Над грядой внезапно разнесся неправдоподобный взрыв мужского смеха. Он немного выждал, а затем осторожно двинулся вперед. Недалеко от вершины заросли кустарника кончились. Дарелл чувствовал себя выставленным на обозрение беспощадному небу. Он увидел макушки финиковых пальм, которых они с Таней, остановившись на отдых, не могли тогда заметить в темноте, встал на четвереньки и пополз, пока не смог заглянуть за гребень.

Пятидесяти ярдов не дошли они до конца пустыни. Маленькая глинобитная деревенька, несколько финиковых пальм, олеандров и тамарисков окружали небольшой пруд. Трава казалась потрясающе зеленой. У воды ковыляли два стреноженных верблюда. От запаха древесного угля и жарящейся баранины рот Дарелла наполнился слюной. Вода в пруду была неприятно-зеленая. Но для него она была прозрачней, чем в горных ручьях Нью-Гемпшира.

Рядом с верблюдами стояли потрепанный грузовик "рено" и мотоцикл. Он заглянул за деревья и обнаружил влажно мерцающую асфальтовую дорогу, которая уходила на север. Машин на ней не было. Двое мужчин вышли из глинобитного домика и направились к пруду. За ними следовала толстая женщина. Один из мужчин был в полосатой шелковой рубашке и мешковатых брюках. Другой – в драный костюм вроде пижамы и поношенный тюрбан. До Дарелла долетали гортанные реплики. Женщина следила за огнем. Мужчины уселись и принялись играть в карты.

Ничто не говорило о присутствии здесь Тани Успанной.

Дарелл достал револьвер, проверил барабан, затем осторожно продвинулся вперед, чтобы лучше слышать. Мужчины говорили на фарси. Он понял большую часть разговора. Они сделали здесь остановку, чтобы набрать воды для грузовика перед поездкой в Сар-е-Годар, а затем собирались ехать через соляные болота к трансиранской железной дороге, где начинался прямой путь на Тегеран и Семнах. Голоса были вялыми, апатичными. Один из мужчин отвлекся, чтобы руганью заставить женщину поторопиться с едой. Никто не упоминал про девушку.

Дарелл встал и медленно пошел к пруду, где сидели мужчины. Один из верблюдов обнюхал его и захрапел. Мужчины обернулись. Человек в поношенном костюме медленно поднялся, шепнув что-то компаньону, тот закурил, следя за приближением Дарелла.

– Приветствую вас во имя Аллаха, – произнес Дарелл. Револьвер он спрятал. – Я нуждаюсь в пище и воде, и в транспорте до Тегерана.

Выглядевший посолиднее был одноглаз. Вместо потерянного глаза на лице его поселились жадность и порок.

– Вы англичанин?

– Американец.

– Откуда вы взялись?

– Я заблудился в пустыне. Моя машина сломалась. Я был слишком беспечен.

– Есть у вас деньги?

– Немного.

– Тогда добро пожаловать.

Дарелл пока ничего не стал спрашивать про Таню. Он бережно напился воды из медного ковшика прекрасной чеканки, а потом потягивал маленькими глотками крепкий кофе из крошечной эмалированной чашки, которую наполнила ему женщина. Мужчины просто сидели и смотрели на него. Дарелл поглядел на деревенские лачуги. Большинство домов были заброшены и полуразвалились, крошечные окошки распахнуты настежь, двери покосились. Он не мог заглянуть внутрь, но ничто не выдавало присутствия Тани. И иранцы не упоминали о ней.

– Это ваши верблюды? – спокойно спросил он.

– Они здесь уже были.

– Без хозяев?

Солидный мужчина пожал плечами. Его глаза сверкнули.

– Эти животные дорого стоят. Но мы не знаем, где хозяева. Очень странно. Мы спрашивали в гостинице, но никто про них ничего не знает.

– Из-за верблюдов вам ведь придется ехать медленней?

– Мы путешествуем с Аллахом. А у него свое время.

Дарелл кивнул. Он знал, что торопить их бесполезно. Съел кусок жирной баранины и миску риса. Просто пища богов. Мужчины смотрели, как он ест, и толстый спросил:

– Вы из тех, кто раскапывает древности?

Дарелл кивнул.

– Я отстал от других ученых.

– Вам повезло, что вы встретили нас. Аллах помог вам. Лишь немногие здесь проезжают.

Поев и выпив еще три чашки арабского кофе, Дарелл покопался в кармане своей потной рубашки и отыскал последние сигареты. Четыре штуки. Он пустил их по кругу, а последнюю протянул женщине, которая готовила. На той были чадра и черное платье, она явно была не из тех эмансипированных женщин, которые танцуют в ночных клубах Тегерана. Она в ужасе отшатнулась и толстяк с ухмылкой забрал сигарету себе.

– Сколько у тебя денег, американец?

– Достаточно, чтобы с вами расплатиться.

– Американские доллары?

– Есть немного.

– А твои часы?

– Ну, если настаиваете...

– Мы не жадные. Деньги и часы. Прямо сейчас.

Дарелл сделал движение, при котором мужчины могли заметить его оружие, прикрепленное к поясу. Что-то промелькнуло по лицу толстяка. Худой араб глядел сердито. Тогда первый кивнул:

– Хорошо, мы будем благоразумны, сэр.

– Тогда поехали.

Дарелл прогулялся к лачугам. Все они были пусты. Маленькая гостиница порадовала его лишь невнятно бормочущим стариком, который ничего не сказал, а знал еще меньше. Никаких признаков девушки. Он вернулся к мужчинам и женщине.

– Я был не один, – сказал он как бы между прочим. – Где девушка, которая путешествовала со мной?

– Мы кроме вас никого не видели, сэр.

– Но здесь же была девушка.

– Нет, сэр. Не было.

– В Тегеране я щедро заплачу, если вы мне скажете, где она.

– Но мы не видели девушки.

Через несколько часов они были наконец готовы в дорогу. Ускорить отъезд ему не удалось. Грузовик был завален подержанными запчастями для машин, которые выглядели пролежавшими лет десять на свалке. Мужчина в арабской одежде привязал верблюдов к заднему борту грузовика. Ясно было, что животные краденые. Канистры наполнили водой, и толстяк указал Дареллу место в кабине между ним и его компаньоном. Дарелл покачал головой.

– Я поеду в кузове.

– Мы поедем ночью. Будет холодно.

– Мне и раньше бывало холодно.

Он сомневался, следует ли уезжать без девушки. Но та бесследно исчезла. Он нигде не заметил следов насилия и был уверен, что она покинула его в расчете на свои собственные силы. Ему было любопытно, что об этом скажет Ханниган. Тегеранский центр будет рвать и метать. Но изменить уже ничего нельзя. Он наблюдал, как худой араб бродит по оазису среди мусорных куч и что-то резко и сердито выкрикивает. Полный ковырялся в зубах и ждал, разговаривая с женщиной. Араб вернулся, и его худое перекошенное лицо потемнело от ярости. Иранцы вдруг одновременно заговорили на диалекте, которого Дарелл не понимал.

– Что случилось? – спросил он на фарси.

– Исчез третий верблюд.

– Разве их было три?

– Наверняка его забрала женщина – ваша подруга.

Толстяк приставил к носу свой короткий пухлый палец.

– Когда животных трое, они лучше бегают. Тогда они дороже, сэр. Ваша женщина его украла. Вы должны заплатить нам.

– Хорошо. – Дарелл вдруг почувствовал себя лучше. – Я заплачу вам в Тегеране.

– Заплатите нам что-нибудь сейчас, сэр.

– В Тегеране, – настаивал он.

– В большом городе нас обманут и не обратят на нас внимания, а могут и побить или приписать преступления, в которых мы неповинны. Мы хотим получить деньги сейчас.

– Ладно. Вот все, что у меня есть.

Дарелл отдал толстяку последние пятьдесят долларов. В сумерках было заметно, как единственный глаз у того загорелся от жадности. Он выхватил у Дарелла деньги. Женщина что-то крикнула, протестуя, да и араб начал спорить, но толстяк внезапно начал колотить женщину, а араб опасливо попятился назад, скрывшись за грузовиком.

Через несколько минут они отъехали.

Странно, – думал Дарелл, – что молодчики Хар-Бюри не отправились вслед за ним.

Они ехали лунной ночью по узкой и ненадежной дороге в вонючих соляных болотах. Дарелл все время следил за направлением. Курс держали на запад, к железной дороге и шоссе, по которым он сможет вернуться в Тегеран. Сидя на каких-то грязных ящиках из-под автомобильных моторов, он разглядывал пустынные земли, проносившиеся мимо. Езда была утомительной, подстраивающейся под равномерный топот копыт привязанных к борту верблюдов. Почти всю дорогу мотор завывал на нижних передачах. Они миновали еще один оазис, а затем начали взбираться на какую-то возвышенность и свернули на дорогу, которая отклонялась на север. К рассвету появились очертания безжизненных холмов слева и глиняная стена справа. Группа тамарисков росла рядом с обнесенной забором деревней, сохранившейся, по-видимому, в первозданном виде со времен ассирийцев.