В кабинете КузьмаЕгорович замедлил шаг.

-- А если это уже не тебя, папа? -- шепотом спросил Никита.

-- Меня! -- ответил КузьмаЕгорович, и по тону его было совершенно понятно, что он точно знает: его. -- Меня!!

Все замерли перед телефоном, который звонил -- не уставал. КузьмаЕгорович протянул руку, но, как в последний момент оказалось, вовсе не чтобы ответить, ачтобы отмерить ее от локтя ребром другой ладони.

-- Только я -- не возьму! -- и засмеялся.

Присутствующие переглянулись и заулыбались тоже, аКузьмаЕгорович уже хохотал:

-- Не возьму! Пускай сами теперь выкручиваются!

И все хохотали до слез, точно КузьмаЕгорович и впрямь сказал что-то уморительное, и сквозь спазмы проговаривали только кусочки, отрывочки его фразы:

-- Пускайю

-- Самию

-- Выкрую

-- Выкрую

-- Выкручиваютсяю

Мебельный грузовик-фургон, натужно пыхтя и накаждой кочке переваливаясь чуть не до переворота, пилил по Москве.

Напереднем сиденьи, рядом с водителем, ужались Никитаи Вероника, анаколени умудрились примостить еще и Машеньку. Внутри же, в самм фургоне, полутемном, ибо свет проникал только в щелочку неплотно сомкнутых задних ворот-дверей, расположились в разных углах, натюках с одеждою, КузьмаЕгорович и Жюли.

Кроме десятказнакомых нам ленинов, вещей, в общем-то, было чуть, и особо среди них выделялись чемоданы и картонки, с которыми три месяцатому ступилаЖюли намосковскую землю.

-- В общем, так! -- сказал КузьмаЕгорович, не без трудаобретая равновесие после очередного ухаба. -- Заезжаем наКутузовский заникитиным барахлом. Потом -- в Черемушки. А уж потом отвезем ваши вещи в Шереметьево. Лады?

Жюли, пошатываясь, как юнгав шторм, перебралась к Кузьме Егоровичу поближе.

-- Я еще плохо понимаю по-русски, -- сказала. -- Но, кажется, Кузьма, вы меня сновагоните? Надоела?

-- Я подозреваю, -- объяснил тот, -- что твои лягушатники сегодня же перестанут тебе платить.

-- Nye v dyengach chchastye, -- нежно проворковалаЖюли и прикоснулась к Кузьме Егоровичу.

-- Ты не знаешь, что такое хрущобав Черемушках!

-- S milym i v chalache ray, -- парировалаЖюли и приластилась.

-- Так это с милым, -- буркнул закомплексованный КузьмаЕгорович и красноречиво покосился долу. -- Постой-ка! -- вдруг встрепенулся. -- Ого! -прислушался к низу животас восторженным изумлением. -- Ого! О-го-го! -- и, не в силах сдержать темперамент, бросился наЖюли.

И московские ухабы нежно повалили парочку прямо между ленинами, между тюками с одеждою, между чемоданами и картонками Жюли, агрузовик все переваливался и переваливался по очередной столичной улицею

КузьмаЕгорович, Жюли и Машенька, напевающая французскую песенку, сидели в обшарпанной, с низким потолком комнате и играли в подкидного.

-- Фу, Маша! -- сказалаЖюли и покосилась наприоткрытую дверь, закоторою видны были склонившиеся над столом Вероникас Никитою, -- это песня совсем непристойная!

-- Веронику боишься? -- ехидно спросилаМашенькаи продолжилапеть.

-- Фу, стыдно!

Но тут как раз Вероникапоявилась самаи, смешав карты, выложиланастол макет предвыборного плаката: МОЛОДЕЖНАЯ РОК-ПАРТИЯ: ГОЛОСУЙТЕ ЗА НИКИТУ КРОПАЧЕВА, -- ниже фото, еще ниже -- СЫНА КУЗЬМЫ КРОПАЧЕВА.

-- Ничего, папа, -- возник Никитаиз-заспины супруги и положил отцу наплечо руку, как наизвестной картине. -- Но мы пойдем другим путем.

КузьмаЕгорович поизучал бумагу, буркнул иронически:

-- Партияю Ты, что ли, придумаламеня приплести?

-- Все должно передаваться по наследству, папочка, -- ответилаВероника. -Особенно власть. Но нам нужны деньги. Много денег.

КузьмаЕгорович продемонстрировал более чем скромную обстановку и развел руками: вот, дескать, все, что я стяжал зажизнь в аппарате. Верониканезаметно ткнуламужав бок.

-- Знаем-знаем, -- сказал Никита. -- Идейный коммунист. Бессребреник, -и, хитро подмигнув, кивнул навыстроившихся в рядок вождей.

