— Дистиллированный прибрежный инфильтрат. Это их корм. Она устремилась к заиндевевшей полосе, отделявшей ледяную корку пляжа от собственно Воскового моря.

— Что вы делаете?

— Молчите и наблюдайте.

Внезапно она перевернула колбу горлышком вниз. Вылившаяся прозрачная жидкость мигом загустела и потемнела, окутавшись паром. Кристи побежала обратно. Щипцы и колбу она оставила на помосте.

И вскоре расцвели тысячи цветов! Ну, может, не тысячи, а десятки: красные и желтые, розовые и зеленые, синие и фиолетовые капельки. Появившись на поверхности у края пляжа, они заскользили к предложенному им химикату, чтобы образовать вокруг него разноцветный вихрь. Кружась, они то исчезали, то снова появлялись.

Темная дымящаяся лужица уменьшалась в размерах на глазах.

Кристи, занявшая место рядом со мной, прошептала:

— Теперь видите?

— Вижу, но не знаю, что именно, — ответил я. — Ну-ка… — Я спрыгнул с вездехода, медленно опустился на обе ноги — хорошее все-таки дело слабое притяжение! — и зашагал по пляжу.

— Стойте! — крикнула Кристи.

Я замер неподалеку от медленно колеблющегося многоцветного пожара, не понимая, как краскам удается не сливаться. Казалось бы, при соприкосновении синего и желтого должен возникать зеленый цвет, но здесь ничего подобного не происходило. Мое зрение, раз и навсегда сформированное на Земле, не улавливало на границе цветов даже подобия зеленого спектра.

Более всего это походило на скопление амеб из мультипликации. Такими представляет амеб ребенок, еще не глядевший в микроскоп и не знающий, что такое «ложноножки». Создавалось полное впечатление, что они пожирают лужу…

Внезапно ближайшая ко мне синяя капля замерла. На ней появилось что-то вроде оранжевой сыпи; сыпь приподнялась над «телом» капли, после чего сама капля ушла под лед. Все произошло за доли секунды, так что я не успел составить впечатление, что, собственно, наблюдаю.

Остальные капли сделали в точности то же самое. На поверхности осталась только изрядно сократившаяся дымящаяся лужица.

Я стоял неподвижно, без единой мысли в голове секунд, наверное, тридцать, а потом стал усиленно соображать, как объяснить это явление, не прибегая к волшебному слову «жизнь».

— Кристи! — позвал я. Ее не было рядом, но я слышал в наушниках ее учащенное дыхание. Радио приближало ее ко мне, хотя в действительности нас могли разделять многие километры. — Кристи?

Я обернулся. Она стояла у меня за спиной, меньше чем в двух метрах. Запотевший щиток шлема увеличивал ее глаза: они казались мне огромными, в пол-лица. В руках она держала, прижимая к груди, мой ледоруб, который прихватила из вездехода.

Стараясь не шевелиться, я смотрел ей прямо в глаза, надеясь понять, постичь… Наконец, проглотив слюну, я спросил:

— Давно ты тут стоишь?

— Порядочно, — ответила она и перехватила ледоруб одной рукой, ударив острием по льду. — У меня не хватило духу.

Она отвернулась от меня и медленно побрела назад, к вездеходу.

На обратном пути я испытывал какой-то суеверный страх. То же самое чувствует, наверное, человек, очнувшийся после тяжелой травмы и еще не занявший свое прежнее место в системе мироздания. Я просто не мог себе представить, что произошло бы, вздумай она обрушить на меня ледоруб.

Мне вспомнился дурацкий фильм про первую экспедицию на Марс, снятый лет сто назад. Бригада ремонтников попадает под метеоритный дождь. Одному бедняге заехало по башке куском льда. Вспышка, изумление на лице, гримаса боли… Свет гаснет, человек мертв, щиток скафандра чернеет.

Неужели нечто похожее случилось бы и со мной?

Давление в скафандре на несколько миллибар выше, чем давление атмосферы Титана. Если бы она вспорола мне скафандр, то высекла бы мощную искру, а потом… Я представил себе, как бегу к вездеходу, медленно пожираемый синим пламенем.

— У меня впечатление… — начала она и осеклась. Нас накрывало мутно-бурое небо с золотыми прожилками. Где-то наверху сжимался полумесяц Сатурна, пряча в тени свои кольца. На расположение Солнца указывало более светлое пятно.

— Я все думаю, не есть ли это какая-то неизвестная химическая реакция, — сказал я. — Из области органической химии, конечно…

Она презрительно фыркнула.

Вернувшись, мы сняли скафандры и уселись за стол в своем мешковатом белье, чтобы утолить голод гамбургерами «Караван», настолько старыми, что мясо стало абсолютно пресным, безвкусными бобами и пюре из картофеля, бесчисленное число раз подвергавшегося разморозке и новой заморозке.

Молчание действовало мне на нервы. Кристи читала рекламу на упаковке от гамбургеров. Речь шла о том, что покупатель, набравший четыре упаковки с верблюдом Хампи, мог участвовать в розыгрыше «научных каникул» на Луне.

Я забрал у нее упаковку и тоже стал читать. Путешествие на Луну было намечено на дату за семь недель до Катастрофы.

— Возможно, победитель лотереи остался жив, — сказал я. Кристи таращила на меня глаза, но прочесть ее взгляд я не мог.

— Расскажешь мне наконец про эти штуковины?

Молчание, покачивание головы, означавшее «нет». Я невольно вспомнил, как два часа назад она предлагала мне все свои сокровища. Точь-в-точь как героиня одного из дурацких любовных видеофильмов, которые Лайза включала всякий раз, когда мы с ней… Нет, в голове у меня осталась теперь только Кристи с расстегнутой молнией и мольбой в глазах…

Я заставил себя улыбнуться. Она прищурилась.

— Ты кому-нибудь расскажешь?

— Никому. Мне понравилось твое предложение, — Я нервно усмехнулся.

— Я не прошла стерилизацию.

Я понял, на какую жертву она была готова два часа назад, какой ценой собиралась купить мое молчание. Мне представилось, как мы с ней теснимся на узкой койке. А может, устроиться на полу, распихав по углам мусор и освободив необходимое пространство?

Неужели у меня участилось дыхание? Возможно. Не знаю, что заметила она.

— Извини, — промямлил я. — Просто хотелось разрядить обстановку. Когда я увидел тебя с ледорубом… Она медленно кивнула.

— Точно, никому не скажешь?

— Какая разница? — Я небрежно повел плечами. Ее взгляд затуманился. Что она от меня скрывает?

— Может, все-таки расскажешь?

Она долго смотрела на меня, соображая, что бы соврать. Молчание затянулось. Она опять чуть заметно покачала головой.

— Как знаешь, — пробормотал я и стал натягивать скафандр. Она молча следила за мной. Время от времени я бросал на нее взгляды. Она выглядела так, словно вот-вот раскроет тайну, но, заметив, что я на нее смотрю, опять замыкалась.

Я махнул рукой, прошел через шлюз, сел в вездеход и укатил.

На обратном пути я старался взглянуть на ситуацию трезво, но из этого ничего не выходило. В голове было пусто, только назойливо зудел вопрос: «Почему для нее это так важно?»

Иначе она бы не додумалась схватить топор, чтобы расколоть мой шлем вместе с головой!

В целой Вселенной оставалось меньше двух тысяч людей. Все мы рано или поздно умрем, потому что мало-помалу откажет техника, иссякнут запасные части. И последние люди, обезумев, кинутся в чем мать родила к воздушным шлюзам.

Я представил себе, как останавливаю вездеход, выпускаю наружу воздух, отодвигаю дверь, встаю, ощущая собачий холод, набираю в легкие ужасную смесь, заменяющую здесь воздух, и… Тут воображение отказывало мне.

Осужденный тоже садится с бешено бьющимся сердцем на электрический стул и ждет, уже полумертвый, то ли боя часов, то ли гудения проводов. А что потом?

Неизвестно.

Не удивительно ли? Всего днем раньше, только вчера, все это как будто не представляло для меня вопроса. Вроде бы я даже не возражал в надлежащий момент… В общем, поступить по примеру Джимми Торнтона, пустившего в ход кухонный нож. Чик — и готово? Нет уж!

Я представлял, как запрусь в своей каморке, налью большой таз горячей воды, сяду на койку, поставлю таз между ног, опущу в воду кисти и нож, сделаю аккуратные безболезненные надрезы и увижу, как воду заволакивает красный туман.