– Если это Конфуций, в чем я лично сомневаюсь, – спокойно заметил Дарелл, – то он в вашей стране сейчас не в почете.

– Вы правы. Это мое собственное изречение. Никто не удивился вашему приезду, мистер Дарелл.

Та-По улыбнулся.

– Как и вы, сэр, не удивились, увидев меня. Мы знаем вас достаточно хорошо и уже наметили день расплаты за то многое зло, которое вы нам причинили.

– Вас могут вышвырнуть из страны за эти слова, – улыбка Дарелла была словно высечена из камня.

– Мы все очень скоро станем persona non grata, если не совсем тривиальный вопрос о моей соотечественнице не прояснится.

– Вашей соотечественнице?

– Я буду с вами откровенен, – заявил Та-По. Его черные глаза сверкнули и погасли. – Мы считаем, что Таня Успанная принадлежит Китаю, что бы там Советы про нее ни заявляли.

– Она сделала свой собственный выбор, – возразил Дарелл.

– А-а, но ведь бедная девочка не в своем уме. И мы согласны ее принять. Ей нужна помощь, нежная забота матери...

– Могу представить ее нежность, Ченг.

– Потому я вас предупреждаю, Дарелл. Мы знаем, где ее искать. Мы найдем ее. Наши люди уже в Исфахане. Видите, я ничего не скрываю. Иранский патриот Исмаил Хар-Бюри с нами сотрудничает.

– Хар-Бюри – ваша марионетка, – сердито огрызнулся Ханниган. – Он агитирует за Китай, используя вашу помощь в борьбе против шаха.

Ханг Та-По глянул на Ханнигана, а затем снова обратился к Дареллу.

– Ваш здешний дружок, шпион империалистов, направит вас, сэр, в Исфахан, чтобы вы сотрудничали с тамошним английским агентом Ми-6, мистером Адамом Билем. А мы вам советуем признать, что доблесть – это прежде всего благоразумие, и ближайшим же рейсом улететь в Женеву. Это дело вас не касается. Если вы вмешаетесь, то очень пожалеете. А по дороге домой можете заодно передать мои поздравления вашему турецкому агенту, мистеру Игиту. Как я понимаю, он стал счастливым отцом еще одной дочери.

Китаец грузно поднялся и склонил свою седеющую голову. Казалось, он забавляется, но Дарелл не был в этом уверен. Ему не нравилась непроницаемость взгляда Та-По. Только на миг в нем сверкнула ненависть, буквально физически пронзив Дарелла.

– Всего хорошего, сэр. Вы предупреждены.

Дарелл сидел молча, держа руки на столе, и смотрел вслед удалявшемуся легкой походкой Та-По. Ханниган вздохнул и покачал головой. Веснушки ярче проступили на его лице, а блестящие зеленые глаза потускнели.

– Я считаю, у нас нет времени сочинять новые афоризмы вместо Конфуция, – сказал он. – Лучше я введу тебя в курс дела.

Дарелл невесело улыбнулся.

– В этом уже нет необходимости. Ханг Та-По только что сообщил мне все, что нужно.

Исфахан, жемчужина юга, город прекрасных мавзолеев, минаретов, мечетей, дворцов и садов, был построен великим шахом Аббасом на фундаменте, заложенном парфянами, Сассанидами и арабами, а после того, как Каджары перенесли столицу в Тегеран, покоился в глубоком и сладком сне.

Дарелл прилетел частным самолетом, предоставленным Ханниганом, которым управлял молодой отчаянный фарси Айзек Сепах.

– Зовите меня Айком.

Сепах бегло говорил по-английски, его блестящие усы были черными, как смоль. Он был строен и красив, и наверняка работал на иранскую службу безопасности. Все разведки мира бросились на поиски Тани Успанной.

– Я вам покажу достопримечательности, – предложил Айк. – Вы знаете, Мейден-е-Шах был когда-то площадкой для поло? Я тоже играю в поло. Здорово. Узнаете Масджид-е-Шах, голубую мраморную мечеть, всю в мозаике? Голубизна и золото. Как сладкий сон. Полный умиротворения. Вон Али-Кепа, королевский зал для банкетов, и старейшая мечеть Джам-а. Я могу вас туда отвести. И Чегель-Сотун, здание с сорока колоннами – только настоящих там двадцать, а остальные двадцать – просто отражение в бассейне. Но ведь вместе – сорок, да? И девушки красивые. Но очень религиозный город. По соседству, в Нафджабаде, есть даже исповедующие зороастризм. Все здесь поэтично, как в Ширазе, где Саади жил и писал "Гулистан". Соловей Шираза. Мы, персы, все еще очень романтичны. Хафиз в четырнадцатом веке тоже писал прекрасные газели. Знаете хоть одну?

