть раком или получить страшные радиационные ожоги, но мужчины имели перспективу, что их гермоплазма подвергнется разрушению и что жены наградят их чем-то ужасным вместо наследников — например, детьми без подбородков или с длинными волосатыми ушами. И тем не менее ученые продолжали работать и даже, казалось, не испытывали раздражения, разве что кроме случаев, когда что-то мешало их непосредственной работе.

Доктор Карст, конечно, уже переступила тот возрастной порог, за которым перестают волноваться за будущее потомство, но принципиально это ничего не меняло.

Я слонялся по лаборатории, разглядывая непонятные приборы, с помощью которых она добывала свои результаты; меня всегда завораживала моя неспособность обнаружить хотя бы что-то знакомое по прежним впечатлениям о физических лабораториях — впечатлениям, сохранившимся со студенческих лет, а потому я был очень осторожен и опасался даже дотрагиваться до приборов. Карст начала объяснять Маннингу, над чем она работает и почему, но я знал, что для меня прислушиваться к технической стороне дела — пустая трата времени. Если Маннингу потребуется что-то записать, он мне продиктует. Мое внимание привлек странный, похожий на ящик прибор, стоявший в углу комнаты. На боковой панели у него было приспособление, напоминавшее загрузочную воронку; оттуда неслись звуки, похожие на гул вентилятора на фоне льющейся из крана воды. Это меня заинтриговало.

Я вернулся обратно к доктору Карст и услышал ее слова:

— Проблема сводится вот к чему, полковник: я получаю радиоактивного материала гораздо больше, чем мне надо, но существует большой разброс в периодах полураспада, казалось бы, одинаковых в остальном проб. Это дает мне основания считать, что я получаю смесь различных изотопов, но доказать мне свою догадку нечем. И если говорить честно, то моих знаний в этой части проблемы маловато, чтобы предложить существенные изменения в методике работы. Для этого мне нужна помощь доктора Обри.

Полагаю, именно таков был общий смысл ее слов, но, может быть, я передаю неточно, поскольку я в общем-то не физик. Насчет «полураспада» я все же понял. Все радиоактивные материалы продолжают оставаться радиоактивными до тех пор, пока не превратятся в нечто иное, на что теоретически требуется вечность. Но, с практической точки зрения, этот период или «распад» измеряются временем, требующимся на то, чтобы начальная радиация снизилась наполовину. Такое время называется «полураспадом», и каждый радиоактивный изотоп данного элемента имеет свой период полураспада.

Кто-то из наших ученых — не помню, кто именно, — говорил мне, что любой вид материи может рассматриваться в некоторой степени как радиоактивное вещество; разница лишь в длительности периода полураспада и интенсивности излучения.

— Я поговорю с доктором Ридпатом, — ответил ей Маннинг, — и посмотрю, что тут можно сделать. А вы пока разрабатывайте план переоборудования лаборатории с указанием, что для этого необходимо.

— Благодарю вас, полковник.

Я видел, что Маннинг уже собрался уходить, так как задача умиротворения доктора Карст была выполнена; однако меня все еще занимал тот большой ящик и издаваемые им странные звуки.

— Не могу ли я узнать, что это такое, доктор?

— Ах это? Кондиционер.

— Какой-то он странный. Я таких никогда не видел.

— Он предназначен не для кондиционирования комнатной среды. Он просто удаляет радиоактивную пыль, прежде чем воздух поступит наружу. Мы вымываем пыль из зараженной атмосферы.

— А куда уходит вода?

— В канализацию. А в конечном счете в залив, я думаю.

Я попытался щелкнуть пальцами, что было, однако, невозможно из-за освинцованных рукавиц.

— Вот в чем причина, полковник!

— Причина чего?

— Причина тех обвинений, которые сыплются на нас из Бюро рыболовства. Ядовитая пыль попадает в Чесапикский залив и убивает рыбу.

Маннинг повернулся к доктору Карст.

— Вы полагаете, такое возможно, доктор?

Сквозь щиток ее шлема я видел, как брови доктора сошлись у переносицы.

— Я об этом не думала, — призналась она. — Мне придется сделать кое-какие расчеты, касающиеся возможного уровня концентрации, прежде чем я смогу дать определенный ответ. Но такое возможно; да, возможно, — добавила она с тревогой в голосе, — но ведь можно отвести стоки в специальный колодец.

— Хм-м-м… да. — Маннинг несколько минут стоял молча, внимательно изучая кондиционер. Наконец он произнес: — А что, эта пыль очень ядовита?

— Она летальна, полковник.

И снова наступило долгое молчание. Я понял, что полковник пришел к каким-то выводам, так как он решительно произнес: