Луи забрал Марка в три с четвертью. Тот стоял на мосту и, перегнувшись через перила и свесив голову в пустоту, смотрел, как течет Луара. Луи посигналил и, не вставая, открыл дверцу. Марк вздрогнул, подбежал к машине, и Луи молча завел мотор.

Больше затем, чтобы отвлечь Марка от его мечтаний, чем для того, чтобы поделиться с ним новостями, Луи обстоятельно рассказал ему о своей встрече с Трусливым Кондитером, а потом с Пуше. Оказалось, что именно Пуше допрашивал свидетеля. Но тогда о губной помаде не было сказано ни слова. Луи купил четыре кружки пива, и они выпили за здоровье всех будущих новорожденных мулов.

– Что-что? – не понял Марк.

– Мы поспорили о тайне размножения мулов. Знаешь, такие большие крепкие ослы?

– А в чем тайна? – невинно спросил Марк. – Мул – это гибрид осла и кобылы. А если наоборот, то лошак. О чем вы спорили?

– Да так, ни о чем, – отозвался Луи.

Луи завез Марка домой и отправился на Университетскую улицу. В домофоне послышался голос старика Клермона.

– Кельвелер, – назвался Луи. – Поль Мерлен дома?

– Нет, и весь день не будет.

– Прекрасно. Мне нужно с вами поговорить.

– О чем? – спросил Клермон с обычным высокомерием.

– О Клер Отисье, которую убили в Невере.

В трубке молчали.

– Не знаю такую, – наконец ответил старик.

– Ее статуэтка повернута лицом к стене под часами у вас в мастерской. Вы ее сделали.

– Ах эта! Извините, я всех имен не припомню. И что дальше?

– Вы откроете? – Луи повысил голос. – Или хотите, чтобы о вашем искусстве некрофила узнали прохожие?

Клермон открыл дверь, и Луи прошел в мастерскую. Скульптор, голый по пояс, сидел на высоком табурете с дымящейся сигаретой в зубах. Вооружившись стамеской, он вырезал волосы одной из статуэток.

– Я вас не задержу, – сказал Луи, – я спешу.

– А я нет, – сказал Клермон, срезая стружку.

Луи взял пачку фотографий на верстаке, сел на высокий табурет напротив Клермона и стал быстро просматривать.

– Чувствуйте себя как дома, – съязвил Клермон.

– Как вы выбираете свои модели? По красоте?

– Без разницы. Все женщины одинаковы.

– С губной помадой или без?

– Не важно. А что?

Луи положил пачку снимков на верстак.

– Но вы в основном изображаете умерших женщин? Убитых?

– Мне все равно. Я увековечил несколько таких, я не скрываю.

– Зачем?

– Я, кажется, уже говорил. Чтобы обессмертить их и отдать дань их мучениям.

– Вам это доставляет удовольствие?

– Конечно.

– И скольких убитых вы… обессмертили?

– Семь или восемь. Одну женщину задушили на вокзале в Монпелье. Две девушки из Арля. Одна женщина в Невере, когда я там жил… Последнее время я таких не делаю. Охота пропала.

Клермон стукнул молотком по стамеске и отсек деревянную завитушку.

– Что еще вам покоя не дает? – спросил он, раздавив окурок в опилках.

Луи знаком попросил закурить, и старик протянул ему пачку.

– Я собираюсь арестовать вас за изнасилование и убийство Николь Бердо и за убийство Клер Отисье, – сказал Луи, прикуривая от спички, протянутой ему Клермоном. – Для начала вы мне расскажите о ваших сообщниках.

Клермон потушил спичку, хмыкнул и снова принялся за работу.

– Чушь, – буркнул он.

– Вовсе нет. Статуэтки обеих жертв и ваше присутствие на месте преступления вполне убедят комиссара Луазеля, особенно если я его попрошу. Он ищет убийцу с ножницами, и он уже на взводе. Ему нужен виновный.

– – А я при чем?

– Клер – первая жертва убийцы. После Николь Бердо, но Николь не входит в общую серию. Она была только прелюдией.

Легкая тень пробежала по лицу старого резчика.

– И вы собираетесь повесить все это на меня? Из-за моих статуэток? Рехнулись вы, что ли?

