Любви… Ее губы скривились в горькой улыбке. Почему она не призналась в этом раньше… когда еще не все было потеряно?.. Зачем притворялась и обманывала себя?..

Очевидно, смерть тети Мей настолько потрясла, ее, что разрушила самозащиту и в какой-то момент вывела из равновесия; но вовсе не страдания заставили Джорджию в ту ночь броситься Митчу на шею. Просто чувства и тело уже знали то, что мозг отказывался признавать. Не потому ли она так и не сказала ему правды, не развеяла его заблуждений, не объяснила, что никакого женатого мужчины в ее жизни не было и нет? Если бы она это сделала, то между ними не осталось бы никакой преграды.

Джорджия закрыла лицо ладонями и погрузилась в горестные переживания.

Неужели в ней совсем не осталось гордости и самоуважения? Он ведь не любит ее. Он и той ночью ее не любил, но она пренебрегла этим обстоятельством…

Девушка застонала от боли. Вполне понятно, почему он сразу же бросил ее. Но понял ли он то, что она скрывала от самой себя? Разглядел ли он за внешней неприязнью ее истинные чувства? Не дай Боже. Пусть он верит, что его просто использовали, потерпев любовную неудачу с другим.

Джорджию охватила дрожь, и она снова почувствовала приступ тошноты. – Поднявшись с кровати, она пошла в ванную.

Постоянное недомогание совершенно вымотало ее, к тому же за весь день она не съела ни крошки, не считая того, что ей предложила Луиза.

Это все на нервной почве. Джорджия знала: люди по-разному реагируют на потерю близких. Кто мог предугадать, что ее замучают приступы тошноты…

Она помнила: впереди ее ждет множество неотложных дел, но никак не могла собраться с силами. Она чувствовала себя обескровленной и опустошенной, и навалившееся оцепенение было единственным спасением от безжалостного нападения ужасных химер: одиночества, боли и отчаяния. Пожалуй, лучше повременить… не предпринимать никаких действий… оставить все, как есть.

Она легла в постель, устало закрыла глаза и, обняв рукой подушку, нежно погладила ткань – так совсем недавно она гладила Митча. Но в отличие от него подушка была бесчувственной, немой, бесстрастной и бездушной…

Смежив веки, она тихо заплакала.

– Я же вижу, что тебе плохо, – настаивала Луиза, но Джорджия вяло все отрицала. Они сидели в агентстве, куда девушка зашла, чтобы сдать выполненное задание и забрать очередную порцию. Увидев ее напряженную сгорбленную фигурку и мертвенно-бледное лицо, Луиза тут же усадила девушку и посоветовала ей не впрягаться в работу, а хорошенько отдохнуть.

– Но я вовсе не хочу отдыхать, – возразила Джорджия и, запнувшись, добавила: – Я не могу…

– Тогда кому-нибудь придется заставить тебя это сделать. Послушай, – Луиза немного смягчилась, – я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, я ведь помню, что было со мной, когда я потеряла бабушку. Но, угробив себя, ее ты не вернешь. К тому же я точно знаю: ей бы совсем не понравилось твое сегодняшнее состояние.

Джорджия молчала. Конечно, Луиза кругом права, но ужасно стыдно признаться подруге, что смерть бабушки тут ни при чем: ее нынешняя подавленность и безразличие к самой себе имеют совсем другую причину. Ну разве можно рассказать Луизе о той ночи с Митчем?.. Обо всем, что было тогда сказано и совершено? При одном воспоминании о нем у девушки даже теперь пылали щеки и по телу пробегала предательская дрожь. Но еще хуже ей приходилось по ночам, когда усталый мозг отключался и из-под спуда стыда и виноватости выплывали самые нескромные желания; она скучала по Митчу, ждала и призывала его. Даже во сне ей не было покоя: воспоминания о нем, яркие и мучительные, являлись ей в сновидениях, создавая иллюзию незримых уз, которыми они с Митчем никогда не были связаны в реальной жизни.

Минуло две недели с тех пор, как похоронили тетю Мей. Джорджия постоянно испытывала потребность обсудить с бабушкой то или иное дело, но тут же вспоминала, что ехать в больницу уже не придется, потому что некому больше ее выслушать; она также довольно часто мысленно разговаривала с тетей Мей, и при этом у нее возникало странное ощущение, будто бабушка рядом, будто она слышит ее и сочувствует ей.

