* * *

— Вы говорите, преемственность поколений? Такой мальчишка никогда не исчезнет. Он живет рядом с нами, всегда…

Паренек лет 11 исподлобья глянул на меня; он заметил мой приветливый взгляд. Я посмотрел на него в открытую; он смутился прямого взгляда и опустил голову. Видимо, его очень заинтересовали свои собственные ботинки. Я заметил двух мальков, смеющихся и шутливо сталкивающих один другого с сиделки — пристройки для сумок на остановке, на которой очень удобно сидеть. Паренек подошел к малышам, улыбнулся им и сел рядом, с интересом смотря на то, как они возятся. "Неужели, брат вон того, второго?" — пронеслась в голове моей мысль. Действительно, паренек был похож на одного из них.

Паренек сидел ко мне спиной. Я тем временем рассматривал его; смотреть на то, как шутливо борются мальчишки, как с радостью? любовью? наблюдает за ними этот красивый паренек — доставляло мне наслаждение. Паренек вдруг несмело оглянулся — ему было интересно, смотрю я на него или нет. Я улыбнулся ему в ответ.

Мальчишки вдруг сорвались и отбежали от остановки, к снегу, и начали пулять друг в друга снежками. Парень продолжал смотреть на них. "Наверное, волнуется, как бы не выбежали на дорогу" — с теплотой подумал я про паренька. Подошел автобус. Мальчишки впрыгнули в первую дверь, а понравившийся мне паренек зашел во вторую. "Нет, все-таки не брат, это просто случайно… Случайно? А, может, нет?" — и мне стало немножко грустно на душе от того, что это все-же не брат, но грусть была приятной, ласковой и хорошей, потому что этот мальчишка оказался таким хорошим. Жаль, что подружиться с ним не получится; к тому же он уже исчез в большой утробе автобуса… Колесо жизни. История повторяется. Я вижу в нем себя.

* * *

Те, кто способен. Те, у кого несчастья детей вызывают отклик в сердце. Не любой толкинист ощущает как свою собственную боль чужих детей. Спросите себя: болит ли у вас сердце, когда вы видите ребят, торгующих газетами, в то время, когда им надо учиться в школе? Моющих машины? Торгующих напитками, презервативами и… собственным телом? Посмотрите газеты.

Детская преступность. Использование детей в мафии ("подвалы", «кланы», «стаи». Я не говорю ничего необычного. Это обычный "город науки" — г. Обнинск. А в других городах?). Детская проституция. Съемка детских порнофильмов — с использованием как девочек, так и мальчиков… Торговля внутренними органами… Я вас не слишком шокировал? Вам не страшно?

Можно продолжить, скрутив свою волю в кулак. Детские дома. Вы не читали об истязаниях детей воспитателями, истязании (дедовщина проникла и сюда…) старшими младших при молчаливом согласии воспитателей? О сексуальном насилии над детьми? О понуждении к лесбийским играм детей в пионерлагерях?

Постоянно, каждый день в Москве пропадают дети… На этом фоне грубость и солдафонство обычных учителей во вполне обычных советских школах выглядит цветочками… Она традиционна и не вызывает, увы, отторжения. За примерами далеко ходить не надо. У нас в школе был военрук, забавлявший нас рассказами и не ограничивающий себя в лексиконе.

Я думаю, достаточно… "Дети — самая бесправная нация." (По-моему, это мысль ВП.) Надо что-то с этим делать!

Господи! За что-ж Ты их так? Где Твое милосердие? И почему должны всегда страдать самые маленькие, самые беззащитные, самые слабые и… самые дорогие? Надо защитить ребенка. Наших детей нужно спасать.

…В командорстве я вижу две основных ветки. И если с первой проблемой (проблемой "спасения") страна, может быть, справится — с помощью милиции, инспекторов по делам несовершеннолетних, психологических консультаций и телефонов доверия и отчаяния для детей, то со второй — если и справится, то очень не скоро. Я говорю о внутреннем мире ребенка.

Вспомните свое детство. Вы видели учителя, который понял вас, который вас ни разу не обидел? С которым вы могли поделиться всем, что вас волнует и интересует? Да даже не учитель… Всем ли вы делились со своими родителями? Или всегда оставляли что-то в себе, что-то интимное, о котором вы не могли поговорить ни с кем, кроме Очень Хорошего Друга. Кто бы вас понял. Кому вы доверяли бы как самому себе. ("Доверие" — ключевое слово!) А теперь представьте, что большинство детей не имеет такого Друга.

