С трудом я разлепляю глаза и пытаюсь рассмотреть окружающую обстановку. Первое время перед глазами плавают синие и желтые пятна, все размывается. Я начинаю осторожно тереть глаза, стараясь не задевать остальную часть лица. Потом отчаянно моргаю много раз, пока хотя бы немного не могу различить силуэты улицы, своих рук и угла дома.

В голове гудит, а тело не слушается, но я прикладываю титанические усилия и встаю. С трудом делаю несколько шагов и останавливаюсь. Меня выворачивает наизнанку прямо на ноги. Когда рвотные позывы заканчиваются, я продолжаю свой путь.

Наверняка я сейчас выгляжу не лучше подзаборной шлюхи, поэтому надеюсь, что никто не встретится мне по дороге.

Передвигаюсь я очень медленно. Стараюсь идти в тени и не выходить на широкие улицы, хоть они и безлюдны. Часто останавливаюсь и прижимаюсь лбом к холодным кирпичным стенам домов и офисных зданий. Я пытаюсь прийти в себя после пережитого ужаса и избавиться от опьянения, которое с новой силой накатило на мой организм.

Я прохожу дом, в котором живет Ромка. Теперь и до моего дома рукой подать. Иду около забытой всеми детской площадки и смотрю на свое жилище, на окна родной квартиры, не подсвеченные светом ламп. Даже отсюда она выглядит тоскливой и нежилой. И тут меня одолевает безудержная тоска. Слезы сами ручьем текут по щекам. Мало нам с мамой страданий пришлось вынести в жизни, так теперь еще и это…

Когда я подхожу к подъезду и понимаю, что мне нужно открыть дверь, тело снова наполняется горькой злобой и грустью. Ключи от дома были в сумочке, которую я отдала грабителю. Так же как и телефон. Мне предстоит ночь на лавочке в жутком холоде. Я присаживаюсь на ближайшую лавку и беззвучно плачу от обиды. Слезы комом не дают свободно дышать, они давят на грудь и горло.

Проходит время. Сначала одна минута, потом ее догоняют еще две. Полчаса. Час. Я не чувствую пальцев, кончика носа, задницы. Мне настолько жалко себя, что я не могу остановиться и плачу без остановки. В конце концов, я просто маленькая девочка, которую недолюбили, недооценили, не уделили должного внимания. Я чувствую себя одинокой, одной во всем этом мире.

Начинает светать. К моей неожиданной радости возле подъезда появляется соседка, которая, кажется, даже не заметила моего присутствия. Она открывает дверь и скрывается в темноте подъезда. Я как можно быстрее подбегаю к двери и придерживаю ее, чтобы не закрылась. Выжидаю несколько минут, пока соседка точно не поднимется в свою квартиру и не сможет увидеть меня.

Поднимаюсь на второй этаж и сажусь на холодный бетонный пол перед входной дверью. Пока я шла по лестнице, у меня подкашивались ноги. За время сидения на лавочке я успела несколько раз протрезветь, поэтому хотя бы по этому поводу у мамы не должно возникнуть вопросов. Моя слабость и плохое самочувствие, постоянный озноб и трясущиеся руки – это следствие нападения о котором я стараюсь не думать.

Мамина смена заканчивается в семь часов утра, где-то в половине восьмого она должна прийти домой. Конечно же, сейчас мне эти размышления ничего не дают, ведь я даже не подозреваю, сколько времени. Продолжаю ждать…

Я резко открываю глаза от гулких шагов, эхом отдающихся от пустых стен подъезда. Еще не до конца сообразив, что происходит, слышу громкое восклицание мамы.

— Что случилось? Что с тобой?!

Она наклоняется передо мной и берет мое лицо в руки. Я морщусь, когда ее порхающие пальцы оказываются на разбитой губе и задевают порез.

Мама в ошеломлении смотрит на меня пару секунд, потом хватает за руку, поднимает, а в это время второй рукой открывает дверь. Мы вваливаемся в квартиру, и мама на ходу снимает с себя верхнюю одежду, говоря при этом мне:

— Быстро раздевайся и иди умываться. Нужно срочно промыть рану!

Я стараюсь не смотреть на нее. Мне стыдно. То, что на меня напали – это моя вина. Моя же? Это я хожу одна по ночному городу без маминого разрешения. Это я напиваюсь в хлам и обкуриваюсь травкой. Это я надеваю короткое блестящее платье, которое, как магнитом тенет всяких недоумков. Это все я.

