Апрельским днём 1918 в Кузнецк вошла вооружённая часть: верховых не менее ста, и раза в три больше людей катило на подводах. На передней - кумачовое знамя, белым по красному надпись: "Отряд Коммунистической Красной гвардии "Гроза". А пониже: "Командующий Митрофан Пудовочкин".

В голове отряда ехал на бурой лошади богатырь. Фуражка набекрень, буйные белокурые кудри, светлая борода. Казакин перехвачен узким изукрашенным пояском, на нём кобура с пистолетом. За спиной - американская винтовка стволом вниз.

Всадник попридержал лошадь у колбасной Кумоваева, оглядывая витрину цельнолитого стекла. Спрыгнул на мостовую - огромный бородач в высоких кавалерийских сапогах; у него добродушное, приятное лицо, на вид дашь и тридцать пять, и за сорок, светлые глаза глядят с весёлым любопытством.

Перед тем как войти в колбасную, он с улыбкой потрогал начищенные до сияния медные дверные ручки. Распахнул двустворчатые двери - в магазине мелодично прозвенело: за прилавком появился Григорий Архипович Кумоваев, надевающий белый фартук.

– Сделай пробы для меня! - сказал пришелец негромко, но властно.

Кумоваев не понял, а бородач не стал объяснять. Его люди с винтовками за плечом прошли в задние комнаты лавки, принесли стул. Он сел посреди колбасной, разведя далеко колени, по-балетному развернув ступни. Люди сказали Кумоваеву, что он должен подать командиру лучшие колбасы.

– Подать? Но у меня не ресторан... - возразил Григорий Архипович.

– Во, во, сделай лучше ресторана!

И вот уже бородатый, действуя громадными ручищами и ножом, поедает колбасу с подноса.

– Арестованные враги в городе есть? - вдруг спросил он мимолётно, не глядя на Кумоваева.

Тот сказал: - Вы мне? - не дождался ответа и сообщил, что врагов в городе нет. Арестован солдат Гужонков, пьющий горемыка. На фронте его контузило да ещё и повредило в известном отношении, вернулся домой, а жена не захотела с ним жить, ушла. Он и спился. Когда советская власть подписала с Германией мир, стал кричать: "Обос...ли моё страданье! Серуны!" Вот и на днях орал публично: "Моя жена - б... И ваша советская власть - тоже б..." Председатель совдепа Юсин распорядился его арестовать.

Бородатый слушал, ел колбасу, жизнерадостно улыбался. Сказал:

– Сунцов! Ну-ка - ко мне человека.

Парень с помятым лицом, чёрный чуб из-под фуражки, на груди - алый бант, кивнул двоим: - Со мной! - Ушли. А бородач достал из кобуры пистолет, положил на табуретку рядом с собой, щёлкнул пальцами. Нашлась косынка, ею накрыли пистолет.

Тем временем отряд растекался по улицам, люди с красными бантами на груди, с кумачовыми повязками на рукавах входили в дома, располагались на постой.

Среди телег выделялась рессорная пролётка с откинутым верхом. В ней ехал немолодой человек в драповом полупальто с шалевым воротником, в каракулевом "пирожке". Увидев двухэтажный бревенчатый дом доктора Зверянского, сказал красногвардейцу, что правил парой лошадей:

– Здесь!

На крыльцо вышел доктор. Человек в "пирожке" поднимался с усталым, скучным видом по ступенькам.

– Вы хозяин?

– Зверянский Александр Романович! - произнёс доктор. - Чем обязан?

– Костарев, - назвался приезжий, - Валерий Геннадьевич.

Тёмные усики, бородка, пенсне без оправы. Крупный, с горбинкой, нос. Лицо пожившего, некогда красивого барина. Доктор смотрел хмурясь, что-то вспоминая.

– Под Инзой было именье помещиков Костаревых... из о-очень небедных...

– Я комиссар красного отряда, - сухо прервал приезжий, - и выполняю поставленную нам задачу. Примем в Кузнецке пополнение, сколько позволит время, поучим молодежь. Затем, очевидно, будем направлены в Оренбургскую губернию против банд Дутова. Вы меня очень обяжете, Александр Романович, если поселите у себя.

И прошёл в дом. Он выбрал комнату на втором этаже, которую доктор называл "бильярдной". Здесь было канапэ, стояли кресла. Комиссар попросил вынести бильярд и вместо него поставить столик. Потом пожаловался на недомогание, попросил доктора осмотреть его.

Разделся. Среднего роста, сухощавый, хорошо сложён; видно, что фигура в молодости была крепкой. Закончив осмотр, доктор произнёс:

– Вы больны - сердце! Лёгкие, печень тоже неважнецкие, но сердце - серьёзнее. Надо устраниться от всякой деятельности и - в уединённое спокойное место. Отдых! А через год посмотрим.

Комиссар застегнул рубашку, надел жилет.

– Спасибо за рекомендацию, Александр Романович.

Доктор стоял перед ним - кряжистый, здоровый. Бритое тугощёкое лицо, складка под нижней губой, мясистый подбородок, русые волосы зачёсаны назад.

– Не поедете? Худо! Живём-то один раз. Боитесь, без вас новую жизнь не построят? Строителей, политических вождей нынче - как семечек...

– А если я, Валерий Костарев, - единственно необходимый?

Доктор мыкнул, взырился на него. Тот воодушевлённо говорил:

– Ход Истории! Оба слова - с большой буквы. Только я один могу его перенаправить! Для меня это так же очевидно, как то, что этот ореховый столик стоит на четырёх ножках.

– Столик - дубовый, - заметил Зверянский.

– Вероятно! Вопрос в другом. Вы увидели, что я - душевнобольной? Это в ваших глазах написано! Так зачем же мне, сумасшедшему, лечить сердце? Надо радоваться, что конец близок, надо приветствовать...

– Дружочек! - доктор схватил его за дрожащие руки. - Вы абсолютно здоровы! Выкиньте всё из головы, верьте мне - слово чести!

Костарев вдруг расхохотался.

– Ах, доктор, вы же честный человек! И ради меня - а?.. Попрошу - и ведь поклянётесь, а? Махровый вы добряк. Отъявленно мягкосердечный!.. А теперь, позвольте, прилягу. - Он лёг на канапэ.

Доктор в беспокойстве размышлений вышел из комнаты. В кабинете его ждали жена, сын Юрий - гимназист. Они сообщили, что в доме поселились ещё семь красногвардейцев. Зверянский кивнул. Нервно запустил пятерню в густые волосы, прошептал:

– А наш постоялец - трагедию, Дантев ад носит в себе...

Контуженого солдата Гужонкова привели в колбасную. Одну ногу он приволакивает, голова, несколько пригнутая к правому плечу, вздрагивает. На нём засаленный зипун с клочьями на локтях. Обут в лапти.