– Вполне справедливо! - поддержал старший бухгалтер хлеботорговой компании Билетов. - Юсин, господа, - большевик, но я ему, знаете, верю. Теперь, когда нам стала известна его позиция, думаю, все точки расставлены.
С ним в общем согласились.
– Следовательно, - предложил капитан Толубинов, - перейдём к военной стороне дела...
Зверянский со своим постояльцем вернулся домой. Доктор узнал от домашних о новых злодеяниях Пудовочкина: об убийстве на рыночной площади десятерых подростков. Застрелены их родные, посмевшие требовать разъяснений, куда и зачем уводят ребят.
Доктор бегом поднялся в комнату постояльца.
– Валерий Геннадьевич, дорогой... за эти часы бесед мы как будто пришли к взаимопониманию, у нас одинаковые взгляды на некоторые святые вещи... Вы, скажу вам прямо, мне симпатичны! Я умоляю вас: немедленно употребите ваше влияние, приложите ваши недюжинные силы и остановите кровавую оргию!
Костарев прохаживался по комнате, с интересом поглядывал на Зверянского сквозь пенсне. Тот протягивал к нему крупные жилистые руки.
– Поеду-ка я к моему Пудовочкину, - помолчав, сказал Костарев.
– Поезжайте, дружочек, скорее! Сделайте святое дело!
Доктор не лёг спать, ждал возвращения постояльца. Тот приехал далеко за полночь. Тотчас Зверянский поспешил к нему, комнату озарила свеча.
– Валерий Геннадьевич, умоляю, не терзайте! Варфоломеевская ночь остановлена?
Человек с бородкой утвердительно кивнул:
– Можете не волноваться, - прилёг на канапэ. - Ну, и полюбовался же я, Александр Романович, на это творение природы! Угодил к ужину. Товарищ Пудовочкин прибрал сковороду отбивных, столько же жареной рыбы, горку пирожков с ливером, обильно сдабривал всё это настойками и винами из погребов сахарозаводчика. Напоследок съел дюжину пирожных, фунт конфет, выпил графин сладкой наливки.
– Чудесно, - вырвалось у Зверянского, - что вы сумели воздействовать на это прожорливое кровожадное чудище!
– Вот вы как о нём! А он меня, между прочим, о вас расспрашивал. Уважает врачей! Любит, чтобы его осматривали.
– Да я ему стрихнину дам!
– Ф-фу, что я слышу и от кого? - нервное породистое лицо Костарева исказила гримаса. - Вы же - отъявленный добряк, и вдруг эдакие заявления. А товарищ между тем прислал вам подарок. - Он встал, достал из кармана пальто бутылку: - Ром, настоянный на рябине. Большая редкость нынче! И это не всё... - вышел на лестницу, кликнул ординарца.
Через несколько минут на столе появились жареные цыплята, белый калач, изюм, шоколад.
– От него - ни в коем случае! - замахал руками Зверянский. - И вы забыли, что сейчас же пост!
– О, как вы умиляете, доктор! Ваша душа заматерела в добродетели. Из таких прелестно-бесхитростных рыцарей получаются отменные портильщики великих дел. Вас просто необходимо расстрелять! Если я не сделаю этого, вы можете погубить исключительную возможность сыграть против Хода Истории. С меня надо будет тогда содрать кожу с живого, вытягивать из меня жилы...
"Я усугубил его болезненное состояние, - подумал, злясь на себя, доктор. - До чего же он мучается! А ведь он только что постарался для людей". Зверянский попросил прощения.
– Я вас не обижу, Валерий Геннадьевич, предложив чаю?
Позвал горничную. Приземистая большерукая Анфиса лет под тридцать внесла самовар, мрачно взглянула на постояльца, вышла, быстро и сильно ступая. Доктор наполнил чашки чаем. Костарев молча налил рюмку рома, выпил.
– Не могу смотреть, как вы убиваете себя.
– Перестаньте раздражать! - желчно, грубо оборвал Костарев. - Что такое - ваша заботливость обо мне? Чушь! Её никак не должно быть. Если б вы вправду могли сочувствовать мне, то заботились бы о том, ради чего я в любой момент готов отдать и свою, и миллионы чужих жизней. Ничего дороже этого явления нет и не может быть, ибо это явление есть Россия!
"Понесла молодца лихая! - с тоской подумал доктор. - Но ведь искренен! Дай-ка подсажу болезного на его любимого конька..."
– Вот вы рассуждаете, Сан-Франциско надо было в своё время колонизовать...
– Продолжать с него колонизацию, - поправил Костарев, - двигаться на восток, по просторам, куда в те времена ещё не добрались янки. Граница между русской и англоговорящей Северной Америкой пролегла бы с севера на юг через нынешний город Денвер!
"Милый вы мой Александр Македонский!" - мысленно воскликнул доктор, у него щемило сердце.
– Дружочек, Аттила вы мой, - пробормотал он. - Откуда же сил было взять? Мы Кавказ полвека покоряли...
– А вот Кавказ, Крым следовало оставить на сегодня! И без Польши, Литвы, Финляндии надо было обойтись. Не лезла же Англия присоединять Данию. Энергию нужно забрасывать подальше и туда, где свободнее. Нам бы не грызться с Турцией, а ещё при Петре Первом - все силы в Северную Америку! Отменить крепостное право - мужики б и потекли. Да ещё сказку о заморском чудо-счастье распустить. С кого этого б не достало, тех насильственно выселять, как делало английское правительство, когда освобождало земли для нужд овцеводства. Гнать и подгонять. И обещать, обещать! Мелкопоместные дворяне поразорялись бы без рабочих рук и сами в Америку побежали б. И хорошо - ибо все главные нигилисты вышли из них. А так: мирная жизнь не для вас? На Восток! Вот вам просторы - дерзайте.
Кто не поедет, а по лесам станет шататься - вешать! Деревня в назначенный срок не стронулась с места - сжечь!
– Да вы прямо Нерон, - сказал Зверянский не с насмешкой, а с состраданием.
– Нет. Всего лишь английский король Генрих Восьмой.
– Да-аа-с! - доктор глядел на человека в пенсне, проливая чай и не замечая этого.
Костарев выпил рюмку, не притронулся к еде. Доктор промолчал в унынии. Сдерживая вздох, спросил:
– Вот вы толкуете - все силы туда. А отделись они потом от нас, как американцы от Англии?
– И пусть! Появилась бы большая страна - Русский Союз Губерний Америки. Все силы возбужденья, весь революционный элемент - там! А в самой России - покой, тишь. Земли всем вдоволь, и сидят на ней истинные труженики, а не охотники пограбить. Нищеты этой омертвелой, избёнок дрянных нет, а только усадьбы да дома под тёсом, под железом... о!.. Не могу говорить - больно! Какую проспали игру!..