— Кристи! Вы меня слышите? — Неужели она выключила свой передатчик? Непростительная глупость, чреватая на чужой планете фатальным исходом!

Зато цветные пятна прореагировали на мой зов немедленно: превратились в какие-то зигзаги, совершенно невообразимые фигуры.

Реакция на тепловое излучение? Радиоволны как вид тепла? Форма электромагнитного излучения, воздействие энергии на среду?

Кристи выпрямилась, не отрывая взгляд от этой радужной свистопляски, и приложила ладонь к шлему, будто собиралась поскрести в затылке. Потом наклонилась, словно с намерением проверить показания приборов на щитке своего скафандра. Не иначе, проверяла, все ли выключила.

— Кристи!

Краски мигом обернулись сотнями крохотных капелек. Капли замигали — то вразнобой, то дружно, разом, как елочная гирлянда. Кристи напряглась, развернулась, подняла голову. Сначала она оглядела могучее обнажение породы, потом удостоила внимания верхушку скалы. Наверное, я казался ей оттуда, снизу, маленьким штрихом, но живой штрих настолько не соответствовал мертвому окружению, что она сразу поняла: это я.

Неподвижность, опасливый взгляд туда, где недавно бесновались цветные мазки, словно с целью убедиться, что они уже пропали. Только после этого она помахала мне рукой. Истекла томительная минута, прежде чем она опомнилась и включила связь.

Пока я, петляя, спускался на вездеходе с обрыва, раздумывая, стоит ли мне нарушать разговором тишину, и пасуя перед решением, Кристи успела включить все приборы. Метеостанция заработала, моя радиостанция приняла ее сигналы и передала на Рабочую станцию № 31, откуда они пошли по микроволновой связи в Аланхолд.

Много ли энергии в микроволновом луче? Видимо, много, даже очень. Человеческая наука превратила экосистему Титана в сущий ад. Я спохватился: конечно, об экосистеме здесь рассуждать не приходилось. Этот мир мертв, какая тут экология? Нашей науке еще страшно далеко до того кошмара, который сотворила со старушкой Землей мать-природа. Мы сгинем, и Титан быстро придет в себя.

Любопытно представить, во что превратится Солнечная система, когда совсем опустеет. Наши жалкие руины не в счет…

Я помог Кристи погрузить севшие аккумуляторы в грузовой отсек вездехода. После этого она унеслась вперед на своем снегоходе, а я потащился следом, ловя взглядом вихрь, поднятый ее винтом.

В «пузыре» я застал ее уже без скафандра, в одном комбинезоне. Она сидела на корточках перед распахнутым холодильником и копалась в запасах провианта. Остановившись на красном пакетике с замороженными мясными шариками, Кристи повернула голову и спросила, глядя мимо меня:

— Хотите чего-нибудь? У меня тут есть…

Она опять заглянула в холодильник. Тоже мне, склад деликатесов, черт бы его побрал!

— Нам надо поговорить о ваших занятиях. И о том, зачем вы отключили связь.

Женщина выпрямилась, обернулась, медленно закрыла дверцу холодильника, уставилась в стену. До меня долетел шепот:

— Что вы видели, Ходжа?

Странно! Что я видел? Пока я раздумывал, она обернулась — и я был поражен страхом, который выражал ее взгляд. Что же такого я мог увидеть?

— Вы разглядывали разноцветные пятна на пляже… Кажется, она немного успокоилась.

— А ведь забавно! — продолжил я, внимательно наблюдая за ней. — Можно подумать, будто эти краски… Не знаю. Сами создают какую-то картину, что ли. Знаете, как в абстрактной живописи.

Тут Кристи охватил настоящий ужас.

— Вы никому ничего не рассказывали?!

Я упомянул Гуалтери, и она судорожно глотнула, прежде чем осведомиться:

— Что же он ответил? Я пожал плечами.

— Что это его не касается. Что вы сами поставите нас в известность о своих выводах, когда будете готовы их… опубликовать. — Господи! ОПУБЛИКОВАТЬ!

Она перевела дух, перестала закатывать глаза, подошла ко мне совсем близко.

— Все правильно, Ходжа. Пока это не касается никого, кроме меня. Обещайте, что вы никому не…

— Подождите, Кристи. Я хочу, чтобы вы прямо сейчас ответили, как вас угораздило отключить связь. Люди, способные пренебрегать из собственных эгоистических соображений правилами безопасности, представляют для всех нас смертельную угрозу. Доктор Кристи Мейтнер как представительница ученого сословия должна осознавать это лучше остальных!

В ее глазах было отчаяние.

— Я готова на все, лишь бы вы согласились молчать. Мне стало так смешно, что я не сказал, а пробулькал:

— Взятка? Любопытно, как вы собираетесь платить: уж не со счета ли в швейцарском банке? — Ученые вроде нее получали за такие экспедиции колоссальные деньги. Никакого сравнения с получкой простого ремонтника. — Думаете, от несчастных Альп осталась хотя бы горстка камешков?

Она заморгала, сдерживая слезы. Я представил себе Женеву, поливаемую метеоритным ливнем и пожираемую пожаром. Мейтнер отвернулась, тяжело дыша. Я испугался, что она не устоит на ногах. Когда она обратила ко мне лицо, по нему бежали слезы.

— Умоляю вас, Ходжа! Я на все согласна.

Она одним махом расстегнула на комбинезоне молнию сверху донизу и продемонстрировала мне свое богатство: большую отвислую грудь и рыжеватые волосы на лобке.

Женщина стояла неподвижно и смотрела на меня с искренней мольбой. У меня перехватило дыхание.

Я поднял руку, поводил в воздухе ладонью и выдавил:

— Не стоит, Кристи. Просто расскажите, что происходит, ладно?

Она смущенно потупила взор и медленно застегнула молнию. Голос ее был настолько тих, что я не сразу уловил смысл ее слов.

— По-моему, они живые.

* * *

Я чуть не расхохотался, но вовремя подавил смех и остался стоять с отвалившейся челюстью.

Ответы на все подобные вопросы были получены давным-давно.

Помнится, еще совсем маленьким мальчиком, лет семи, я смотрел вместе с дедом, которому тогда было всего шестьдесят с небольшим, репортаж о посадке спускаемого аппарата на Европе. Бур долго вгрызался в розовый лед, подбираясь к не знающему света морю. Дед сопровождал репортаж рассказом о том, как он сам в семилетнем возрасте смотрел по телевизору передачу о первом спутнике — управляемой звездочке, пронзившей светом надежды ночь атомного страха. Дед моего деда родился во времена полетов братьев Райт и был малышом, когда Блерио впервые перелетел через Ла-Манш…

Увы, под ледяной коркой Европы не оказалось жизни, одна органическая слякоть, пузырьки воды и черные гейзеры. Дед умер за несколько месяцев до первой высадки людей на Марсе и не узнал, что жизни нет и там; вероятно, ее там никогда и не было. Точно так же дед моего деда умер незадолго до первого полета «Аполло» на Луну.

Раньше я воображал, что тоже умру незадолго до того, как люди впервые достигнут звезд, но останусь жить в памяти малолетнего потомка.

Жестоко же мы ошибаемся!

Мне выпало совсем иное: стоять на безжизненном Титане перед спятившей женщиной, сломленной неудачами и потерями.

Кристи не стала со мной спорить. Страх сменился в ее глазах злостью. Тоже хорошо знакомое явление: мне часто приходилось сталкиваться с тщеславием ученых. Некоторые из них презрительно цедят: «Ты всего лишь технарь». Мол, что с меня возьмешь? Сказав это, они теряют ко мне интерес.

Так происходит часто, но не всегда. Взять хотя бы Кристи: она не махнула на меня рукой, а потащила к вездеходу и заставила снова ехать к берегу моря. Мы остановились неподалеку от приборов.

Мне было велено забраться на грузовой отсек вездехода и наблюдать оттуда.

— Так лучше всего, — заключила она. — Иначе вы выделяете слишком много тепла.

От нетерпения она не пошла, а побежала вниз. С собой она прихватила щипцы, которыми стала ковыряться с каким-то предметом, торчащим из реголита. Я прищурился и разглядел закупоренную лабораторную колбу. Она вытащила пробку и выпустила из колбы дымок. Я увидел не джинна, а просто маслянистый пар.

— Что это?

В наушниках раздавалось ее тяжелое дыхание. Вытащив колбу изо льда, она ответила:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: