— Так шо, как мне домой пробиться?

— Ну, тут велено всіх випускать, нікого не пускать. І зранку конвойників пораставляли навколо, ціле оцеплєніє робили. І чуєш, аж з Подмосковья пацанов привезли.

— Ого. Может, ярами можно их обойти?

«Нічого я не думаю, — отстранился участковый. — Мені тут думать нє положено, але он Федорівна вже здогадалася».

И действительно — высадившаяся с нами бабулька уже ковыляла в сторону примыкавшего к дороге небольшого овражка, который дальше выходил к лесополосе. Значит, попробуем обойти, не терять же дни отпуска из-за того, что начальство приехало на танке с вентилятором смотреть на газовый факел. Если б чего такого специального планировалось, хрена б они сюда приезжали, еще и в большом количестве.

Я попрощался с Байбаком, кивнул Надежде, и мы пошли догонять хитрую Федоровну. Настигли ее на спуске в овраг, она молча пропустила нас, отойдя в сторону. Если я все правильно помню, нам нужно было пересечь лесополосу, обогнуть холм и держаться чуть левее. Я рассчитывал подойти к селу со стороны старой мельницы, под прикрытием леса, но наши планы разрушил первый же патруль, прятавшийся в кустах на подходе к лесополосе.

— Стой, кто идет!

— Стоим.

Это были военные, офицер в чине лейтенанта и двое солдат с автоматами, что было вообще необъяснимо. Я опять козырнул, но офицер не ответил: «Куда идем?»

— В Першотравневе, домой.

— Приготовьте документы, в районе введен в действие спецрежим.

«Это что значит?» — решил я свалять дурочку.

— Это значит, что свободное перемещение гражданских лиц по территории ограничено. Население сосредоточено в местах сборки.

— Добровольно?

Офицер не ответил, раскрыл паспорта, посмотрел места прописки, потом вернулся и проверил места рождения. «Стукашов, — отвернулся лейтенант, — сопроводите граждан к третьему».

Стукашов указал нам направление к лесополосе, а сам пристроился сзади, правда, автомат держал на плече. «Точно, конвойные войска», — подумал я и приобнял Надю, которая медленно, но верно приближалась к истерике, только этого сейчас не хватало.

В лесополосе обнаружился милицейский рафик, вокруг которого сидело человек пять. Стукашов сдал нас старшему офицеру и побрел назад в кусты. Я повторил нашу историю, сдерживая Надежду от комментариев, и старшой скомандовал водиле вести нас в какой-то пункт сбора. Это было что-то новенькое.

«Так нам же домой!» — не выдержал я. «Потерпите до обеда, а потом всех развезут по домам», — ответил офицер и отошел в сторону. Я отметил ярко выраженный неместный акцент, вспомнил слова Байбака про солдат из Подмосковья и напрягся. Может, участковому не привиделось, чего б их так далеко везли, ради простого оцепления?

Водила попался классический, любитель поговорить. Из его разъяснений следовало, что всех жителей Первомайского вывезли. «Першотравневого, — поправил я. — Первомайских по области насовано, шо у дурака фактиков, а Першотравневе одно». «Есть еще Першотравянск», — парировал мое умничанье водила и продолжил.

Значит, население принудительно отвели на время спецоперации по накрытию скважины. Недалеко, и вроде ненадолго, ценное сказали не брать, скотину оставить, к вечеру привезут обратно.

Я успокоился — значит, ничего страшного. Спустя несколько минут мы выехали на широкий луг, где возле армейских палаток кучковалась огромная толпа — человек восемьсот, а то и тысяча. По краям луга стояло оцепление — не меньше роты. Выходило, что они действительно вывезли все село. Водила сдал нас патрулю на въезде, где после проверки документов нас запустили в общую зону, где Максимке предстояло знакомиться с бабкой, прабабкой и прадедом.

Я нашел своих за центральной палаткой, в тенечке. Вокруг бурлило людское море, а они сидели спиной к тенту — дед дремал, а мама с бабкой ели налистники из кастрюльки. Я не предупреждал телеграммой о приезде, но в последний разговор сказал, что летом обязательно заедем в отпуск. Поэтому визгу от неожиданной встречи было много — малютку зацеловали-затискали, и даже Надя наконец-то расслабилась.

