— Никогда не известно, что ждет нас завтра, — изрек Дюрелл.

В крошечных чашечках дымился свежезаваренный кофе. Дюрелл закурил одну из своих особых сигарет и поверх широких плеч Абрама Игита стал разглядывать посетителей кафе в аэропорту. У турка были гладкие щеки, глаза как пуговицы и мясистые ладони. Стамбульским центром он занимался шесть лет. Его недостатком были жена, пятеро детей, и тяга время от времени к трубке с опиумом. Но он был лучшим из того, что имелось в наличии.

— Ты должен рассказать мне, в чем дело, — заметил Дюрелл.

— У меня лишь частичная информация, Сэм. Но ты должен найти Таню Успанную.

— Советскую космонавтку? Ту, которая без труда может выиграть конкурс красоты?

Дюрелл помолчал.

— Я знаю её отца. Встречал однажды в Брюсселе, на научной конференции. Я там изображал клерка. Незаурядный человек.

— Блистательный. Жена — китаянка, ты же знаешь?

— Она все ещё в Китае, — откликнулся Дюрелл.

— А Таня, их дочь, побывала на Луне, — спокойно продолжал Игит. — И вернулась.

Он произносил слова без нажима, почти устало. Дюрелл посмотрел на турка. Тот грустно улыбнулся.

— Развязывается — как вы выражаетесь? — мешок с неприятностями.

— Это невозможно, — решительно возразил Дюрелл.

— Почему невозможно?

— Мы бы знали. Наши приборы засекли бы это.

— Но она там все же побывала.

Дюрелл плашмя опустил ладони на маленький столик.

— Без пропагандистских заявлений для прессы?

— Планировалась целая кампания. В Москве все было готово к её возвращению. Но в результате — пусто.

— Что ты подразумеваешь под «пусто»?

— Ни слова. Девчонки у них нет.

— Где же она тогда?

— Тебе поручено её найти, — ответил Игит. — Срочно. Первоочередная задача.

— А она жива?

— Мы не знаем.

— А русские знают?

— Пытаются узнать. Безрезультатно. И те, другие, тоже. Твой друг Чэнг Ханг Та-По в Тегеране. Китайская Народная Республика претендует на Таню Успанную, как на свою гражданку, с тех пор как её мать выбрала Пекин.

Глаза Дюрелла потемнели.

— Настоящий ящик Пандоры. И почему Тегеран?

— Там в последний раз видели Таню.

Это просочилось через служащего посольства, не в виде официального заявления, а в непринужденной болтовне в кафе. Советские товарищи пытались скрыть информацию, но она появилась в англоязычном бюллетене, произведя эффект разорвавшейся бомбы. Называлось её имя. Приводился её портрет. Ее азиатско-сибирскую красоту нельзя было спутать ни с чем. Все это, однако, напоминало галлюцинации потребителей гашиша.

Ее видели бегущей по улице Фирдоуси, потом возле дворца Гюлистан. Ее неопрятные волосы были растрепаны, грязное лицо обожжено солнцем, а одежда — остатки космического скафандра, если верить слухам, — изорвана в клочья. Она исступленно бормотала на русском и арабском. Казалось, что она пьяна или в истерике и полностью дезориентирована. То, что она сказала остановившему её полицейскому, вообще не имело смысла.

— Куда она бежала? — вдруг резко перебил Игита Дюрелл.

— Прошу прощения?

— Куда? К посольству или от него?

— Понятно. От него.

Турок развел свои мясистые ладони.

— Но у меня сведения из четвертых или пятых рук, Каджун.

— Ее арестовали? Взяли под стражу?

— Она удрала от полицейского. Вела себя буйно. Как ненормальная. Кажется, он её немного испугался.

Дюрелл скептически поморщился.

— Она помешалась?

Игит игнорировал его гримасу.

— Кто знает? Но это была Таня Успанная. Русские волнуются. Требуют срочно её вернуть. Заявляют о нарушении прав человека. Пиратстве. Похищении. Можешь смело продолжать, Советы уже все равно все сказали.

Дюрелл допил кофе. У него осталось пять минут до отлета в Тегеран.

— Что случилось после её бегства от местного копа?