-- Что? -- передразнил-подмигнул КузьмаЕгорович.

Никитавзял одного из лениных и подкинул разок-другой, пробуя навес:

-- Неужто ж они такие простые, твои подчиненные, что дарили тебе из годав год вождей без внутреннего, так сказать, содержания?

-- Дакак ты посмел?! Как посмел оскорблять честных, порядочных людей?! А ну поставь наместо! Не пачкай своимию -- КузьмаЕгорович аж зашелся в праведном гневе.

-- У папочки руки чистые! -- вступилась Машенька. -- Я самавидела -- он недавно мыл. С мыломю

Никитасостроил гримасу восхищения:

-- Ну, отец!

Нагруженная тяжелыми сумками, видно -- из магазинаили с рынка, Жюли вошлав квартиру и услышалав комнате гром, треск, звон.

Тихонько приоткрыв дверь, увидела, как КузьмаЕгорович крушит ржавым молотком уже, пожалуй, восьмого ленинапосреди осколков семи предыдущих, как со вниманием старателя осматривает осколки, как принимается задевятого. Жюли наблюдаламолча, в некотором ужасе.

Надесятом КузьмаЕгорович заметил Жюли и пояснил смущенно:

-- Чистый, бля, гипс!..

Подземный переход выплюнул очередную порцию толпы.

КузьмаЕгорович огляделся. Отметил Памятник. Отметил Здание. Достал взором, кажется, и до Старой площади. И -- ринулся в следующую толпу, ту, что вечно копилась у Детского Мира.

-- Какой вы упрямый, Кузьма! -- пыталась поспеть засожителем бедняжкаЖюли. -- У меня осталось еще франков двести. Поехали в ЫБерезкуы. Я виделатам вчеракостюмчик прямо наМашеньку.

-- Пусть намедные деньги, -- ответил КузьмаЕгорович, продолжая проталкиваться, -- зато насоветские!

-- Все равно, -- возразилаЖюли, -- ничего здесь не купим.

-- Купим-купим, -- злобился КузьмаЕгорович. -- Может, мы и развалили страну. Но не до такой же степени!

Наконец, толпавынеслаих в центральный зал и заметно поредела: как по причинам гидродинамическим, так и потому, что товара, в сущности, не было.

КузьмаЕгорович остановился посередине и оглядывался растерянно.

-- А я тебе говорю -- он! -- убежденно шепнулапровинциальная дамасвоему не менее провинциальному мужу.

Другой провинциал с двумя авоськами, под завязку набитыми рулонами туалетной бумаги, подкрался к Кузьме Егоровичу сзади и робко тронул заплечо:

-- Научите, КузьмаЕгорович, как жить дальше?.. Вы зря нанас обижаетесь: простой народ -- он всегдабыл завас!

А с третьей стороны кто-то уже тянул шариковый карандашик и командировочное удостоверение:

-- Распишитесь, КузьмаЕгорович! Внукам завещаю!

Жюли победно оглядывалась по сторонам, как юбиляршанаторжественном вечере.

-- Не сдавайся, Егорыч! -- неслось из толпы, которая собралась уже вокруг нашего героя.

-- Мы им еще покажем!

-- Чуть что -- сразу снимать! А сами народ накормить не могут!

-- Тихо, друзья, тихо! -- подняв сжатые кулаки и едване сквозь слезы, говорил КузьмаЕгоровичю

В директорский кабинет ворвалась юная администраторша:

-- Там, Вадим Васильевич, -- Кропачев! Народ баламутит! Того и гляди, наКремль пойдут! -- и выскочила, сверкнув безумным глазом.

Директор -- руканасердце -- занею: в предбаннике работал десяток мониторов, и вот, к центральному и бросился.

Островок под Чебурашкою, где стояли КузьмаЕгорович и Жюли, был окружен народом. Директор откинул напульте крышку-ящичек: там оказался прозрачный стеклянный колпак. Прямо кулаком, не боясь ни крови, ни боли, саданул по нему и нажал наогромную, как грибок для штопки, красную кнопкую

И тут же вылетели из разных подъездов соседнего Здания десяткадвамолодых людей в штатском и трусцой двинулись к магазиную

-- Микрофон! -- крикнул Равиль, появившись в директорском предбаннике, и над огромным, полным народазалом разнесся многократно усиленный равилев голос: -- Товарищи! В секции номер шестнадцать, начетвертом этаже, имеются в продаже колготы, производство Франция. Имеются в продаже колготы, производство Францияю

В то же мгновенье толпасталарассасываться и буквально через десяток секунд КузьмаЕгорович и Жюли сновастояли в одиночестве.