– Вы не совсем поняли, чего я хочу. Как вы говорите, доказательств нет, и полицейские отпустят вас через сорок восемь часов, которые, впрочем, не покажутся вам приятными. Но когда вы вернетесь сюда, ваш пасынок навсегда станет подозревать вас в изнасиловании и смерти Николь. Можете отрицать сколько угодно, осадок все равно останется. В один прекрасный день он вышвырнет вас на улицу, если вам повезет и если раньше он не разрежет вас на куски вашей же пилой. А поскольку вы живете за его счет, то умрете в нищете. Луи встал и стал расхаживать по мастерской, заложив руки за спину.

– Даю вам время подумать, – спокойно предложил он.

– А если я не согласен? – встревоженно спросил старик, наморщив лоб.

– Тогда вы расскажете мне все, что знаете об изнасиловании Николь Бердо, а я забуду о своем намерении. Ведь наверняка вы или были там, или что-то знаете. Ваша халупа стояла всего в двадцати метрах от места происшествия.

– Моя халупа была за деревьями. Я уже сказал, что я спал.

– Выбор за вами. Только поторопитесь, я не собираюсь здесь всю ночь торчать.

Клермон сжал руками голову статуи, опустил голову и вздохнул.

– Сволочные у вас приемчики, – процедил он сквозь зубы.

– Да.

– Я не виновен ни в изнасиловании, ни в убийстве.

– А кто же, по-вашему?

– Там был Русле, студент, который потом утонул в Луаре. И садовник.

– Боке?

– Нет, не идиот, другой.

– Тевенен? Секатор? – с дрожью в голосе спросил Луи.

– Да, Секатор. И был еще третий.

– Кто?

– Я его не узнал. Русле изнасиловал Николь, а Секатор не успел. Третий ничего не сделал.

– Откуда вам это известно?

Клермон медлил с ответом.

– Поторопитесь, – прошипел Луи.

– Я все видел в окно.

– И вы не вмешались?

Клермон ухватился за голову статуи.

– Нет, я наблюдал в бинокль.

– Великолепно. Потому ничего и не сказали полиции?

– Естественно.

– Даже когда заподозрили Воке?

– Его сразу отпустили.

Луи молча шагал по комнате, медленно обходя верстак.

– Где доказательства, что третьим были не вы?

– Это был не я! – крикнул Клермон. – Я его не знаю. Он смотрел. Наверно, знакомый Секатора, у него и спрашивайте.

– Откуда вы знаете?

– Через день я видел Секатора в бистро, у него были полны карманы денег, он сорил ими в баре. Мне стало любопытно, и я стал следить за ним. Деньги кончились через месяц, хотя он наверняка кое-что припрятал. Я всегда думал, что ему хорошо заплатили за изнасилование, очень хорошо, и Русле тоже. А заплатил тот, который держал Николь и смотрел.

– Замечательно, – повторил Луи.

Наступила гнетущая тишина. Луи вертел в руках кусочек дерева, пальцы его слегка дрожали. Клермон смотрел себе под ноги. Когда Луи направился к двери, старый скульптор бросил на него тревожный взгляд.

– Не беспокойтесь, – не оборачиваясь, произнс Луи. – Поль не узнает, как вы позаботились о его подруге. Если только вы не солгали.

Стиснув зубы и сжав руль руками, Луи быстро ехал по улице Рен. Он не уступил дорогу автобусу и свернул к кладбищу Монпарнас. Когда он припарковался на улице Фруадво, на ветровое стекло начали падать первые тяжелые капли дождя. Тогда он вспомнил, что уже восемь часов и ворота закрыты. Без Марка он не мог влезть на стену. Луи вздохнул. Марк нужен, чтобы лазить по заборам, чтобы рисовать, чтобы бегать. Но Марк ускользнул в другие века, и Луи не надеялся выманить его сегодня из дому.

На авеню Мэн машина начала глохнуть, и Луи посмотрел на приборы. Бензин закончился. Он уехал не дальше башни Монпарнас. Съездил в Не-вер и обратно, забыв наполнить бак. Он стукнул кулаком по приборной доске, вышел, ругаясь, и потихоньку стал толкать машину вдоль тротуара. Потом достал сумку и захлопнул дверцу. Дождь уже лил потоком ему на плечи. Луи дошел до площади так быстро, как мог, и нырнул в метро. Он уже около полугода не был в метро, и ему пришлось смотреть схему, чтобы понять, как добраться до Гнилой лачуги.

На платформе он снял пиджак, стараясь не трясти карман, где похрапывал Бюфо, который, несмотря на все надежды Марка, не кинулся очертя голову к берегам Луары. Честно говоря, Бюфо вообще никуда и никогда не бросался очертя голову. Он был уравновешенной амфибией.