– Несколько, – отозвался Дарелл.

– Вы не слишком разговорчивы, – обиделся Сепах.

– Ты это восполнишь, Айк.

– Ребенком я ходил в религиозную школу, в медресе. Папа был членом Мейджлиса – палаты парламента. Меня вышвырнули, когда застукали в одном из безнравственных ночных клубов. Они травили меня до самого Лалезара, а я был недостаточно смышлен. Я хотел устроиться на базаре – это истинно персидское слово, вы ведь знаете, – но не устроился. Тогда я поступил в армию. В кавалерию. Я всегда любил лошадей. И не жалею.

– Смотри, куда летишь, – заметил Дарелл.

– Вы нервничаете, Сэмуэл. Так на фарси будет "Сэм".

– Просто я осторожен.

Сепах засмеялся, сверкая крепкими белыми зубами.

– Ну вот и прилетели. На тот случай, если вы не знаете, я ваш гид, секретарь и вообще Пятница. Приказывайте.

– Об этом я догадывался.

В Исфахане, изнемогающем от августовской жары и неподвижного зноя пустыни, их встретил Ханух Гатан на "лендровере". Ханух с Айком были так похожи, что вполне могли сойти за близнецов. В город заезжать не стали. В мощной машине, укрытые от палящих солнечных лучей полосатым тентом с бахромой, лежали винтовки, гранаты и нечто, напоминавшее небольшую ракетную пусковую установку.

– Мы направляемся к англичанину, – объявил Ханух.

Айк Сепах рассмеялся.

– Видите, все предусмотрено. Очень легко и очень эффективно.

Слишком легко, – подумал Дарелл, – и потому вызывает тревогу. Вовлечено слишком много людей, и надо во всем этом разобраться. Он испытывал раздражение, потому что Таня, независимо от того, побывала она на Луне или нет, – а это могло стать самым ошеломляющим успехом Советов в космосе – не входила в непосредственный круг обязанностей секции "К". Дарелл не замечал признаков активности агентов КГБ, но подозревал, что те где-то поблизости. Он не имел привычки их недооценивать. Между тем, ему явно придется соперничать с китайцами, англичанами и иранцами. Сюда примешивались еще и отголоски иранской внешней политики. Дарелл покачал головой, сел в тряский "лендровер" на заднее сиденье, позади двух веселых фарси, и уставился на проносящийся мимо пейзаж.

Когда-то давно, где-то в другом мире и в другую эпоху, он ходил на охоту в болота со старым дедушкой Джонатаном, и старик научил его нескольким основным принципам жизни и выживания. Дарелл помнил зеленые и черные тени на болотах, величавое мерцание крыльев цапли, таинственную кружевную тень под дубом, испанский мох и мягкое покачивание пироги, когда он правил шестом. Дедушка Джонатан был последним из старых речных игроков, кто единственным броском игральных костей смог заполучить видавший виды колесный пароход "Три красавицы", о котором Дарелл вспоминал как о доме детства.

Однажды в пределах досягаемости их винтовок оказалось сразу два зверя – и Дарелл заколебался, глядя на разбегающихся оленя и лису. А старик мгновенно принял решение, и его ружье громыхнуло только раз, завалив оленя.

– Ты, словно богач, теряешься перед выбором, Сэмюэль, – сказал старый Джонатан. – Нужно научиться концентрировать внимание на одной цели. Нельзя разбрасываться.

Дареллу казалось, что он слышит голос старика сквозь треск и рев "лендровера", державшего путь из Исфахана в пустыню. Здешняя земля была далека от залива Пэш Руж, места, где он родился. С куда более древней цивилизацией, мудрая и усталая, и опасная, как змея в пустыне, свернувшаяся на камне и слившаяся с ним.

– Вон он, сэр, – провозгласил Ханух.

Вместо того, чтобы смотреть вперед, Дарелл глянул назад. Серая пыль, подобно пуху, взвивалась в горячее небо.

– Нас преследуют.

– Да, сэр, – подтвердил Сепах. – Я тоже заметил.