Андрей ПОСНЯКОВ

ВЛАСТЕЛИН РУСИ

Глава 1

СТО ДЕВ

Февраль 866 г. Киевщина

…языческие жрецы приносили человеческие жертвы: «и убивашета многы жены и имения их имашета собе».

Б. А. Рыбаков. Язычество Древней Руси

Снег, мокрый, серый, мерзкий, пополам с нудным дождиком, затянул пеленою Подол и Почайну с пристанью для заморских гостей. Где-то над ними едва угадывались увенчанные деревянными стенами вершины Щековицы и Градка, видно их было плохо, снег слепил глаза, заставляя надвигать на лоб шапки и капюшоны.

– Разгневался, Перун-батюшка, – поглядев на небо, закряхтел высокий жилистый старик, простоволосый, с густой бородой и бесцветными, глубоко посаженными глазами. Длинная одежда его все была запорошена снегом. Под ногами, обутыми в подвязанные к икрам кожаные поршни, чавкала жирная грязь.

– Чего-то не встречает нас Вельвед-волхв, – нагнал старца идущий позади него парень. Впрочем, и не парень уже – молодой мужик, длинный, носатый, тощий – точно в таком же длинном одеянии, как и старик. Следом, отворачивая лицо от снега, шел еще один – пухленький и круглолицый, с глазами цвета потухших углей.

– Не для всякого путника расстарается Вельвед, – оглянулся с усмешкой старец. На груди его сухо звякнуло ожерелье из высушенных змеиных голов. – Да и не знает, поди, о нас волхв. Знал бы – меня б встретил, – старец горделиво сверкнул глазами. – О вас и не знаю… – он качнул головой. – Невелики бояре. Ну, инда неча стоять. Кувор, ты хвастал – Киев ведаешь?

– Ведаю, – кивнул круглолицый, и большой висловатый нос его смешно дернулся. – В позапрошлую зиму немало постранствовал тут. Нас, чаровников да кудесников, жаловал тогда Дир-князь.

– Да и сейчас жалует, – довольно осклабился тощий.

– Верно, брате Войтигор, жалует, – повернулся к нему старец. – Жалует, да только не всех – на что ему облакогонители? Право, не знаю, зачем ты и пристал к нам? – Бесцветные глазки старца с презрением взглянули на Войтигора. Тот покраснел, скрипнул зубами:

– Эвон, как баешь, Колимог… Зря.

– Да ты ж, поди, и крови человечьей боишься? – не унимался старец. – У вас, облакогонителей, и жертв-то путевых нет.

– Да как это нет? – Молодой волхв не на шутку разволновался. – А моления о дожде, что ж, думаешь, так просто проходят? Ежели засуха, петухами да лошадью не обойдешься – случается, требуют боги и человека.

– Вот именно, что «случается», – засмеялся Колимог. – А тут, чую, другая тебя работа ждет.

– И что ж с того? Да нешто я…

– Успокойся, друже, – пухлый Кувор положил Войтигору руку на плечо. – Колимог-волхв не обидеть тебя хочет. Сомневается – а ну, как рука у тебя не набита? Ведь дела нас ждут великие…

– А ты не сомневайся, Колиможе, – шмыгнув носом, жрец стряхнул налипший на веки снег. – К тому ж… – он бросил быстрый взгляд на Кувора, – …чаровники тоже не особо-то человечьими жертвами славятся.

– Не скажи, – желчно расхохотался толстяк. – Меня сам Дир-князь знает!

– Да неужели?

– Ну, может, и подзабыл уже. – Вздохнув, Кувор потеребил за рукав старца: – Куда идем-то, брат Колимог?

– В корчму Мечислава-людина, – обернулся к нему старец. – Таковую ведаешь ли?

Круглолицый волхв усмехнулся:

– Еще бы не ведать…

А снег все шел, мокрый и мерзкий, смешивался с растаявшей грязью, делая непроезжими пути-дорожки, вот уж верно говорят – нет хуже оттепели в сечень-месяц. Да, что и говорить, и январь-то стоял не особо морозный, а тут, к весне ближе, совсем задождило, как и сказано – «прольет Велес на дороги – зиме убирати ноги»!

Над усадьбой, затерявшейся в лесу у Глубочицы да Притыки, стоял густой туман, мокрый снег тяжело оседал на крытой камышом крыше вросшей в землю избы, облипал раскидистые ветви старой березы, что росла на заднем дворе, за амбаром, густым ноздреватым слоем покрывал узкую, расчищенную к воротам дорожку. Пусто было во дворе, даже пес не высовывал головы из будки, только лишь в хлеву, у амбара, глухо мычали коровы.

В избе было темно, душно – от протопленного не так давно очага тянуло дымом. Покряхтев, поднялась с широкой лавки простоволосая баба с грубым, словно высеченным из камня лицом – крепкая, высокая, словно башня. Схватила стоявшую на столе рядом с лавкой крынку, отпила.

