Юра Войнов, пятый номер. Один из лучших полузащитников на моей памяти. Я уже выше «присвоил» Игорю Нетто титул лучшего, но если бы меня спросили: кого ты возьмешь в команду, Войнова или Нетто? Я бы все-таки по практическим соображениям предпочел Юрку.

Он не обладал универсальной техникой обводки, как Нетто, но был рациональнее. Против него было тяжелее играть. Войнов держал в напряжении полузащиту и защиту по всей глубине обороны. Если Игорь брал мяч, для него потеря была равносильна грубой ошибке. Поэтому он не любил длинных пасов, максимум метров на пятнадцать. И когда мы играли против «Спартака», что Аркадьев, что Елисеев предписывали бросать своего и идти на подстраховку, чтобы в куче отобрать мяч. «Он все равно не даст длинную». С Киевом такие вещи не проходили. Стоило только на секунду оставить соперника, как следовала передача метров на тридцать-сорок в нужную точку. Кроме того, у него был сумасшедший удар с правой. Тридцать восьмой размер обуви, подъем с горбушкой. Играли както с «Динамо», и я действовал против него. Юрка летел к воротам, я висел на плечах, а Ворошилов мне кричал:

– Закрой правую! Закрой правую ногу! Не дай ударить!

Я закрываю, он перекладывает на левую и кладет мяч в девятину.

Позже я попытался перевести неудачу в шутку. Стучал себе кулаком в грудь и говорил:

– Как я здорово правую ногу-то закрыл!

Юрке шутка пришлась по вкусу, он до сих пор ее с удовольствием вспоминает. А вот Виктор Ворошилов смотрел на меня с сожалением:

– Ты, прямо, как Серега Сальников. Тот после финала Кубка все хвастался, как он меня сделал. Я не понимал, а он утверждал, что подсказал Ивакину в какой угол я буду пенальти бить. В ответ я ему показывал свою фотографию с Кубком…

На сборы Юра приезжал всегда хорошо одетый, интеллигентный. А перед выходом на поле съедал по полплитки шоколада. Эстет, одним словом.

Левый полузащитник Игорь Нетто девять лет носил капитанскую повязку сборной, и этим все сказано. Повторюсь, что они с Яшиным были нашими авторитетами. Слово это полукриминальное, но если оно означает беспрекословное подчинение, основанное на заслугах и личном примере, то подходит как нельзя более кстати. Яшин все-таки был не такой, а Нетто просто наводил террор, требовал порядка. Впрочем, если у кого-то и возникали какие возражения, они исчезали после первого же матча, проведенного с ним на поле. Не было случая, чтобы он убрал ногу, не пошел в борьбу. А самым демонстративным являлся момент после стартового свистка судьи. Обе команды концентрировались на первом мяче, и Игорь Нетто, как Александр Матросов на амбразуру, бросался в это пекло, что бы выиграть начало. Не жалея никого. Это был сигнал, ракета. Он как бы давал установку, что каждый игрок должен так идти вперед весь матч. Попробуй отвернись, попробуй не полезь. У него, конечно, была феноменальная обводка. Спонтанная, не наигранная, как, например, у Мэтьюза, Миши Месхи, Славы Метревели: покажут корпусом в одну сторону, в другую уйдут. У этого, как иногда говорят, «обе ноги родные» были. Мог обвести в любую сторону.

Я здесь стараюсь отмечать эпизоды, которые больше всего мне врезались в память. С Игорем мы часто вместе ходили по магазинам. Не то чтобы это было системой, просто, так уж получалось. Иногда у него чувство ответственности переливалось через край. В пятьдесят восьмом на сборы в Китай я приехал совсем молодым отцом, Зоя только что родила сына Андрея. И мне как-то хотелось шуткой приобщить серьезного капитана к своей радости. В Кантоне мы остановились у отдела детских вещей, и я сказал:

– Надо взять вот эти ботиночки и штанишки. Когда вырастет, скажу, Андрюша, это тебе сам Игорь Нетто купил!

И пошел дальше по универмагу смотреть. Вдруг сзади меня трогает за плечо Нетто и протягивает купленные им для Андрея вещи. Я, естественно: «Зачем? Я сам!» А он:

– Ну, как же ты обманешь ребенка?

