В глубине души Сабуров надеялся, что это произойдет уже после того, как истечет тысяча дней, отведенная Тауберту для эксплуатации подневольных землян. Ведь по контракту с «Конкистадором» в день Д+1000 все ошейники будут отключены и земляне получат свободу выбора — остаться ли им в легионе или эвакуироваться на любую из планет «Конкистадора».

«Конкистадору» были нужны люди для заселения планет, освоением которых концерн занимался в свободное от торговли оружием время. А еще в Одиссее существовала Конвенция об охране прав землян, которую поддерживали не только человеческие миры, но и цивилизация кораблей. И в этой конвенции был пункт об адаптационном периоде.

Придуманный для того, чтобы помочь землянам адаптироваться в условиях Одиссеи, он со временем превратился в лазейку, которая позволяла держать реинкарнированных землян в подневольном состоянии. Но адаптационный период ограничивался максимальным сроком в 1024 дня, и его превышение было чревато неприятностями вплоть до отказа кораблей обслуживать нарушителя.

А поскольку корабли легиона принадлежали «Конкистадору», заботиться о соблюдении конвенционных сроков должен был именно он.

Частью этой заботы было решение отключить все ошейники в день Д+1000, когда окончится срок аренды легиона. И это создавало для Тауберта массу дополнительных проблем, главной из которых была необходимость до наступления рокового дня создать под своим началом армию, основанную на иных принципах, нежели страх перед пулей под челюсть или взрывом ошейника вместе с головой.

Но сейчас маршал Тауберт думал о другом.

— Зачем мы будем отдавать амурцам часть территории ЦНР? — спросил он тогда, за три недели до большого совещания на орбите Целины. — Почему бы нам самим не высадиться вблизи границы и своими силами не загнать целинцев в этот мешок?

— Потому что у нас слишком мало сил, — ответил Сабуров, но тут маршал резко прервал его.

— Ваша забота — изучать силы противника! — сказал он. — На то вы и разведка. А о своих силах мы позаботимся без вас.

Однако на 50-й день сосредоточения большое совещание началось с той же самой темы.

На этот раз Сабуров не лез со своими мыслями вперед, но он отлично знал, что у начальника штаба легиона генерала Бессонова точно такое же мнение на этот счет.

У легиона слишком мало сил, и он при всех своих преимуществах не может наступать широким фронтом.

— Я не хочу даже говорить о разных наполеоновских планах вроде того, чтобы с места в карьер от побережья наступать на Центар и брать штурмом Цитадель, — начал свою речь генерал Бессонов, убедившись, что все собрались, наглядные материалы готовы и ретрансляторы включены. — Для такого наступления у нас нет ни сил, ни возможности.

Лицо маршала Тауберта сразу, как только он услышал перевод, приобрело недовольное выражение, и было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не прервать начальника штаба в самом начале выступления.

А Бессонов тем временем продолжал:

— Можно сколько угодно восторгаться качеством эрланской техники, но неплохо вспомнить и о количестве. У легиона 24000 танков в строю и 12000 в резерве. И это предел, больше нам взять неоткуда. Даже если добавить к этому тяжелые боевые машины, получается 50 тысяч единиц максимум. А у целинцев 100 тысяч танков и промышленность, которая готова восполнять потери и наращивать производство. По артиллерийским стволам мы уступаем в несколько раз. Я не говорю уже о самолетах…

Тут не выдержал эрланский военный советник — главный куратор и гарантийный специалист всей техники легиона.

— Сравнительные характеристики эрланских и целинских самолетов… — начал он, но Бессонов прервал эрланца, не дослушав.

— Я знаю сравнительные характеристики. Но у нас 10 тысяч самолетов максимум. А у них — 50 тысяч минимум. Если у меня будет растянутый фронт, то авиация легиона не сможет прикрыть его весь, будь она хоть трижды сверхзвуковая и реактивная.

Эрланец пытался спорить, приводя примеры героических схваток имперских летчиков с десятикратно превосходящими силами врага, но Бессонов и тут нашел, что ответить.

— У меня нет доблестных имперских воинов. У меня только подневольные земляне, которым в вашей войне ловить нечего, кроме пули. И они в массе своей до реинкарнации даже простого компьютера в глаза не видели.

Это была правда. Базовые матрицы для реинкарнации относятся в Одиссее к 1984 году земного календаря. Для последующих лет полных матриц нет, а есть только формулы изменений. Они позволяют на лету создать матрицу для любого момента между 1984 и 2000 годом. При этом экономится место в памяти брейн-компьютера, но затрачивается дополнительное время. И чем дальше нужный год отстоит от 1984-го, тем дольше длится реинкарнация.

А время не ждет. Чем короче среднее время реинкарнации, тем больше людей будет в легионе в день вторжения.

К тому же не у всех матриц формулы изменений простираются до 2000 года. Часто они обрываются раньше или их вообще нет. И тогда остается единственная доступная дата — 21 марта 1984 года. А в этот день и год мало кто в Советском Союзе толком представлял себе, что такое компьютер.

А в легионе без компьютеров никуда. И хотя управление боевыми машинами больше всего напоминает компьютерную игру вроде симулятора, освоить его не так то просто — особенно тем, кто никогда раньше не играл в такие игры.

— Что толку в великолепной технике, если никто толком не умеет ею управлять? — горячился начальник штаба легиона. — Ладно, офицеры, летчики, спецназовцы, оперативники, особисты — у них есть два-три месяца на подготовку. А наполнять солдатами полевые части мы начинаем только сейчас. Через месяц-полтора вторжение — чему мы за это время успеем их научить?

— И что же вы предлагаете? — подал, наконец, голос маршал Тауберт.

Он примерно знал, о чем пойдет речь, и другие тоже знали — но сегодня все планы, разработанные в узком кругу и обсуждавшиеся на уровне слухов и сплетен, предстояло вынести на всеобщее обозрение.

— Я предлагаю ставить реальные задачи, — сказал Бессонов. — Понятно, что конечная цель легиона — захватить ЦНР целиком и создать плацдарм для оккупации всей планеты. Но на эту цель нам отведено больше двух лет. А программа минимум гораздо скромнее. Во-первых, взять где-то десять миллионов пленных для «Конкистадора» к сотому дню, а во-вторых, хотя бы частично решить нашу самую главную проблему.

— Какую? — спросил маршал Тауберт.

— Проблему живой силы, — охотно пояснил Бессонов. — Мобилизационный потенциал ЦНР — 300 миллионов человек. А в легионе по штату два миллиона, на самом же деле и одного не наберется.

— По состоянию на Д+100 — не больше восьмисот тысяч при самых благоприятных условиях, — подтвердил начальник службы формирования.

— Вот так вот, — сказал Бессонов. — Один легионер против трехсот целинцев. И тут уже никакая техника не поможет. Один герой с бутылкой «молотовки» эрланский танк не подобьет, а двадцать героев с сотней бутылок подобьют обязательно.

Все присутствующие понимали, что если бы не эрланская техника, то такое соотношение сил — 1 на 300, а то и 350 — сделало бы всю затею Тауберта безумной и бессмысленной авантюрой. А впрочем, земляне считали предстоящую акцию авантюрой при любых условиях.

— Поэтому штаб легиона предлагает на первом этапе ограничиться захватом Закатного полуострова. Это самый густонаселенный и промышленно развитый район Целины. 144 миллиона жителей, 200 человек на квадратный километр. А с материком полуостров связывает перешеек шириной в сто километров. Легиону вполне по силам перерезать его, зачистить территорию и встать в глухую оборону, которую целинцы не пробьют никакими силами — особенно если одновременно окажутся втянуты в мясорубку на востоке.

— Неприемлемо! — отрезал маршал Тауберт. — Мы должны наступать во что бы то ни стало — хотя бы для того, чтобы захватывать новые контингенты пленных. «Конкистадор» ждать не будет.