Я прохожу в ванную и пялюсь на себя в зеркало над умывальником. Потеки туши, распухшая щека, засохшая кровь, которая стекала от разреза и разбитой губы по подбородку. Я отвратительна.

Наклоняюсь к раковине и легонько плескаю водой себе в лицо. Пока вода стекает по коже и волосам, с ресниц срываются слезы. Я не могу их остановить, как ни стараюсь.

Беру мыло, мылю руки, глаза, щеки и раны. Пекут, зараза. Я заслужила эту боль.

Когда я убеждаюсь, что мое лицо выглядит так прилично, как это вообще возможно сейчас, выключаю воду и бреду на кухню.

Мама с аптечкой сидит за кухонным столом и молчаливым жестом приглашает меня сесть рядом. Она обмакивает ватную палочку в какую-то жидкость и подносит к моей губе, а после и к порезу на щеке. Я чувствую легкое жжение и неприятный холод жидкости. Берет мазь и аккуратно наносит на опухшую щеку.

— Что произошло? — уже немного спокойнее спрашивает она.

Мне не хочется отвечать. Мне хочется забиться под одеяло и просидеть там до старости. Но я не могу не разговаривать с мамой, потому что… это же мама, какой бы она не была.

— Вечером я пошла гулять…

— Без разрешения. — Она констатирует факт, перебивает меня на полуслове.

Я понимаю, что маме понять меня будет не так просто. Не в этот раз.

— Да, я хотела встретиться с друзьями.

— И где же вы гуляли?

Господи, ну что мне ей ответить?! Я сглатываю и закрываю глаза, стараясь остановить слезы, которые вот-вот упадут с моих ресниц.

— Мы… мы просто гуляли по улицам города, общались, веселились. Я решила пойти домой пораньше, но остальные остались гулять дальше. И когда я шла домой…

Тут я всхлипываю и больше не могу сдерживать рыдания. Мне тяжело говорить об этом. Тяжело чувствовать себя слабой, беззащитной и беспомощной.

— На меня напали, — всхлипываю я. — Забрали сумочку, в которой были ключи и телефон, ударили по лицу.

Я закрываю лицо руками, стараясь не смазать нанесенную мазь.

Мама встает с табуретки и несколько секунд слышна только тишина. Потом я чувствую, как она обнимает меня и прижимается щекой к волосам.

— Ну, не плачь, — успокаивает она меня. — Сейчас вызовем полицию, они найдут этого ублюдка.

— Нет! — я не произвольно отталкиваю маму и смотрю на нее с некоторым страхом. — Если бы я знала, что ты захочешь вызвать полицию, то ничего бы не стала рассказывать.

Мама закрывает лицо руками и громко вздыхает.

— Господи, ну за что же это нам? — с обречением спрашивает она. — Соня, почему ты не хочешь обратиться в полицию? Этот человек, если его вовремя не остановить, может напасть на кого-нибудь еще.

— Он сказал, чтобы я не смела никому рассказывать, потому что он встретит меня снова! — говорю я, и от страха по телу пробегает дрожь.

— Тогда тем более нужно все рассказать! — всплескивает руками мама. — Так, расскажи мне все, что произошло.

Я сглатываю. Мама говорит требовательно, поэтому я не смогу увильнуть от вопроса. Мне не хочется вспоминать о произошедшем, но в тоже время воспоминания постоянно крутятся в голове, от них невозможно избавиться.

— М-м-м… сначала он ударил меня о стену, — я сглатываю, пытаясь вспомнить, как все произошло. — Потом достал нож, и начал мне угрожать. Забрал сумку, пошарил по карманам… больше ничего особенного не делал. В конце он меня ударил и сказал, чтобы я никому не рассказывала.

От моих слов мама закрывает глаза, как будто ей также больно, как и мне.

— Нам повезло, что ему нужна была только сумка. Все могло закончиться гораздо страшнее…

— Подожди! — я вдруг вспоминаю еще одну деталь. — Он сказал, что передает мне привет от какого-то Невидимки!

Мама смотрит на меня в замешательстве.

— От Невидимки? Что это может означать? — она хмурится. — Ты не знаешь, кто это?

— Нет, — говорю я. — Никогда ничего подобного не слышала.

— Соня, эти слова могут что-то означать. Мы должны пойти в полицию. А вдруг этот Невидимка – серийный убийца или крупный вор, которого давно ищут? А вдруг мы должны серьезно опасаться этого человека? Вдруг тебя преследуют?