– Добрый квасок, – глянула за очаг, где у стены сонно ворочался кто-то. – Эй, Вятша! Хватит почивать, парень. Иди-ка лучше снег от ворот покидай, инда, чую, ни пройти, ни проехать будет. Ну, что лежишь? Подымайся, кому говорю?

– Встаю, встаю, тетка Любомира, – потянулся за очагом молодой парень, почти отрок еще – светлорусый, светлоглазый, жилистый. Почесал рукою под сердцем, там, где синело изображение волка, глянул в полутьме на хозяйку. – Отвернулась бы, тетка. Оденусь.

– Фу, – фыркнула та. – Да чего я там у тебя не видала?

Однако отвернулась, подошла к волоковому оконцу, убрала ставенку – с улицы сразу пахнуло сыростью. Вятша поежился, натягивая рубаху. Любомира искоса глянула на него – ладный парень вырос. Живет блудом с Лобзею, приживалкой, что отправлена третьего дня в Киев, к Мечиславу, как тот и наказывал. Эх, Мечислав, Мечиславе, чтой-то долгонько тебя не было! Любомира, вздохнув, ухмыльнулась. А может, и не надо никакого Мечислава? Эвон, Вятша-то… Жаль, Лобзю любит… Так, а Онфиска-то чего дрыхнет? Любомира посмотрела в другой угол:

– Эй, дева! Животина кормлена ли? Куча тряпья в углу зашевелилась.

– Кормлена, матушка, – выглянуло из-под волчьей шкуры круглое девичье лицо. – С утречка еще раннего.

– Ну, так все равно не спи, – хмуро распорядилась хозяйка. – Мало ль работы в доме?

Вятша накинул на плечи полушубок:

– Лопата на месте ли?

– А куда вчерась ставил, там и бери, – махнула рукой Любомира. А ведь ладен, парень-то! Эх, если б не Лобзя…

Отрок задержался в дверях:

– Тетка Любомира, как вычищу, схожу к Притыке? Может, и Лобзю нашу встречу…

– Да никуда она не денется, Лобзя твоя, – недовольно усмехнулась хозяйка. – Хотя и верно – давно бы уж пора ей возвернуться.

– Вот и я говорю!

– Ну, сходишь, – Любомира милостиво кивнула. – Двор почисти сначала.

– Почищу, – кивнув, Вятша выбрался из избы. Ох, и смурно же было кругом! Серо, промозгло, противно. Плюнув, отрок отыскал у амбара лопату. Обернулся к избе – низенькой, еле-еле торчавшей из-под снега. Из волокового оконца потянуло дымком – видно, Онфиска разжигала очаг.

– Инда, и поснедаем, – ткнув лопатой в снег, сам себе улыбнулся Вятша, вспоминая, остались ли еще вчерашние мясные щи иль доела их тетка?

Гремя цепью, вылез из будки пес – большой, кудлатый. Увидав отрока, завилял хвостом, заскулил умильно.

– Нету любимицы твоей, Орайко, – засмеялся Вятша. – Некому тебе мясца кинуть. Ну, пожди, возвернется, поди, скоро…

Пес улегся было на снег, вытянул лапы, да тут же вскочил – видно, попал в мокрое – закрутил головой, отряхиваясь. Псина изрядная – теленок, не пес! Подкармливала его, бывало, Лобзя. Эх, Лобзя, Лобзя… Крепкая, румяная дева с толстой русой косою – из-за тебя ведь и задержался Вятша у тетки Любомиры, не ты бы, так… И кто он сейчас у хозяйки? Холоп? Закуп? Рядович? Или вдач? Ну, не холоп, точно. А вот девки, те – да, холопки. Вот и Лобзя… Сколько раз уговаривал ее убежать, да та все отнекивалась – куда бежать-то? И вправду – куда? Может, не так уж и хорошо было у Любомиры – вечная работа да скука, от которой в иные вечера сводило скулы, – но ведь не так и плохо. Всегда при деле, поесть есть чего, изба теплая, да – какая-никакая – защита. Правда, та еще Любомира змея, однако одному-то, без рода, и совсем плохо. Так хоть куда ни шло. Вот и боялась Лобзя, как ни уговаривал ее отрок. Все отнекивалась, ждала чего-то. Да сейчас-то, с Вятшей, на усадьбе уж куда веселее. А вот раньше-то как жили? В Киев – Лобзя рассказывала – и то куда как редко выбирались, на торг только. А уж на праздник какой, так: «Дома сидите, девки! Чай, работы много». Вот так и жили. Да и сейчас так же живут – работа – сон, сон – работа. Господи… И чего Любомира Лобзю в город послала? Скорей бы уже вернулась дева. Баньку бы истопили, хорошо б еще и тетка к Мечиславу ушла – мало ли, дела какие срочные? – а уж тогда… Вятша представил обнаженную пышногрудую деву и, помотав головой, прикусил губу. Эх, Лобзя, Лобзя…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: