На Бэйсуотэр-роуд она села на такси. По дороге она намечала дела на сегодня: покормить канарейку, принять ванну, позавтракать, сделать стирку, сходить по магазинам. Ну и купить красивое платье, чтобы, когда он придёт в офис…

Он не пришёл. Не этим утром, ни следующим. Вначале Элис решила, что он опять на одной из этих таинственных конференций. Тем не менее, она чувствовала себя обманутой, почти преданной – он ведь ни слова не сказал об этом. Если честно, то он вообще мало говорил тем вечером.

Весь день она ждала его звонка – в офисе, потом безвылазно сидя дома, а когда телефон наконец зазвонил – подскочила, как ужаленная. Но это была мать, которой вздумалось поболтать о каких-то пустяках. Элис избавилась от неё под благовидным поводом, клятвенно пообещав перезвонить завтра. А потом села у телефона и стала ждать. И ждала. Он не позвонил.

Так прошло ещё два дня, потом она позвонила сама. У Эбботта не отвечали. К концу недели она сходила к нему и постучалась. Подождала. Постучалась громче. Тот же результат. Дом казался пустым и вымершим. Занавеси были плотно задёрнуты, как будто в доме кто-то умер.

«Умер, – подумала она, – маленькая, бедная я».

Позже она услышала (кажется, от Фрэнка Смита), что Эбботт в Западной Африке. Потом, через два или три месяца, сообщили, что он арестован по обвинению в шпионаже. Ей хотелось знать, чем он там занимался, но о таких вещах в Департаменте не спрашивают. Как бы то ни было, если запастись терпением, можно получить ответ на любые вопросы.

Ей пришлось прождать два года. Два долгих года. Конечно, годы тоже попадаются разные, но эти два оказались особенно долгими. И очень одинокими. Вначале она думала о Ричарде постоянно, но проходило время, и он вспоминался не так часто, и, кажется, даже боль отпускала. Но всё равно – что-то продолжало тупо ныть в сердце. Потом прошло и это, оставив только пепел. И чувство привычного отупения. Не слишком неприятного.

А теперь, всего один звонок, и всё всколыхнулось и ожило. Душили злость и горечь.

«Ненавижу», – думала Элис, торопливо одеваясь в своей крохотной ванной.

Услышав, как подъехало её такси, она спустилась и вышла под холодный ночной дождь.

С полчаса спустя все, кроме министра, собрались в офисе Контролера. Армстронг, постоянный заместитель министра иностранных дел. Блэйк – чуть женственный офицер связи из СИС. Старший суперинтендант Шеппард из спецотдела. Бригадир Бакли из «того, что называется MI5 «. И, разумеется, Элис, Фрэнк Смит и Контролер.

Элис уже приготовила кофе и теперь Контролер отхлёбывал его, плеснув туда дешёвого крепкого бренди. Бутылку ему подарили ещё на Рождество, и с тех пор он безуспешно пытался её добить. Он терпеть не мог выбрасывать что-либо. Фрэнк Смит разносил сахар.

Офис был просторным и удобным, но ещё не прогрелся как следует, так что и кофе и бренди пришлись очень кстати.

– Уже недель десять, как сбежал, – сказал Армстронг, – Чем он занимался всё это время?

– Выживал, полагаю, – ответил Блэйк.

Долбанное тупое остроумие, – подумал Армстронг, – причём типично в стиле СИС. Если бы Эбботт не выжил, он вряд ли занимался бы среди ночи рассылкой идиотских депеш.

Армстронг не доверял всем этим типам из разведки. Только и умеют, что разбазаривать деньги и создавать неприятности. Ничего, теперь неприятности возвращаются в свой родной дом. Он почти улыбнулся. Ему нравилось, когда кто-то оказывался, по его собственному выражению, «по уши в Нижнем Какаду».

– И не давал о себе знать до сих пор? – уточнил бригадир Бакли.

– Потому мы и считали его мёртвым, – ответил Контролер.

– Я немного знаком с теми местами, – сказал Блейк, – ему понадобилась бы минимум неделя, чтобы выбраться из джунглей. Или две, если учесть, что изрядную часть суток приходилось скрываться.

Бакли добавил:

– И вряд ли вам удастся сохранить хорошую форму, два года прокормив клопов в тюрьмах у Нджалы. Я слышал, они там с заключёнными не церемонятся.

Блейк кивнул:

– Не больше русских. Правда, не так изощрённо. Он сбежал в одиночку?

– По нашим данным, с ним был другой заключённый, чернокожий, – сообщил Контролер, – Но чернокожего убили. На тело наткнулись местные, неподалёку от деревни.

– А Эбботт?

Контролер только пожал плечами:

– Второй труп нашли в реке, в миле оттуда. Тело белого мужчины, наполовину объеденное крокодилами и совершенно неопознаваемое. Похоже, молодчики Нджалы нашли на трупе что-то, доказывающее, что это Эбботт.

– Похоже, Эбботт наткнулся на него первым, – прокомментировал Бакли.

– Шутник, – проворчал Блейк.

– Шутник, – неожиданно подтвердил Фрэнк Смит, – Сахару, мистер Блейк?

– Где, к чертям, этот министр? – вопросил Контролер.

– В страданиях. Прощается с тёплым лежбищем, – усмехнулся Армстронг. Понимающие улыбки. Сексуальные пристрастия министра давали обильную пищу для сплетен и анекдотов среди тех, кто относил себя к посвящённым.

– И кто у него последняя?

– По информации моей агентуры, – тонко улыбнулся Армстронг, – длинноногая темнокожая красотка с ритмом швейцарских часов.

– И, – добавил Блейк, ненавидевший, когда его обходили в сплетне, – в совершенстве владеющая языком.

Одобрительный хохот показал, что последнее слово осталось за ним, отчего Блейк почувствовал себя глубоко счастливым.

Элис опустила голову и без особой надобности принялась точить карандаш.

Одним из тех, кто не смеялся, был старший суперинтендант Шеппард, флегматично стоявший у окна, погружённый в собственные мысли.

Шлюхи, думал он, просто аристократические шлюхи. Как болтливые кумушки – тратят время на хихикание и сплетни, а убийца разгуливает на свободе. Весь этот народ из разведки – слишком много получает, слишком много о себе воображает и слишком много трахается. Впрочем, то же самое он думал и о политиках всех уровней. По-настоящему Шеппард уважал только полицейских. Особенными способностями он не блистал нигде – кроме своей профессии, во многом заключавшейся в добывании информации у людей, не желающих с ней расставаться.

– Что вы думаете об Эбботте? – спросил у него Бакли.

– Думаю, что он рехнулся.

– Есть с чего, – снова вмешался Фрэнк Смит.

– Он вполне мог сойти с ума, после всего, что перенёс, – мягко заметил Контролер, делая при этом Смиту знак: «Остынь».

Смит терпеть не мог полицейских любых мастей.

В этот момент появился министр, в таком оффициальном костюме, будто его вызвали прямо из оперы. Как будто это могло ввести в заблуждение кого-то из присутствующих.

– Прошу прощения, – объявил он хорошо поставленным баритоном, – с трудом выбрался с ужина.

«…плавно переходящего в завтрак», – прошептал кто-то тем театральным шепотом, который слышат даже на галёрке.

Министр был коренастым мужчиной средних лет, с фигурой, не самой удачной для этого костюма. Впрочем, ничего более подходящего он с собой не прихватил. У него было лицо профессионального политика, всегда готовое доброжелательно улыбнуться, но не отражающее ни единой мысли. Он родился в семье шахтёра, и любил этим похвастаться, хотя сам спускался в забой всего раз, уже депутатом, в инспекционной поездке. Он много работал над собой и многого добился. Но при этом сумел не потерять и своего йоркширского акцента, это помогало общаться с людьми на равных. Мог он, если надо, прикинуться и этаким простоватым йоркширским мужичком.

Сейчас министр говорил очень гладко, без малейшего намёка на провинциальный акцент или манеры.

– Кофе и бренди министру, Элис, – сказал Контролер.

– Немного бренди, благодарю.

– Боюсь, это не очень удачная мысль. И у меня нет содовой.

– Не нужно содовой.

Министр глотнул бренди и отставил стакан.

– Откуда у вас это?

– Друзья.

– Друзья? – с сомнением переспросил министр, – думаю, под такое можно и кофе.

Когда Элис подала ему кофе, он слил в чашку всё, остававшееся в бутылке и в несколько глотков опорожнил.