Около печи стояли большие бумажные мешки. Я посмотрел вопросительно на Бианку.

— Там находится кокс для печи. Обычно для плавки мне нужна очень высокая температура, примерно 700 градусов.

Она пошла в другой угол, там стояла черная кожаная кушетка.

Я спросил письменно, предназначена ли она для меня?

— Да. Она очень удобная. Я сама часто сплю на ней, когда работаю ночами. Я дам вам пару одеял и подушку. Днем их можно убирать в этот ящик. — Она показала мне ящик для инструментов. — Тут совсем мало инструментов. Я их сейчас уберу.

Я отрицательно покачал головой.

— Ну, хорошо, — согласилась она. — Сделайте это сами.

Я кивнул. Она снова улыбнулась мне.

— А там находится ванная комната, — сказала она. — Она полностью в вашем распоряжении. — Бианка направилась к лестнице. — Отдохните немножко. Примерно через час я позову вас ужинать.

Она ушла. Я сел на кушетку в полном изнеможении. Наконец я настолько пришел в себя, что был в состоянии закурить сигарету. Она взбодрила меня.

Я подумал было о Бианке, но мои мысли тут же перескочили на Розмари. Тут мне пришло в голову, что я не знаю ее фамилии. Почему она не доверяла мне? Это недоверие меня настораживало и беспокоило.

Бианка и я ужинали в этот вечер на кухне. С трудом я поел немного и выпил стакан молока. В кухню вошла Розмари. Она была в элегантном черном платье и норковом палантине и надевала белые перчатки.

— Ты изумительно выглядишь, — сказала Бианка приветливо. — Ты приглашена на ужин?

— Да, — сказала Розмари. — Я договорилась пойти сегодня со знакомыми в Актон Плаца. — Тут она посмотрела на меня и спросила: — Вы знаете, где это находится?

Мне это название показалось знакомым, но где это находится, я не мог вспомнить.

— Это отель на Пятой авеню, — сказала Бианка.

Я кивнул.

— Этот человек может прекрасно развлекать кого угодно в течение целого вечера, — иронически заметила Розмари.

— Как ты жестока, — сказала Бианка.

Розмари посмотрела на нее с сомнением и ответила:

— Мне очень жаль, но я должна идти. Я вернусь не поздно. — Она вышла из комнаты и через минуту мы услышали, как хлопнула входная дверь.

Я спросил у Бианки, какая у Розмари фамилия.

— Мартин, — ответила она. — Розмари Мартин. Не правда ли, она очень красива? Как это ни странно, но я знаю о Розмари очень мало, хотя мы знакомы уже довольно давно. Мы познакомились на демонстрации мод. Я давала ей напрокат некоторые из сделанных мной украшений. Мы там случайно встретились с Розмари и сразу понравились друг другу. Потом мы изредка встречались, но близкими подругами никогда не были. По ее рассказам, у нее была прелестная квартира в одном из переулков около Пятой авеню. Но я ни разу не была у нее в гостях. Мне казалось, что она жила очень хорошо. Но как-то она позвонила мне и сказала, что хочет переехать. Нельзя ли переехать ко мне?

Я обрадовалась не только тому, что она будет жить у меня. Мне очень пригодились бы деньги, которые она стала бы платить за комнату.

А почему она переехала?

— Она сказала, что шикарная квартира, которую она снимает, слишком дорога для нее. Она хочет некоторое время жить поскромнее, поэкономнее. А я сдаю комнату дешево. Розмари пользуется большой популярностью, и каждый вечер бывает куда-нибудь приглашена. — Бианка улыбнулась и добавила:

— Это меня устраивает. Таким образом мне удается экономить хозяйственные деньги.

А вы все вечера проводите дома?

— Да. Я иногда работаю ночами. Даже если я ничего не делаю вечерами, то обычно так устаю за день, что с гораздо большим удовольствием остаюсь дома. Читаю или просто бездельничаю.

Я крепко спал. Вдруг зажегся свет. Часов у меня не было и поэтому я не знал, в котором часу это произошло. Очевидно, это было раннее утро, часа два или три утра.

