И вновь тишина…

Их не стало меньше. Все также стояли они, окружив холм и ряды их уходили темноту. Велигой понял, что третьего натиска уже не выдержать. Его шатало, он вынужден был опереться на меч. Мышцы задубели, тогда как кости, похоже, превратились в студень. Запах разложения настолько забил обоняние, что уже почти перестал ощущаться. Дыхание давно превратилось в пытку…

Они вновь качнулись вперед. Велигой со стоном приподнял меч, что весил сейчас так, будто в него вколотили все железо мира, и мысленно вознес приветственную молитву Перуну и прочим богам.

Третья волна живых мертвецов рванулась к полумертвому от усталости витязю. Здоровенный упырина в первом ряду издал торжествующий вопль, такой же холодный и мертвый, как он сам…

И вдруг над страшным лесом, над гнилым болотом, над холмом, где замер в ожидании своего последнего боя одинокий воин, над неровным строем упырей разнесся новый звук. Тот, который зимними ночами заставляет мирных весян крепче запирать двери и оконные ставни, повергает в ужас домашний скот, а случайный ночной путник, услышав его принимается отчаянно нахлестывать и без того обезумевшего коня…

Но сейчас, в сравнении с холодными воплями упырей этот звук казался дивной песней, гордой и прекрасной. Потому что он вырвался из могучей глотки живого существа. Это был теплая, отважная песнь самой Жизни.

Вой волка, ведущего стаю.

И при его звуках замерла ринувшаяся было к Велигою толпа упырей, застыла, будто налетев на невидимую стену. Один за другим ожившие мертвецы поворачивали свои изуродованные тлением головы в сторону леса. Они смешались, враз порастеряв холодную ярость и целеустремленность.

Вой повторился, теперь уже гораздо ближе. Упыри забеспокоились, в их воплях вдруг послышался… страх?

И они явились. Серые тени в отблесках угасающего костра. Волки. Множество волков. Гораздо больше, чем обычно сбиваются в стаи даже в самое голодное время. Молчаливые, гордые воины леса. Неспешно, в холодном спокойствии наступали они на упырей, сбившихся в охваченную страхом толпу.

И твари дрогнули. Один за другим устремлялись они к спасительному болоту, пока наконец не обратились в повальное, паническое бегство. Волки шли и шли, будто ведомые чьей-то могучей волей, по склону холма, мимо застывшего в изнеможении Велигоя, загоняя мертвяков обратно в их сырую могилу.

Раздались частые всплески, хруст, шлепанье множества бегущих ног. Упыри стремились забиться поглубже в грязь и тину, на самое дно, под темные коряги, где их не смогла бы достать сила, перед которой во все времена трепетала нежить.

Велигой без сил рухнул на колени в зловонное месиво. Меч с чавканьем выпал из ослабевших рук. Со стороны болота доносилась возня, всплески, полные ужаса вопли упырей, но они не касались сознанья, затуманенного болью во всем измученном теле.

И тут в слабом круге трепещущего света показалась тень. Велигой с трудом поднял глаза…

Перед ним в слабых отблесках умирающего костра стоял самый красивый зверь, которого воину когда-либо доводилось видеть в жизни. Огромный, могучий волк с очень светлой, почти белой шерстью, большой благородной головой, горящими ярким золотистым светом глазами. И тут в истерзанно мозгу витязя промелькнуло что-то. Какой-то неясный образ…

— Ты… — прохрипел он. — Это ты!..

Волк повернул голову, и теперь витязь окончательно признал его. Это был зверь из корчмы. В темноте под лавкой Велигой никогда не видел его целиком, но все же было в волке что-то такое, что однозначно отличало его от собратьев. Но что именно, витязь как ни силился, не мог понять ни тогда, ни после… Внимание его тут же привлекло другое.

Могучую шею волка охватывал широкий кожаный ошейник, на котором снизу был привешен странный предмет — нечто вроде оберега в виде волчьей головы.

— Кто ты?.. — спросил воин, из последних сил борясь с подступающей темнотой. — Кто ты?..

Зверь подошел к Велигою вплотную. От него необычайно свежо пахло влажной шерстью и лесными травами. И опять, как тогда в корчме, на Велигоя устремился пристальный взгляд золотых глаз.

Витязь потерял сознание.

