Я чувствую тепло, исходящее от головы Коула, когда он кладет ее на матрас рядом с изгибом моего тела. Он меня не касается. Но это и не нужно. Я почти физически чувствую его прикосновение.

― Эмми так сильно похожа на Черити, но какой бы красивой и милой она ни была, не о ней я не могу перестать думать с самого начала. О тебе. Всегда лишь о тебе.

Еще одна пауза. Еще один глубокий вдох.

― Я долгое время был один, но ни разу не чувствовал одиночества. Лишение, да. Злость, черт возьми, да. Горечь, сожаление, безнадежность, да, но никогда одиночество. До тебя. Ты все изменила. И я был так захвачен тобой ― тем, как ты отвечала мне, когда я тебя касался, вкусом твоего тела, звуком голоса ― что не думал о завтрашнем дне. Или даже о вчерашнем так часто, как привык. В основном, я думал о тебе. Больше, чем о Черити. И не был к этому готов. Не был готов к тебе. И поэтому так плохо со всем справился.

Я слышу его неровное дыхание. Чувствую его искренность. Я хочу, чтобы это имело значение. Но это не так.

― Пожалуйста, прости меня. Я причинил вред стольким людям, но, клянусь своей жизнью, никогда не хотел навредить тебе. Надеюсь, ты этому поверишь.

Еще одна пауза. Коул неподвижен, его дыхание тяжело. Я дышу ровно, продолжая хитрить. Не могу позволить ему понять, что не сплю. Не могу, когда он здесь, в моей спальне, такой близкий и искренний, надеяться, что устою перед ним. Мне нужно время. И расстояние.

Я чувствую, как он отклоняется назад, отстраняется. И остаюсь совершенно спокойной.

― Мне 29 лет, а ты изменила во мне все. Заставила меня хотеть смеяться, любить и жить снова. Чувствовать, когда я думал, что не смогу когда-либо чувствовать вообще. Я только желаю, чтобы мог быть целым, когда мы встретились. Сказать правильные слова и совершить правильные поступки. Быть тем мужчиной, которого ты заслуживаешь. Тем, кого ты смогла бы полюбить.

Я слышу, как он двигается, потом чувствую легкое, как перышко, прикосновение его губ к моему лбу, кончику носа, изгибу щеки.

― Я знаю, что ты не спишь. И я люблю тебя, ― тихо говорит он, его рот около моего уха.

Я открываю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Его глаза темны и бездонны в ночной тени. Я ничего не говорю. Он ничего не говорит. Мы просто смотрим друг на друга, запоминая линии и формы, углы и плоскости.

А затем он встает и идет прочь.

Мое сердце начинает биться снова, лишь когда он закрывает и запирает за собой дверь.

Глава 27

Коул

Я на пляже еще до восхода солнца. Я не мог спать после того, как ушел от Иден. И не хотел быть в доме, когда проснется Брук. Так что я пришел сюда. Это единственное место, что приносило мне хоть какое-то успокоение за последние три года.

До воскресенья.

Я раскидываю снег, пока не добираюсь до песка. Начинаю этот замок так же, как и всегда ― собираю землю, закладываю основание. Я вызываю мысленный образ Черити, рисуя ее лицо с такой четкостью, что болит в груди. Я вижу каждую крошечную деталь ― каждую веснушку у нее на носу, каждую золотую крапинку в ее зеленых глазах. Слышу ее смех.

Только она не приходит.

Из кучи песка я создаю высокое строение, с башенкой как раз в центре холма, и жду прихода своей дочери. Смотрю и слушаю, снова и снова оглядывая пустой пляж, но Черити там все еще нет.

Я откидываюсь на пятки; снег больше не холодит мои онемевшие руки и колени, и закрываю глаза, вновь пытаясь увидеть и услышать свою дочь. Мысленно просматриваю сотни различных воспоминаний, теряя в них себя. Но в тот момент, как открываю глаза, она уходит.

С примитивным рыком, что ветер относит прочь, одним грубым ударом рук я разрушаю башню замка, вина и боль выплескиваются из меня как извержение вулкана, пылая в моей груди, делая бесполезным все, чего касаются.

― Черити! ― пронзительно кричу я, оглядывая пляж в отчаянной надежде увидеть ее, снова сделать все правильно.

Но нет. Когда открываю глаза, я не вижу свою маленькую девочку. Не слышу ее голос.

Я разглаживаю холодный мокрый песок и пытаюсь снова, выравнивая землю, строя насыпь, вновь очерчивая основание башни. Я напряженно думаю о Черити, о моей маленькой девочке, и жду. Жду. Но ее нигде нет.

Снова.

Я разрушаю постройку во второй раз, прежде, чем встать на ноги и отвернуться от развалин. И направляюсь к твердому песку около линии прибоя. И пускаюсь бежать параллельно берегу. Так быстро, как могу; пока горят мои легкие и болят ноги, я бегу. До тех пор, пока больше не могу ни видеть, ни слышать, ни думать, я бегу. А когда больше не могу двигаться, то останавливаюсь и падаю на колени, закрывая свои горящие глаза.

И тогда я ее вижу. И слышу. Теперь я могу видеть и слышать ее только так ― отгородившись от мира вокруг себя, существуя только внутри своей головы. С ней.

Она протягивает руки, чтобы я поднял ее, что я и делаю. Она кладет свою голову мне на плечо; нечто, что она делала все время, когда уставала.

«Ты засыпаешь, малыш?» ― мысленно спрашиваю я ее.

«Да», ― тяжело шепчет она. ― «Папочка, думаю, пришло время набрать полный карман песка, чтобы взять домой».

