– Старая кровь еще играет в тебе, о ставший христианином! Ты неплохо дерешься, христианин! Мы из Вальгаллы приветствуем тебя, Олаф, Олаф Красный Меч! Вальгалла! Победа или Вальгалла!

И вот все закончилось. Кое-кто спасся бегством, но большинство остались на поле битвы мертвыми, ибо, вступив в схватку, норманны не щадили греков. Наконец мы вернулись назад – точнее, вернулись те из нас, кто остался в живых, так как многих уже не стало, – и снова образовали кольцо вокруг обеих женщин и раненых.

– Хорошо сработано! – обратилась ко мне Хелиодора, а Ирина только взглянула на меня взором, выражавшим удивление.

В это время командиры норманнов стали совещаться, и хотя они время от времени бросали на меня взгляды, но все-таки не приглашали принять участие в разговоре. Вскоре Джодд выступил вперед и проговорил:

– Олаф Красный Меч, мы вас любим. И вы всегда с любовью относились к нам, вашим товарищам. Сегодня мы все доказали это еще раз. Вы хорошо руководили, Олаф, и, принимая во внимание, что нас сегодня было очень мало, мы одержали победу, которой можем гордиться. Но наши шеи вместе с вашей по-прежнему в петле, и мы считаем, что в данной ситуации лучше всего действовать смело. Поэтому мы вас провозглашаем нашим кесарем15! Разбив греков, мы вам предлагаем занять дворец и вступить в переговоры с полками, расположенными вне столицы, многие из которых настроены против Ирины и готовы признать Константина, хотя они его и ненавидят лишь чуть меньше, чем ее. Мы не знаем, чем все это закончится, да нас особенно и не интересует, как сложатся наши судьбы до самой смерти, но мы считаем, что эта победа дает нам хороший шанс. Принимаете ли вы наше предложение и готовы ли обнажить свой меч вместе с нашими?

– Как я могу это сделать, – произнес я, – если рядом со мной императрица? Ее хлеб я ел и ей поклялся в верности!

– А нам кажется, что она готова убить вас любым доступным ей способом. Олаф, мечи убийц рассекли все узы верности. Кроме того, так как она в нашей власти, а общее выступление всех северян было направлено против нее и наша измена в ее глазах не может быть еще большей, чем уже есть, то мы предлагаем избавить вас и себя от этой императрицы, которая нам враг и которая за свою свирепость заслуживает смерти. Таково наше предложение. Решайте, принимаете ли вы его или же нет, так как времени у нас мало. Если вы откажетесь, то мы все оставим вас наедине с вашей судьбой, а сами направимся для ведения переговоров к Константину, который также ненавидит эту императрицу и в настоящее время организует заговор с целью ее свержения.

И пока он говорил это, я заметил, что некоторые из его людей стали приближаться к Ирине с намерениями, о которых нетрудно было догадаться. И я бросился между ними.

– Августа – моя госпожа! – сказал я. – И хотя я только что дрался с ее войсками и она причинила мне много зла, все же я буду ее защищать до конца.

– Но учтите, Олаф, что вы один, а нас много, – заметил Джодд. – Отвечайте, хотите вы быть кесарем или нет?

Тогда Ирина подошла ко мне сзади и прошептала:

– Соглашайтесь! Это мне подходит. Станьте кесарем как мой муж, и так вы спасете мою жизнь и мой трон, который мы разделим поровну. С помощью ваших норманнов и легионов, которыми я командую и которые мне верны, мы сможем разбить войска Константина и потом вместе править миром. Эта мелкая стычка – ничто! Что из того, что потеряно несколько сотен жизней во время дворцового заговора? В наших руках весь мир! Хватайте его, Олаф! И меня вместе с ним!

Я все это слышал и понимал. Наступил величайший момент в моей жизни. Что-то мне подсказывало, что на одну чашу весов положены величие и империя, а на другую – много боли и огорчений, но вместе с последними и некоторое количество чистой любви и покоя. И я выбрал именно последнее, так как, вне сомнения, Судьба и Бог подсказали мне, что нужно делать.