Тепло. Свежее тепло утреннего солнца. Велигой с трудом открыл глаза.

В безоблачном небе ярко сиял лик Ярилы, уже успевшего забраться высоко над виднокраем. Витязь лежал кверху пузом на опушке леса, в солнечных лучах вовсе не казавшегося жутким и неприветливым. Все тело ныло, лицо, одежду и доспехи покрывала толстая корка застывшей слизи.

Над ухом фыркнуло. Велигой повернул голову, охнув от боли в шее…

Серко стоял подле хозяина, радостным фурыканием приветствуя его пробуждение. На оборванном поводе Велигой явственно различил следы волчьих зубов.

Воин попытался встать. С третьего раза это даже удалось, впрочем, тело тут же свело судорогой, и он рухнул на колени.

Вокруг по траве были разбросаны оружие и снаряжение, даже шлем каким-то чудом оказался здесь, избавляя от необходимости возвращаться на вершину холма, видневшегося шагах в ста от места пробуждения.

События ночи пронеслись в голове витязя, от воспоминаний веяло холодным ужасом. И недоумением по поводу необычного, невероятного спасения. Волк. Волк с оберегом на шее. Что это значит? Велигой слыхал, что собаки-полукровки, долго жившие с людьми, часто становились вожаками волчьих стай после смерти хозяев. Может быть, странный, наполовину ручной зверь из корчмы и есть что-то в этом роде? Но как он оказался здесь и почему именно в тот момент?..

Велигой все же поднялся на ноги и даже ухитрился пару раз их переставить… О чудо, буквально в трех шагах из леса вытекал ручеек чистой, хрустальной воды. Множество следов всякой живности, среди которых Велигой заметил и волчьи, указывали на то, что вода вполне пригодна для питья.

Велигой, не раздеваясь, повалился в ручей…

Спустя два часа, свежий, отмытый, он сидел на опушке леса, сушил одежду и броню, чинил оборванный повод Серка, и даже подкрепился из запасов, так и оставшихся в седельных сумах. Солнце припекало, ветер дул к болоту, которое солнечным днем тоже казалось совсем не страшным, но Велигой понимал, что к вечеру картина резко переменится, поэтому задерживаться надолго здесь не собирался.

Спустя еще час он уже не спеша ехал вдоль кромки леса, чувствуя себя бодрым и отдохнувшим, стараясь, однако не глядеть в сторону холма, на котором неопрятной грудой валялись свидетельства ночного побоища.

Он проехал совсем немного, когда перед ним прямо на глазах открылась тропа. Точно такая же, как и вчера, словно бы нарочно выровненная и высаженная низкой травой. Велигой, после минувших событий растерявший всякое доверие к каким бы то ни было тропам, все же не стал долго раздумывать, так как провести вторую ночь на болоте ему в любом случае не хотелось.

Он не узнал леса. Солнечные лучи пронзали кроны деревьев насквозь, вчерашнего сумрака как не бывало. Лес просматривался далеко по сторонам, сверкая яркими красками, над головой весело орали птицы, один раз в кустах затрещало, но это оказался просто здоровенный лось, неспешно перешедший тропу и двинувшийся дальше по своим лосиным делам.

На сердце стало спокойнее. Тропа, исчезнувшая вчера, явно явилась вновь не просто так. А она вела его вглубь леса, от проклятого болота с его жуткими обитателями и от того холма, где витязь уже приготовился расстаться с жизнью, направляя точно на восход. И не успело еще солнце доползти до середины неба, как впереди показалась небольшая светлая полянка. Велигой пришпорил Серка…

Зрелище аккуратной, добротной избушки с небольшим сарайчиком наполнило сердце радостью, но настоящее ликование, будто с плеч разом свалился Авзацкий хребет, Велигой испытал при виде Репейки, вскочившего со здоровенной поленицы и с радостным воплем бросившегося ему на встречу.

Ну, понесла меня эта сволочь, что кобылой зовется, по тропе, когда лес выть принялся, — рассказывал Репейка, забираясь бо-о-ольшущей ложкой в самые сокровенные глубины горшка. — Ну, думаю, все: и сам пропал, и тебя погубил… А потом вдруг словно отпустило. Никакой жути вокруг, и лес как лес, и луна сквозь ветки светит — что за диво! А тропка меня ведет и ведет… так вот и привела.