По лестнице спускалась ко мне в мастерскую Розмари Мартин. Она пристально смотрела на меня. Мне показалось, что она была сильно пьяна. Она все еще была в вечернем платье и норковом палантине.

— Я не знаю ваших планов, Вик, — сказала она тихо. — Но будьте осторожны. Я не хочу осложнений. Понятно?

Я покачал головой.

— Прекратите притворяться, — сказала она. — Спокойной ночи и сладких сновидений. — Розмари ушла.

В эту ночь мне снова снилась темная комната, в одном углу которой горел свет. Я, весь в холодном поту, стоял посредине комнаты и с ужасом ожидал чего-то. Весь ужас ожидания заключался в том, что я не знал, чего я жду.

Труп увезли. Прожекторы, освещавшие узкую улочку, были выключены. Горман собрался уходить. Но Йенсен и Бурровс все еще продолжали засыпать его вопросами. Они не остановились даже тогда, когда увидели, что Горман садится в служебный автомобиль.

— Это был действительно сильный удар? — спросил Бурровс.

— Да, он почти снес ему голову, — подтвердил врач.

— Как вы думаете, чем был произведен удар? Топором? — спросил Йенсен.

— Нет, — ответил Горман. Это был не топор. — Лезвие топора слишком узко для того, чтобы одним-единственным ударом нанести такую рану.

— Вы считаете, что был произведен один удар? — снова спросил Бурровс.

— Да, насколько я могу судить после предварительного осмотра.

— Это должен был быть какой-то дьявольский нож, — сказал Йенсен.

— Я не уверен, что это был нож, — медленно произнес Горман. — Во всяком случае, это был не простой нож. Для того чтобы нанести такую рану одним ударом, нужен был нож с очень длинным и тяжелым клинком.

— Может быть, удар был нанесен штыком? — спросил Йенсен.

— Или, может быть, мачете? — добавил Бурровс.

— Да, да, это было оружие именно такого рода, — сказал Горман. — Я постараюсь дать заключение как можно скорее.

Бианка подошла к столу, взяла маленькую чертежную доску, на которой был закреплен чертеж браслета. Чертеж был точен и понятен. На нем был изображен массивный серебряный браслет, который поражал своей простотой. Посредине браслета была нарисована одна-единственная волнистая линия.

— Нравится? — спросила Бианка и протянула мне чертеж.

Меня это все не очень интересовало, но я не хотел обижать Бианку равнодушием. Поэтому я взял чертеж и стал его рассматривать. Сразу же в мозгу пронеслись слова — аллах ма'ак.

Я был удивлен и не мог ничего понять. Бросив взгляд вновь на чертеж, я опять вспомнил эти слова. Волнистая линия, которая как бы делила браслет пополам, состояла из арабских иероглифов. Они складывались в одну и ту же постоянно повторяющуюся фразу — аллах ма'ак.

Вдруг я понял, что знаю, что означают эти слова в переводе с арабского, и вспомнил окончание этого предложения. Все вместе в переводе это означало: да продлит аллах дни твои.

Бианка сказала:

— Возьмите щипцы и выньте кувшин из печи.

Я взял щипцы с длинными ручками и вынул керамический кувшин с расплавленным серебром из печи.

— Вылейте серебро в эти поддоны. Наполняйте их до краев, — приказала Бианка.

Я кивнул.

— Пусть оно застынет, а потом мы начнем обрабатывать его на шлифовальном станке, — сказала Бианка.

Я снова посмотрел на чертеж.

— Ну, так вам нравится браслет? — спросила Бианка.

Я снова кивнул.

Потом я подошел к столу и написал:

Откуда у вас этот узор?

Прочитав мой вопрос, Бианка ответила:

— У Розмари был очень красивый арабский браслет. У нее есть несколько необыкновенно красивых украшений. Так вот об этом браслете. Я никогда не любила такие узоры. Но эти иероглифы настолько мне понравились, что я решила использовать их. Я их стилизовала, и вот так возник этот узор. По-моему, довольно красивый.

Я никак не мог понять, откуда мне могут быть известны арабские иероглифы. Вдруг я вспомнил другие слова: ма алеш. Это тоже было по-арабски и означало: мне все равно. Я уже не пытался размышлять о том, откуда я знаю арабский язык.