Джорджия не могла смириться с тем, что тети Мей больше нет, но ее утешало, что сама смерть была легкой и достойной и бабушка встретила ее именно так, как сама решила. Скорбь и боль от потери не отпускали девушку, но момент смерти бабушки не был омрачен для нее тягостными воспоминаниями.

А вот мысли о Митче были совсем другими – беспокойными и жалящими.

Просыпаясь по утрам от непроходящей тоски, Джорджия чувствовала себя совершенно больной.

Постоянное недомогание подтачивало ее силы, следствием чего стали бледность и худоба, столь обеспокоившие Луизу. Но пусть подруга говорит что угодно, а бросать работу сейчас никак нельзя, ведь это единственное, что хоть как-то отвлекает от воспоминаний о Митче, о его ласках…

Заметив, что девушка нервничает, Луиза нахмурилась.

– Давай-ка допивай кофе, и я объявлю перерыв на пару часов. Сходим ко мне, посидим немного в саду и расслабимся.

Джорджия покачала головой, но спорить с Луизой было бесполезно – та наперед знала, что услышит в ответ. К тому же девушке было неловко все время повторять, будто работа нужна, чтобы рассчитаться за похороны.

На самом деле Джорджия на днях пережила еще одно потрясение: бабушка оставила ей в наследство довольно значительную сумму. Эти сбережения, накопленные за долгие годы, конечно же, были результатом постоянного самоограничения, о котором при жизни тети Мей никто не догадывался. Но когда поверенный зачитал завещание, девушка мгновенно все поняла и растрогалась до слез.

Она еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. У бабушки не было никакой необходимости отказывать себе в маленьких удовольствиях, чтобы обеспечить материальную поддержку Джорджии. Ведь она молода, здорова и всегда сможет прилично заработать. Еще тетя Мей оставила письмо, в котором объясняла, что ей хотелось сделать приятное своей внучке; в нем также сообщалось: основная часть этих денег перешла к бабушке от родителей Джорджии после их гибели и она расходовала унаследованные средства на летний отдых девочки и на ее содержание во время учебы в университете.

Прочитав письмо, Джорджия, все еще сдерживавшая слезы, заплакала. Бабушкина мудрость, забота и любовь не оставляли ее даже теперь, когда их разделяет смерть, горько думала она.

Сразу же после отъезда Митча девушка взяла у Луизы его лондонский рабочий адрес и отправила ему чек, возвращая таким образом ту сумму, на которую он великодушно закрыл глаза. Но Джорджия была слишком горда, чтобы принимать подобные подарки. Ну и пусть он не придает этим деньгам никакого значения – ей же, наоборот, чрезвычайно важно вернуть их своему бывшему квартиранту!

– Ну, пей же, – поторопила Луиза.

Джорджия покорно подчинилась, но едва она уловила аромат крепкого кофе, как к горлу подступила тошнота; девушка поставила чашку на стол и, белая как мел, вскочила, зажимая рот рукой. Луиза все поняла и бросилась к ней, чтобы проводить в уборную.

Вскоре Джорджия снова появилась в комнате, и Луиза сочувственно обратилась к девушке:

– Что за напасть такая? Это, наверно, от кофе. Помню, когда я была беременна, меня этот запах чуть не доконал… – Она осеклась, увидев, что ее подруга побледнела еще сильнее. – Тебе по-прежнему нехорошо?

Джорджия кивнула. Тошнота уже прошла, но она чувствовала странное головокружение, словно тело ее стало пустым и легким и плавно воспарило над землей. Причиной ее смертельной бледности стал вовсе не новый приступ, а упоминание о беременности.

– Ты не против, если я пойду домой? – сдавленно спросила девушка.

– Конечно, нет, – заверила Луиза. – Только намотай на ус то, что я тебе скажу. Тебе нельзя погружаться по уши в работу и просто необходимо отдохнуть. Сама не знаю, зачем я это говорю: ведь ты наш лучший программист и твой отпуск совершенно не в моих интересах…