На свадьбе у него я не был, хотя со своей будущей женой, актрисой Ольгой Яковлевой, он познакомил меня одним из первых, потому что частенько подвозил меня на своей кремовой «Победе». И в Париже мы уже вместе выбирали подарки для жен. Позже она пригласила нас в Ленком. Шел нашумевший тогда спектакль «Сто четыре страницы про любовь». Ольга играла главную роль – стюардессы – и по ходу пьесы часто меняла наряды. И нам с Игорем пришлось весь спектакль выслушивать Зоины комментарии, у которой дома лежали точно такие же туфли на большой шпильке, махровое платье «настолько оригинальное, невиданного фасона и кроя, с ромбиками и воротничком стоечкой», и даже ночная рубашка.

Тогда все члены правительства, все высшие чины болели за «Спартак». Но Игорь никогда этим не пользовался. Уже потом, когда отношения с Ольгой разладились и он стал терять память, ветераны – Никита Симонян, Алексей Парамонов – написали письмо Юрию Лужкову, и мэр помог Игорю с квартирой…

Номер седьмой – Слава Метревели, правый крайний, веселый, потрясающий человек. Родился он в Сочи, там сейчас стадион назвали его именем, а с двадцати лет играл в «Торпедо». Поэтому лучше Вали Иванова о нем сейчас не расскажет никто. Сыгранность у них была превосходная. И хотя Иванов частенько покрикивал на него и не только пушкинским языком. Слава потом откровенничал: «Кузьма сделал из меня футболиста». Гуттаперчевый мальчик, необычайно прыгучий, все его тело работало, играло. Создавалось впечатление, что даже без мяча – бежит он или идет – все равно финтит. Уже тогда в Грузии он был героем, несмотря на то что играл за московский клуб. Ходила шутка: «Славу КПСС – не знаем такого, есть Слава Метревели!» Торпедовцы рассказывали, что в Тбилиси, где на переполненном стадионе лишь десяток заезжих психов могут болеть не за «Динамо», их команда порой получала не меньше аплодисментов. Причем за «Торпедо» откровенно болела часть трибун, находящаяся ближе к правому флангу атаки. После перерыва, когда команды менялись воротами, болельщики тоже как будто пересаживались на противоположную сторону стадиона.

Затем он восемь лет играл в Тбилиси. А в Грузии – не как в России: футболист оставался героем и после завершения карьеры. Кстати, когда Леву Яшина начали травить после чемпионата мира в Чили и московская публика встречала его оглушительным свистом, в Тбилиси он по-прежнему оставался «великим Львом». А вот Славу назначили директором хинкальни возле Дигони, где расположена база «Динамо». Тогда был общий дефицит продуктов, и люди, увидев кого-нибудь с кошелкой, спрашивали:

– Слушай, дорогой, где яйца брал?

– Да у Славы Метревели.

Был я там в его хинкальне. Конечно, в штате состоял и фактический директор, специалист, руководящий процессом, но без Метревели он был ничто. При мне он протягивал Славе список продуктов. Тот поднимал трубку и говорил:

– Сулико! Нужна вырезка. Хорошо, сейчас подъеду. Популярность ветерана была необычайной. В 1974 году в Тбилиси была встреча команд Вооруженных Сил. Тарасов послал меня туда посмотреть и напутствовал:

– Валь, если есть «золотая рыбка», то срочно звони.

Мне приглянулись центральный защитник Шальнев и еще один футболист. Позвонил в Москву и доложил:

– Анатолий Владимирович, есть тут две «золотые рыбки».

– Я завтра вылетаю. Встречай.

Поехали в аэропорт на Славиной «Волге». А Тарасов в своем репертуаре. Прилетел в спортивном костюме, без вещей. Думал, посмотрит на футболистов – и обратно в Москву.

Но Метревели ни в какую: как так, не проявить нормы гостеприимства? Везет нас явно не на стадион. Анатолий Владимирович заволновался:

– Куда мы едем?

– К прокурору.

– Зачем!?

– Не волнуйтесь, в гости.

И мы хорошо посидели у прокурора города Тбилиси, большого поклонника футбола. У Татьяны, Славиной жены, было музыкальное образование, она нам играла на фортепьяно. А Тарасова больше всего обрадовало, что его не потащили в ресторан в спортивном костюме.