– Я вам благодарен, Августа, – ответил я, – но пока я могу защищаться, я не ухвачусь за этот трон, ни переступив через тело человека, бывшего добрым ко мне, ни купив его другой ценой, которую вы мне предлагаете. Здесь стоит моя суженая, и я не могу жениться на другой женщине.

Тогда Ирина повернулась к Хелиодоре и поспешно проговорила:

– Девушка, вы представляете себе, что тут происходит? Оставим в стороне ревность и будем откровенными, так как у всех нас жизнь висит на волоске, который может оборваться через день или два вместе с тысячами других жизней. Да, на кон поставлена судьба всего мира. Вы говорите, что любите этого человека, и я его люблю также. И если вы получите его и при этом он останется живым, на что ему не следует надеяться, он будет иметь только поцелуи в каком-то уголке этого мира, который укроет его и вас. Если же его выиграю я, то вся империя, весь мир и вся земля будут в его власти. Кроме того, девушка, – добавила она многозначительно, – императрицы ревнуют не вечно, временами они могут смотреть на вещи и иначе. Можно найти высокую придворную должность и для вас – и кто знает! Ваше возвышение может продолжаться и дальше. Кроме того, планы вашего отца были бы продвинуты, он получил бы необходимое ему золото, до последнего фунта, из наших сокровищниц и все остальное – тоже, до последнего солдата, состоящего на моей службе. Через пять лет, возможно, ваш отец мог бы править Египтом как наш наместник. Что вы скажете на все это?

Хелиодора с тихой улыбкой посмотрела на императрицу, затем взглянула на меня и произнесла:

– Я скажу то же, что и Олаф. Есть две империи. Одна, которую можете дать вы, Августа, – это весь мир. Другая, которую ему могу дать я, – всего-навсего женское сердце, но все же, я думаю, это другой, вечный и незнакомый вам мир. И я отвечу то же, что и Олаф. Пусть говорит он сам, Августа.

– Императрица, – обратился я к ней, – еще раз благодарю вас, но это невозможно. Моя судьба находится здесь, – и я приложил руку к сердцу Хелиодоры.

– Ты глубоко ошибаешься, Олаф, – возразила императрица холодным и тихим голосом, но, как мне послышалось, без гнева. – Твоя судьба здесь! – И она показала рукой на землю, прибавив: – Верьте мне, что я сожалею, что вы, как мужчина, которым могут гордиться женщины… даже императрицы, да, да… сделали этот выбор. Я всегда чувствовала это, и теперь я думаю как раз об этом, ведь я сама видела, как вы руководили атакой вон на тех трусов в доспехах. – И она кивнула в сторону трупов греков. – Что ж, все закончено, по крайней мере, в отношении меня. Если я должна умереть, то пусть это будет от вашего меча, Олаф.

– Мы ждем вашего ответа, Олаф Красный Меч! – вскричал Джодд. – Вы уже наговорились досыта!

– Ответ! Мы ждем ответа! – повторили норманны.

– Императрица предложила мне разделить с ней корону, Джодд, но, друзья, это невозможно, так как я обручен вот с этой особой.

– Так женитесь на обеих, – раздался грубоватый голос, но Джодд перебил его:

– Тогда все ясно. Дайте нам дорогу, Олаф, и несколько мгновений смотрите в другую сторону. Когда вы повернете голову назад, больше не будет императрицы, которая вас так беспокоила. Останется только женщина, которую вы выбрали сами.

Услышав эти слова и увидев направленные на нее мечи, Ирина обхватила меня, так как больше всего на свете она страшилась смерти.

– Вы ведь не позволите им убить меня, Олаф? – спросила она, задыхаясь.

– Пока жив, не позволю, – ответил я. – Послушайте, друзья. Я – начальник охраны Августы, и если она умрет, то я, спасая свою честь, должен буду умереть раньше ее. Наносите удар, если вам угодно, но только через мое тело!

– Оторвите ее от него! – крикнул кто-то, но я продолжал:

– Друзья, не сходите с ума! Сегодня вечером мы совершили то, что уже заслуживает смерти, но, пока императрица жива, у нас в руках заложник, за которого нам может быть заплачено прощением. А что даст нам бездыханное тело.? Слушайте! Это идут полки из города!

И пока я говорил это, от дворца все приближались звуки многочисленных голосов и топот нескольких тысяч ног.