Немного позже я узнал, что Камо — город ресторанов. А в первый день мы обошли только три… или пять. Провал в памяти оправдан. У людей война, и они наперебой рассказывают о своих подвигах. Тот же вертолёт сбили со стороны Азербайджана какой-то противопогодной ракетой, а они его отбили, поубивали тех, кто его сбил, и теперь возят по городу в агитационных целях.

От дикости и сумбурности происходящего пить мы не переставали. В гостинице было полно беженцев. Плач был с армянским акцентом. Иначе говоря, по всей гостинице стоял вой. На все лады. Исключительно женский.

С учётом весёлого характера моего напарника и склонностью к веселью с моей стороны ночь у нас прошла в идиотском смехе в подушку.

В шесть утра раздался стук в фанерную дверь. Настойчивый. Напарник с пистолетом за выступом притаился. Я с пистолетом за спиной открываю дверь.

На пороге худой босой армянин за два метра ростом. Высоты ему добавляли солдатские хлопчатобумажные брюки, заканчивающиеся зелеными тесёмками немногим ниже колен, и застиранная солдатская майка из такой же ткани.

Возле правой ноги стоял бумажный мешок, в которых пакуют цемент. Мешок был полон чего-то. «Сиг», — сказал полувоенный армянин и исчез. Я затащил мешок в комнату. Начальник горотдела оказался человеком слова, хотя никакого слова он нам не давал. Несколько дней вычеркнуты из памяти. В обрывках лаваш, шашлык-машлык, водка-вино. Очнулись:

— Нужно же обыск провести.

— Где?

— Шаумяна, 26.

— А! Канэшна, праведём! Давай кушай, кушай…

Через пару дней снова очнулись:

— Нам же билеты нужны. В Харьков. Мы сюда их достать не могли, в кабине с пилотами летели.

— Э, слушай, не вопрос. Вон киоск «Союзпечать», там любые билеты. Иди пакупай, хоть в Америку!

Мы не поверили, но не обижать же местных ментов. Пошли с напарником к киоску. Обычный квадратный кисок. Газеты продают, календарики, ручки шариковые.

— Билеты на самолёт есть?

— Эсть.

Ого!

— На Харьков на эту субботу есть?

— Эсть.

Бля! Вот это сервис. Не то, что у нас. Взяли два билета и, успокоившись, вернулись к прерванному занятию. Пить и есть. Или наоборот. Суть та же.

В пятницу утром, ещё до завтрака поехали по адресу, где нужно было провести обыск и наложить арест на имущество жуликов, которые торчали в Харьковском СИЗО.

На штатном УАЗике, под управлением местного Грищека, едем по ул. Шаумяна. Двадцать шестой дом. Фундамент, одна обгоревшая уцелевшая стена с белой табличкой, «Шаумяна, 26», обваленная внутрь крыша. Ловить нечего. Поехали завтракать.

Прощание было бурным. На следующий день в Ереване штурмовали здание КГБ. Может, у них там его каждый день штурмовали, но дорога в аэропорт нам запомнилась. Хмель выветрился. К самолёту мы были почти трезвы. Показали билеты, без всяких церемоний с рамками и обысками прошли в салон.

Про пистолеты у нас никто не спросил, а мы никому не сказали. Вошли, сели. Скоро будем дома. Подходит женщина, говорит, что это её место. Показывает билет. Может быть. Мы под впечатлением гостеприимства перечить не стали. Пересели на самые последние места.

Подходит мужик в расстёгнутой дублёнке, говорит, что это его место, и тоже показывает билет. Мы оценили решение вопросов с отсутствием дефицита авиационных билетов и продажей их на каждом углу.

Желаешь билет на самолёт — пожалуйста! Плати и получай. В самолёте разбирайся сам. Короче, я наручником к креслу пристегнулся, а напарник бешено глазами вращает и говорит, что важного бандита в Харьков везёт. Край пистолета показал. Улетели.

Дней десять отходили от командировки. Смеялись до колик. Рапорт написал о том, что дом разрушен. Ещё через пару дней прилетают к нам из Камо наши собутыльники, то бишь коллеги, которые нас кормили и поили.

Говорят, что за моими жуликами у них дело числится нераскрытое. Если они его признают, их этапируют на Родину, и дело будут расследовать по месту совершения последнего преступления.

Тут совпали интересы абсолютно всех. Жулики как только в СИЗО своих увидели, сразу с радостью во всём признались на армянском языке. Бумаги все подписали. Пару дней попили русской водки с жаренной картошкой и цыплёнком. Свозили их на вещевой рынок «Под мостом», где армянские милиционеры скупили почти все белые рубашки, и отправили на родину.

Уже в ресторане аэропорта начальник розыска Камо, потягивая коньяк, признался, а точнее констатировал факт, что табличку на доме Шаумяна, 26 они перевесили на сгоревший дом с дома уважаемого человека. Мы посмеялись. Они улетели.

СССР оставалось существовать немногим более пяти месяцев.

Канцелярская мебель восьмидесятых. Стулья с коленкоровой обивкой. Двухтумбовые столы с плексигласом на письменной поверхности.

Под него так удобно класть всякие бумажки. Машинки печатные с ободранной лентой. Плательные шкафы, заполненные всяким, порой неожиданным барахлом, окровавленными тряпками. Картонные коробки на этих шкафах. Гиря. Опечатанные кульки и пакеты с вещдоками. Огромные сейфы с облупленными боками и вымазанными пластилином дверцами. Настольные лампы. Отстающие от стен и замацанные обои, на которые пришпилены всякие приказы, инструкции, карикатуры и календарь. Обязательно календарь. Помните, пацаны? Помните, конечно.

Все помнят. И с одной, и с другой стороны стола. В смысле, помнят и следователи, и посетители, которые сидели на другой стороне стола. Об этом речь. Стол. На столе — плексиглас. Под ним — бумажки с номерами телефонов, записки, картинки. Всякая лабуда. Главное место отведено занимательной фотографии с какого-то преступления.

У экспертов много разных «веселых картинок». Отдали одну. Не жалко. На ней труп мужика, полусидя, прислоненного к батарее отопления. На руке мужика наручники, другим концом пристегнутые к батарее. Сама по себе фотография пустяк. Никакого художественного значения не имеет. Но вот смысловая нагрузка… Смысловая нагрузка имелась.

Мой друг и напарник по кабинету к этой фотографии приклеил ленточку бумаги, с отпечатанным на машинке текстом: «После допроса в кабинете Жоры». Многие поймут, о чем и о ком речь. Опять-таки многие с обеих сторон стола.

Жора — опер. Весьма значимый, как опер и как человек, имеющий кучу побед на соревнованиях всех уровней по какой-то там борьбе со штангой. Внешность такая, что при допросе упорного жулика ему достаточно просто войти в кабинет и, скажем, попросить у следователя ручку. После этого речь жулика становилась осмысленной и легко ложилась на протокол в нужном следствию направлении.

Хороший зимний день. День моего рождения.

С обеденного времени пошли поздравления. Сперва потихоньку, то есть зашел коллега, поздравил, выпил немножко, закусил хлебом, ушел, зашел следующий.

Они меняются, а я нет. Пью со всеми. Часам к 16 расслабляюсь. Впереди официальная часть в любимом кладбищенском кафе.

Не успел. Заходит начальник. Кабинет его неудачно напротив. Кладет на стол материал. Я дышу в свитер. «Сейчас, — говорит, — приведут бандита». И уходит.

Банальная кража кучей малолеток всего, что плохо лежит в районе. Одного поймали. Притащили ко мне. Лет пятнадцати. В данном случае этот негодяй спёр блестящий магнитофон из чьих-то «Жигулей». Хрен с ним.

Посадил его напротив, листик в машинку зарядил, поехали…

Сявка гордый. Идет в отказ. Мне не до установления истины. Скорее бы его отработать и перейти к жаренным цыплятам, картошке, водке. К празднику, в общем.

Напарник тоже возится с чем-то своим. Ждет конца событий. Понятное дело, жрать хочет не меньше меня. У всех же атмосфера предвкушения. Блин! Долбанный жулик. И опера эти так не кстати задержали… Короче, не идет в «сознанку». Виляет.

Друг мой и сосед по кабинету, не отрываясь от своих дел, отстраненно так, совершенно не подумав, говорит мне: «Отведи ты его к Жоре». Зря! Несколько последних минут жулик не отрывал взгляд от доступной к просмотру фотографии под плексигласом. Пытался прочитать текст, который был к нему «вверх ногами». Прочитал. Осознал. Одновременно с фразой напарника.