На нас никто не обращал внимания, вокруг хватало своего шума — люди возмущались спецоперацией, волновались за худобу, оставшуюся в хатах, и вообще переживали за хозяйство — вдруг какие-то злыдни все покрадут, пока хозяева далеко? Люди были очень злы, потому что не получали никаких ответов на свои вопросы. Я как-то подзабыл, что здесь не Харьков, тут все всё помнили, держа в кармане по дуле за каждый грех советской власти, а их с Октябрьской революции поднакопилось немало.

Тут были наши односельчане, а также люди со Светлого и с Хрестища. Час спустя, когда уже все наговорились, а Максимка уснул, я решил пройтись, поспрашивать. Искал голову сельсовета, хитрюгу Лысенко, но его нигде не было. Более того, люди обратили внимание, что никого из его семьи внутри оцепления тоже не было. Может, уехали в город по случаю воскресенья, а может…

Вопросов становилось все больше, и я на правах недавно демобилизованного решил поискать старшего офицера. Однако в оцеплении были одни конвойные и только на опушке толпились какие-то фигуры в милицейской форме. Единственное, что удалось выяснить — скоро будет объявление — вон стоит штабная машина с громкоговорителем, для этой цели и пригнали.

Я вернулся к своим, в районе центральной палатки как раз начала побеждать версия о том, что, видимо, началась война. Что напали американцы, и тоже в воскресенье летом, как в сорок первом, потому что такие же фашисты. Я спросил у самого громкого кривого мужичка, чего ж они тогда с нами против немца воевали, и принялся как мог успокаивать людей. Получалось не очень, тот мужик попер на меня, и пришлось бы его бить на глазах у своих, как тут засвистел репродуктор на крыше штабной машины. Значит, вот оно.

Все моментально замолчали, и это было так странно и страшно, когда гул сотен людей внезапно обрывается. Те, кто стоял, придвигались ближе, те, кто сидел или лежал на траве, поднимались, чтобы увидеть источник звука. И я понял, как это — слушать воскресное объявление войны голосом Левитана.

«Внимание, внимание», — засипел репродуктор. — К сведению граждан, сегодня, 9 июля 1972 года, проводятся работы по ликвидации пожара, возникшего на газовом месторождении. Местное население, для собственной же безопасности было отведено на безопасное расстояние от скважины».

«Тю, так а де ми, а де те Хрестище?» — не унимался кривой мужик, но люди его сразу зацыкали, чтобы все расслушать.

Тем временем голос, который тоже обладал ярко выраженным неместным акцентом, продолжал: «Будет произведен подземный взрыв (“Взрыв? Взрыв? Взрыв!” — зашелестело в толпе), во время которого всем во избежание травм позвоночника следует лечь на землю, сесть или стать на цыпочки».

И тут же все вокруг начали немедленно укладываться, пытаясь разместиться так, чтобы свои были на расстоянии руки. И это тоже было так страшно — только что люди сидели, потом встали и тут же ложатся по первому же указанию.

«Повторяем: внимание, внимание, к сведению граждан…» — продолжил голос в громкоговорителе, но с перепугу все уже полягали на траву, только подекуды люди ждали, пока окончательно улягутся пожилые родственники. Мы легли вокруг Нади с малым на груди, я оказался между ней и дедом, который тут же затеял разговор: «Шо, Генка, буде нам Хіросіма?»

«Дед, от не трынди, — отмахнулся я, хотя в обычное время не рискнул бы с ним так разговаривать без риска получить хворостиной. — Вони там підірвуть велику бомбу, оту скважину завалить, факел загасне, й підемо додому. Атомної не буде, нас би тоді вивезли».

«Ага, усіх і відразу на Колиму», — ответил дед, но с той стороны Нади зашипела бабка: «Замовчіть вже обоє, повбиваю зараз», — и мы замолчали. Громкоговоритель в третий раз повторил свое послание, помолчал минут десять, после чего подал писк и кратко гавкнул: «Приготовиться!» Многие крестились, я обнимал Надежду с малым и пел им тихонько про удачу, награду за смелость.