И тогда все приходится держать в себе… А это подчас очень страшно, это может сломать маленького человека. И он будет потерян навсегда. Стране придется платить по счетам за такое отношение к детям. За бездуховность. На самом деле, из-за этого дети уходят из дома, уходят во всякие притоны, рвут со своими родителями. Очень часта ситуация, когда ребенок живет дома, но от родителей он давно ушел… Не в прямом смысле, но… понятно, духовный контакт потерян, и нет шансов его опять найти. Я люблю ассоциации. Можно еще один небольшой рассказик? Последний?

* * *

Около 12 часов ночи я шел домой. По глухой улице, между большим забором какого-то производственного предприятия и леском. Вдруг вижу — какой-то мужчина метрах в 50 от меня тащит маленького мальчонку в лес. "Пошли в лес! Пошли в лес!" Но мальчонка (лет 7–9) — я слышу — произносит робким голосом: "Не хочу я, я боюсь…" Что делать? Вдруг мужчина с мальцом что нехорошее хочет сделать? Вдруг нашел где-нибудь во дворе мальчишку — и тянет в лес. Мало разве у нас в городе случаев было похожих? Я не подумал тогда о своей маме, а она меня ждала, волновалась… Но я подумал о той, другой маме, которая с заплаканными глазами всматривалась в ночь улицы — где-то ее сын, ее единственный… И еще я подумал, что в его руках мог оказаться Славка…

Но мальчишка вроде не выказывает сильного беспокойства. Вроде, все нормально. А вдруг ненормально? Ведь дети — они доверчивые. Очень доверчивые. Совсем незащищенные ото лжи и обмана. Может, мальчишка ничего пока не подозревает — и потому не кричит. Ну что же делать-то??? Я притормозил, пошел медленнее; думаю, буду идти параллельно с ними (я шел по дороге, а они — по тропинке возле леса), если потащит насильно в лес — успею что-нибудь сделать. (Хотя в ту минуту сам не знал — что.) Иду себе спокойно, никого не трогаю, оглядываюсь, правда.

Это мужчине страшно не понравилось, и он с мальчишкой направился ко мне: "Стой, парень, разобраться надо." От него сильно пахнуло алкоголем; подойдя ко мне, он грубо спросил:

— Ты че оглядываешься? Что тебе нужно? Проблемы какие есть, что ль? Получить захотел?

— Куда вы мальчишку тащите? — голос у меня немного сел. Но никакой боязни внутри не было. Пусто просто сразу стало. Ну, получу, ну и хрен с ним. Очки, правда, жалко… Отступать нельзя, а то сам себе потом не прощу. Жить не смогу. Вот он — экзамен, когда надо решать, и обратной дороги нет. — Кто этот мальчик вам?

— Тебе какое дело? Проваливай давай быстрей! Ну! Давай, топай быстрей, пока не получил! Я тоже умею и руками, и ногами махать — как дам по стеклышкам — и в больнице не откачают!

…Перед Иркой нарисовался он сам, ломающий от беспомощности пальцы. Образ почти сразу пропал, зато возник другой: мужчина — тот-же — но в руках у него — кто? — братишка, Славка, полураздетый, как тогда… Сволочь! Ну, погоди же… До последней буду!..

— Скажите. Кто. Вам. Этот. Мальчик.

— А какие проблемы у тебя? Какое тебе дело?

— Меня интересует, кто вам этот мальчик.

— Слушай, ну, проваливай, а? Чего привязался — сын он мне… Видишь — храбрость воспитываю, — и мужчина покачнулся, дыхнув на меня перегаром.

И я понял, как неверны были мои предположения… Все очень банально: отец в очередной раз зашел к друзьям. Посидеть, отметить. И сына прихватил — пусть привыкает, отца не забывает. Отец хороший — храбрость в сыне воспитывает! А маленький сынишка… Он понимает, что папа нетрезв, и хочет побыстрее довести его до дома…

Кстати, против того, что его назвали «сыном», он не возражал. А услышав про «стеклышки», даже чуть заметно мне улыбнулся с ощущением превосходства. Мол, вот какой у меня папа — щас как даст этому очкастому. А че привязался! А я понял, что ошибся, почувствовал неловкость перед этим нерадивым отцом, и сразу потерялся. И смог только ответить: