— Что вы предлагаете? — спросил Скип. — Не обращать на звездолет внимания и дожидаться, пока он уберется восвояси?

— Нужно уничтожить его! — твердо и спокойно сказал профессор. — Я был бы горд и даже счастлив, если бы мне доверили войти туда с атомной бомбой и взорвать ее.

«Безысходность рождает фанатизм», — заключил Скип про себя. Он подумал, что услышал сейчас значительно больше бредней о звездолете, нежели можно было ожидать, особенно от столь невысокопоставленного представителя ортодоксов, как этот субъект. Его излияния не произвели на Скипа особого впечатления, он попросту избегал общения с людьми, которые казались ему занудами. А что может быть более занудным, чем господа подобного типа?

У них явно не хватило таланта стать высокооплачиваемыми менеджерами, инженерами, учеными, политиками, вообще профессионалами, которые худо-бедно, на соплях, не дают развалиться механизму, называемому цивилизацией. Они не сумели стать и обслугой, которая смазывает этот механизм. Это рутинеры, которые не в состоянии предложить больше, чем может выдать мало-мальски приличный компьютер.

Очевидно, моральные устои и природная застенчивость удержали их от падения на «дно», но недостаток оригинальности и душевная тупость не дали им присоединиться к каким-либо ушельцам или создать свою общину ушельцев. Со всем своим пафосом, по мнению Скипа, пафосом ужасным, эти лавочники, клерки, мелкие чиновники, обладатели ученых степеней, отменить которые ортодоксы как-то не додумались, они продолжали подражать своим хозяевам и убеждать друг друга, что они тоже соль земли.

Оставалось только удивляться, что ненависть не ослепила их всех до единого. Опросы общественного мнения показывали, что подавляющее большинство американцев настроено просигмански.

«Хм, — думал Скип, — можно ли положиться на эти опросы в столь пестрой и многоликой стране? А как в других странах? Сколько людей переменили свое отношение за три года неудач? И каких бед еще могут натворить господа-демагоги? Да, нужно торопиться».

Экспедиция Туата-де-Данаан расположилась на южном берегу озера Тахо, которое нужно было срочно спасать. Все предыдущие экспедиции по спасению озера окончились ничем. Бывшие их участники расселились по новым поселкам, а некогда возведенные ими постройки обветшали и развалились. С тех пор как Большая Калифорнийская долина превратилась в вонючую пустошь, охотников жить здесь осталось совсем немного, и власти не чинили препятствий для поселенцев. Плодородный слой почвы был практически уничтожен, вся долина была завалена гниющим мусором. Здесь предстояло собрать и распределить гумус, удобрить землю, подвести воду и засадить местность подходящей растительностью. Когда первые посадки быстрорастущих деревьев и кустарников превратятся в подобие леса, можно будет устраивать здесь лесные поселения. А пока что — вкалывай на берегу озера! Пройдут годы и годы, прежде чем тут установится приемлемый уровень химического и биологического загрязнения.

В лагере не жаловали туристов, но желающих поработать встречали вполне радушно. Около часу Скип рассказывал дежурные анекдоты и вскоре добился позволения «пройтись и поглядеть, где ты можешь тут пригодиться». Еще два часа прогулки, болтовни и расспросов потребовались ему, чтобы разыскать Роджера Нила, его старого приятеля еще по Мендочино.

Роджер Нил, простой поселенец, трудился на своем собственном участке земли. Его делянка имела далеко не такой пасторальный вид, как участки ближе к изгороди, где еще оставались деревья и где несколько энтомологов расселяли жуков, которые поедали вредителей. На крутом красноватом склоне тарахтели бульдозеры, пыхтели грейдеры и установки, разбрасывающие гумус, копошились сотни людей, чьи голоса то и дело прорывались сквозь весь этот грохот. Но самый шум шел от воды, что рычала в трубах установленного на барже земснаряда и сверкала хрусталем на ярком солнце. Однако чуть поодаль вода была вновь небесно-голубой. Вдали, по берегам, шрамы земли скрадывались расстоянием, и при взгляде на это в душе крепла надежда, что когда-нибудь все здесь наладится и вернется на круги своя.

«Когда-нибудь… — думал Скип. — Не знаю. Индия, Египет, половина Китая… огромные пространства… Разве Северная Америка не зашла почти столь же далеко по этой опасной дорожке? И все-таки если кто-то из нас, пусть немногие, наберется сил и приступит к обновлению мира…»

В перепачканном комбинезоне, загорелый, мускулистый Роджер крепко пожал Скипу руку.

— Здорово, дружище! Ты что, к нам? Боюсь, тут не развернешься, как тогда, на празднике урожая. Девочек-то нет… Но и уик-энд в здешнем Хангтауне тоже, знаешь, кое-что. Ну и какой ты там хреновней без меня занимался? Наврешь, небось, с три короба? А кое-что было, да?

Скип усмехнулся. С Роджером он познакомился, будучи еще пятнадцатилетним, неугомонным юношей. На лето он приехал поработать на ферме в Мендочино. Нравы поселенцев показались тогда Скипу чересчур строгими. Это было и впрямь некое утопическое движение, они хотели вернуться к былой независимости и патриархальному укладу старых йоменов, не отказываясь при этом от достижений современной агрономии, всевозможного оборудования, а также достижений энергетики и средств электронной связи. А тот праздник урожая заставил Скипа выложиться на всю катушку. Однако взрослые о нем так и не узнали, поэтому мендочинские колонисты по-прежнему привечали Скипа и давали ему кое-какую работенку.

— Да уж, всякое бывало, — сказал Скип. — А вы тут, похоже, совсем одичали! Что значит, нет девочек? Дикие, дивные женщины хранителей! Где твоя инициатива, Роджер?

— Тут слишком велика конкуренция. В Хангтауне с этим проще. Но должен тебе признаться, здешние ночные гулянья и танцующие у костра девочки тоже ничего себе. Стоит остаться в лагере и полюбоваться.

Скип кивал, вспоминая времена, проведенные в группе «Терра». Хранители, занятые тяжелым трудом по сохранению и восстановлению природного баланса, жили в передвижных домиках. Мужчины отрывались от своих семей на месяцы, а то и на годы. Дети же получали обязательное образование, сидя за дисплеем обучающей системы с обратной связью. Такая кочевая община обрекала себя на самоизоляцию. Можно было усматривать в этом романтику, почти религию, относиться к своей работе как к самой важной на свете, можно было торить свой, истинно народный, естественный путь, но Скипа не оставляло чувство, что весь этот цыганский антураж, совместные церемонии и увеселения, заунывные песни, цветные наряды — все это ничем не вызвано, все необязательно. Может, это просто призыв о помощи?

Но тогда Скип радовался сам себе.

— Вообще-то, Роджер, на этот раз я к вам не на постой, — сказал Скип. — Надо бы потолковать с тобой, когда освободишься.

— Надо так надо. Вечер впереди, жратвы полно. Я напишу записку, можешь бросить вещи у меня в палатке, а можешь и рядом, если нравится. Мои ребята будут в восторге.

Скип постарался никому не мешать, пока в половине шестого не прозвучал гудок. Хранители не возражали против сорокачасовой рабочей недели и были не прочь подработать сверхурочно, тем более что делать в лагере было особенно нечего.

Наконец Скип изложил свой план Роджеру. Сам Роджер не общался напрямую с шефом Киу, но его десятник был к нему вхож. Весь вечер Скип обхаживал десятника, что оказалось не так уж трудно. Этот парень недавно приехал с Аляски, а в тех местах редко встретишь сноба. Пары шуток вполне хватило, чтобы добиться его расположения. Он сразу согласился переговорить с шефом «об одном деле, которое может очень пригодиться».

Совсем не таков был Даниэль Киу, к которому Скип явился в полдень. Подобных посетителей тот перевидал сотни и сотни. Скипа он встретил несколько грубовато:

— Садитесь, мистер Вэйберн. Правда, у меня мало времени.

Скип опустился в складное кресло, напоминавшее ему могучий скелет самого шефа Киу. Дома и на работе тот носил брюки с бахромой, вышитую куртку, красный пояс и красный берет, на шее и на запястьях серебряные украшения. Жена и дочери шефа Киу, то и дело сновавшие туда-сюда, были еще более цветасты. Одна из дочерей так посмотрела на Скипа, что тот подумал, а не остаться ли ему тут подольше. Вокруг, вздымаясь к синему небу, стояли могучие сосны. На фоне терпко пахнувшей, пронизанной солнцем зелени порхали бабочки, свистела какая-то птица, вверх по стволу пробежала белка. Издалека доносился шум машин, который тут был слышен повсюду.