«Ты хочешь сегодня построить замок?»

«Нет, думаю, я достаточно их построила».

Мое сердце с шумом останавливается.

«Но это твое любимое занятие».

«Но другой маленькой девочке нужно, чтобы ты построил замок вместе с ней».

«О, Господи Иисусе! Что она говорит?»

Я чувствую, словно остатки моего мира рушатся, падая на меня сверху. Лишая зрения, слуха и воздуха. Я не могу дышать.

Я не могу снова потерять свою дочь. Не могу снова позволить ей уйти.

«Я всегда буду с тобой, папочка. Ты не должен больше меня искать. И тебе не придется сожалеть. Я обещаю».

Холодная слезинка скользит из уголка моего глаза, чтобы медленно проложить свой путь вниз по щеке.

«Но ты для меня, малыш, ― самое важное в мире».

«Я знаю, папочка».

«Да? На самом деле знаешь?»

Она поднимает голову и смотрит на меня своими очаровательными зелеными глазами.

«Знаю. Ты все время говорил мне об этом, помнишь?»

И я вспоминаю. Когда я был со своей дочерью, я на самом деле был с ней. Она владела моим сердцем, моим вниманием, моей любовью. Всегда. Я могу только надеяться, что она знала, как сильно я ее любил. Всегда буду любить.

«Да, я помню».

«Я не забыла».

«И я тоже не забыл». ― И не забуду. Не смогу.

«Но ты печален, когда вспоминаешь. А ты не должен грустить. Я не хочу, чтобы ты грустил».

«Я не могу этого избежать, милая».

«Можешь. Ты должен попытаться».

«Но это нечестно по отношению к тебе».

«Ты был со мной достаточно долго. Я счастлива, папочка. Теперь и ты должен быть счастлив».

«Я не хочу быть счастлив без тебя. Это…»

«Это неправильно», ― собирался сказать я. Потому что так и есть.

«Ты и не будешь счастлив без меня. Ты будешь счастлив со мной. Тебе не нужно быть одному, чтобы быть со мной».

С улыбкой, что освещает все ее лицо, она обвивает свои руки вокруг моей шеи и кладет голову обратно мне на плечо.

А потом она уходит.

Глава 28

Иден

Какими бы болезненными ни были дни, я переношу их лучше, чем ночи. Ночи хуже. В тишине, после того, как Эмми ложится спать, приходит одиночество. Боль, что я испытываю из-за Коула, не только эмоциональная. Я чувствую, словно у меня болит все внутри. Три ночи я беспокойно металась в кровати, заново переживая каждое проведенное вместе мгновение. Каждую разделенную улыбку, каждое прикосновение. И, кажется, боль от потери становится только сильнее.

Не помогает и то, что каждую ночь я слышу мягкий стук в дверь. Всегда поздно, через какое-то время после того, как засыпает Эмми. Мое сердце тает при мысли, что он беспокоится о ней. Он никогда не стучит громко или больше одного раза. Словно дает мне шанс его простить. Но пока еще нет.

Я не могу. По крайней мере, не настолько, чтобы позволить ему вернуться в мою жизнь. Эмми не нужна сердечная боль, что может причинить такой мужчина. Я бы поняла это скорее, если бы знала, что он женат.

Но сегодня новый день. И, надеюсь, с ним придет немного спокойствия. Хоть чуть-чуть.

― Тебе нравится здесь, Эмми? ― спрашиваю я; она устроилась перед книжным шкафом, решая, какую книгу хочет почитать мне сегодня вечером.

― Угу, ― бормочет она, кивая. Мысли ее далеко.

― Ты была бы счастлива, если бы мы здесь остались?

Я не знаю, какого ответа от нее жду. Любой причинит боль, но «нет» может облегчить впоследствии мою совесть. Чтобы я могла оглянуться назад и понять, что все это было для счастья и благополучия моей дочери, что отдалиться от Коула было не трусостью, а лишь заботой о благе моего ребенка.

― Да. А ты? ― она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, ловит мой взгляд. Определенно, теперь ее мысли со мной.

― Я счастлива, когда счастлива ты.

― Ты всегда так говоришь. Но ты также счастлива, когда рядом мистер Дэнзер. ― Ее губы растягиваются в озорную усмешку, на щеках появляются ямочки. ― Уж я-то знаю.

― Знаешь? И откуда ты это знаешь, всезнайка?

― Ты забавно на него смотришь.

― Забавно ― это как?

Она хихикает.

― Не знаю. Словно хочешь, чтобы он взял тебя за руку.

― Да?

Она кивает, все еще улыбаясь.

― Ну, мы ведь говорили не обо мне, так?

Эмми возвращается обратно к своим поискам. Я довольна, что вопрос исчерпан. Возможно, сейчас не подходящее время для подобных бесед.

― Почему он перестал приходить?

Она не поворачивается, когда спрашивает, и я благодарна за это. Не нужно беспокоиться о выражении лица.

― В город приехал кто-то из его семьи. Он занят с ними.

― Он вернется, когда они уедут?

― Не знаю, ― уклоняюсь я; ненавижу лгать своей дочери. Хотя я не могу быть полностью уверена, что нет. Так что, на самом деле, это не ложь.

― А ты хочешь?

― Да. ― Мой ответ рефлекторный. Я хочу его больше, чем что-либо еще. Но он не может. А я не могу ему позволить. И только это имеет значение.

― Когда ты возьмешь меня на встречу с Сантой? ― внезапно спрашивает она, позволяя избежать неудобной темы.

― Как насчет сегодняшнего вечера? Джордан сказала, что он будет в «Бэйли» всю неделю.