— Потом о ней было два сообщения. Первый раз её видели в Тегеране, в тот же вечер. Четыре дня спустя — в Исфахане. Первый раз — все ещё одну. В кафе. Она ворвалась туда, назвав свое имя и объявив, что вернулась с Луны. Там оказались англичане. Они попытались предложить ей выпить и успокоиться. Она чуть не убила одного из них, ударив его стулом. На этом все кончилось. Вызвали полицию, но она выбежала на улицу. Полагают, что она перелезла через стену дворца, который раньше принадлежал Исмаилу Хар-Бюри. Ты про него слышал?

— Да, в Иране его предали политической анафеме, — кивнул Дюрелл. — Я думал, шах приказал посадить его в тюрьму.

— Он сбежал и скрывается.

— Значит, девушка у Хар-Бюри.

— Мы не знаем, — вздохнул Игит. — Что касается наводки на Исфахан, то она смутная и неопределенная. Американцы из археологической экспедиции, работающие в Персеполисе, недалеко от Дашт-и-Кавир, в жуткой пустыне, утверждают, что видели её на верблюде.

— На верблюде?

— В караване, держащем путь на север, в пески.

— Прямо Алиса в стране чудес, — заметил Дюрелл.

— Остальное тебе доскажут в Тегеране, — пообещал Игит. Она красивая девушка. Ты получишь удовольствие, разыскав её.

Когда Дюрелл приземлился в Тегеране, лежавшем под сенью горы Демувенд, там шел редкий летний дождь. Как всегда, таксист попался чрезвычайно темпераментный; разноцветные трамваи сверкали, брызгая водой из-под железных колес; жизнерадостный полицейский на посту у площади Юсефабад с беззаботной элегантностью игнорировал моросящие капли, хотя его гордые усы промокли и поникли. Дождь не ослабил невыносимой жары. Но он демократично капал и на велосипедистов, и на белые фуражки военной полиции, и на курсантов военной академии в мундирах, и на крыши из рифленого железа, и на нео-ахеменидские скульптуры древних лучников у Национального банка, где Дюрелл поменял золотые швейцарские франки на местную валюту. Было четыре часа дня, когда появился Ханниган, пробираясь через толпу школьников с бритыми головами и школьниц с косами и в серых фартуках. Тегеран, основанный каджарской династией в качестве столицы в 1796 году, во многих своих районах казался примитивным и незавершенным. Ханниган, который был представителем секции «К» в посольстве, выглядел одновременно взъерошенным и недовольным.

— Добро пожаловать в наш персидский рай, Каджун.

У Рэйфа Ханнигана были бледно-зеленые блестящие глаза и масса рыжих веснушек на невыразительном лице. Сквозь помятую легкую одежду просматривались широкие плечи. Его глаза эльфа не отрывались от прохожих, оказавшихся в это время у кафе неподалеку от Парк-отеля, где зарегистрировался Дюрелл. Движение по бульварам Шах-Реза и Фирдоуси казалось оживленней, чем несколько лет назад. Неподалеку от старой площади Тап-Хун в живописных магазинчиках в беспорядке перемешались итальянские аккордеоны, американские кремы для волос, немецкие пишущие машинки, парижские духи, а в книжных лавках медицинские книги о сексе соседствовали с брошюрами на фарси о диалектическом материализме. Ханниган покосился на двух мужчин, приветствующих друг друга поцелуями, и тяжело вздохнул.

— За мной следили, Каджун. Я не мог от них избавиться. Ты его видишь?

— Вижу, — ответил Дюрелл. — Третий столик справа. Чэнг Ханг Та-По. Будда, придерживающийся сталинистской линии. Как я понимаю, его интересует сложившаяся ситуация.

— Он посмотрел на нас. Держись, парень, он идет сюда, а для этого нужна чертовская наглость.

Ханг Та-По представлял из себя гору желтой улыбающейся плоти, которая скользила между столиками с грацией лебедя в деревенской заводи. На нем был двубортный костюм в старорусском стиле, облегавший внушительную фигуру. Его густые черные седеющие волосы были жесткими, как щетина у борова. Он легко ступал на подушечках пальцев, напоминая японского борца сумо, и продемонстрировал своеобразную элегантность в солидном кивке Ханнигану и в медленном торжественном повороте головы при взгляде на Дюрелла.

— Туда, где упала жертва, слетаются стервятники, — произнес он на безупречном английском.

— Если это Конфуций, в чем я лично сомневаюсь, — спокойно заметил Дюрелл, — то он в вашей стране сейчас не в почете.