Перспектива оказаться размазанным по асфальту очень не понравилась

Сууркисату, но тут скорость падения резко упала, и, узрев над крышами котовцев огромные белые купола, Трефаил перестал беспокоиться. Скоро машина плюхнулась на землю, беглецы пребольно ударились головами о потолок, но тем не менее Сууркисат прибавил оборотов.

Машина взревела, но быстро не ехала, а только елозила по асфальту.

– Купол мешает, – понял Мумукин. – Сейчас я его…

Он вынул из кармана складной нож размеров воистину исполинских и вылез на крышу паровика. Широкий взмах – и лезвие опустилось на стропы.

Именно в этот момент Тургению пришло в голову, что Трефаил продолжает давить на акселератор.

Паровик стрелой полетел прочь от оперативников, вплотную приблизившихся к беглецам. Тургений возопил:

– Собаклай, притормози.

До Трефаила тоже доперло, что друг остался на крыше. Он ударил по тормозам. Шины завизжали, паровик встал как вкопанный, и Мумукин пташкой спорхнул с крыши “Шибейи”. Бормоча проклятия, он поднялся с грешной земли, зачем-то отряхнулся и влез в кабину совершенно счастливым человеком. Погоня продолжилась.

– Кармагеддон какой-то! – Сууркисат вырулил с тротуара, куда его занесло на очередном крутом вираже.

– Слушай, у нас котел-то не рва… – Оглушительный взрыв не дал

Мумукину закончить, и товарищи громко завопили от радости – паровой котел одного из преследователей не выдержал и лопнул.

Этот непредвиденный случай тут же повлек за собой крушение остальных спецпаровиков, которые оказались под обстрелом разлетевшихся в разные стороны деталей машины.

– Тормозни, шеф, я на их костях попляшу.

– Балбес, какие кости? – Трефаил гнал машину с места происшествия на всех парах. – Там такие системы жизнеобеспечения, что Кафка еще целый месяц в этих обломках проживет, пока его не вытащат.

– Нас не догонят, нас не догонят… – не унимался Мумукин.

Левое переднее колесо попало в противоскоростную выбоину. Паровик озадаченно хмыкнул и исполнил двойное сальто. Такого удара котел

“Шибейи” не выдержал и взорвался. Машина еще раз перевернулась в воздухе и упала колесами вверх.

– Мумукин! – послышался голос Тургения. – Мумукин, ты жив?

Сууркисат не отозвался. Он смутно понимал, что надо бы сказать что-то ободряющее, но мысли наотрез отказывались конденсироваться в слова.

Тургений с Трефаилом висели вниз головой, пристегнутые ремнями, лобовое стекло отсутствовало, поэтому в кабине стало душно и противно. Мумукин немного потрепыхался, выкарабкиваясь из ременного захвата, выполз из машины и встал на ноги, и теперь Трефаил смог наблюдать только мумукинские ботинки. Они ходили вокруг машины, и голос Тургения непрерывно взывал:

– Мумукин! Отзовись, Мумукин!

У Сууркисата затекли и руки, и ноги, он не мог даже шевельнуться.

Проклятый Мумукин, думал про себя Трефаил, сам вылез, а мне помочь не соизволил.

– Турге-е-ений, – заплакал Мумукин, – родненький! Где ты? Ты живой?

Отзовись. Ну пожа-алуйста…

Наконец Трефаил понял, в чем дело: Тургений ищет его, Сууркисата, только от волнения перепутал имена. Трефаила проняло до глубины души, и он тоже заплакал.

– Сууркисат, ты чего? – всхлипнул Тургений.

– Так жалостно ты меня зовешь… – ответил Трефаил.

– Почему тебя? – Мумукин перестал всхлипывать. – Я Тургения звал.

– А ты тогда кто? – насторожился Сууркисат.

Зловещее молчание длилось не менее пяти минут.

– Ура! – Радости Мумукина не было предела. – Это я. Я жив. Я жив!

Еппонский бог, кайф-то какой!

– Вылезти помоги, собака сутулая! – огрызнулся Сууркисат.

Выкарабкавшись из недр “Шибейи”, он поднялся – и упал.

– Хана мне. – Взгляд Трефаила затуманила скупая мужская слеза. -

Ноги не держат, голова кружится…

– Да, кровоснабжение немного нарушилось, такое бывает, когда вниз головой висишь, – сочувственно покивал Тургений. – Ну я тогда пойду?

– Куда?

– Домой…

Кровоснабжение у Сууркисата моментально восстановилось.

– Какой дом? Мы изгои. За нашу поимку объявят награду…

– Поподробнее о награде, пожалуйста.

Трефаил попытался:

– Нас поймают, приведут к Кафке, а тот отвалит кучу бабок.

– И что, круто можно навариться?

– Да почем я знаю? Вот объявят розыск – сразу все выяснится.

Тургений в предвкушении барышей радостно потер руки.

– Прикинь, Сууркисат. Куча бабла и два отгула! Отвиснем по полной!

Сууркисат схватил друга в охапку и нырнул в ближайшую подворотню.

– Утекать надо, Мумукин, утекать… – шептал Трефаил, прижимая

Тургения к сердцу. – У нас теперь отпуск. На все четыре стороны.

Лысюка прекрасно слышала все, о чем трендел по радио Мумукин.

Особенно – слова о Едином Государстве. Сначала думала, что ослышалась, но когда Тургений повторил, Лысюка поняла – взгретием и вздутием такие оговорочки не заканчиваются.

Мысль эта подняла Лысюке настроение, испорченное с утра подлой выходкой соседа сверху.

Работала Лысюка на секретном номерном предприятии и производила продукт номер пять. Вообще-то она не знала, что это за продукт: просто стояла с завязанными глазами у конвейерной ленты и лупила кувалдой по чему попало. Иногда слышался звон битого стекла, порой – булькающие стоны, чаще – звяканье железа, но подозрительная неравномерность и непостоянство звукового сопровождения отработанных пятью годами ударного труда движений Лысюку не пугали и не настораживали. Она ведь была недалекой девицей, думать ей совсем не хотелось. Она мечтала замуж.

Предметом вожделений Лысюки был, как это ни странно, Мумукин. Стены

Лысюкиной комнаты украшали постеры с Тургением, изукрашенные сердечками и поцелуями. Самый большой фотопортрет известного радиодиктора висел над девичьей раскладушкой. Если бы Тургений хоть самую капелюшечку догадывался о чувствах соседки, его бы, несомненно, вырвало, и неминуемое расстройство желудка привело бы, несомненно, в крематорий, но, по счастью, он не воспринимал Лысюку иначе, чем как объект злых шуток.

Несовпадение вкусов и пристрастий Лысюку не смущало: рано или поздно

Мумукин разглядит в ней страстного друга, верную любовницу и закадычную жену. То, что мечтам не суждено сбыться, если котовцы сцапают предмет обожания, Лысюку опять-таки не волновало, равно как и то, что она набитая дура.

Глупость вела Лысюку по жизни надежней компаса.

Вот хрупкая, забывшая наштукатуриться и намалеваться девица Нямня

Назуковна Лысюка и вломилась в комнату к своим неспокойным соседям и там обнаружила оперативную бригаду котовцев.

Каково же было удивление Эм-Си Кафки, когда дверь разлетелась в щепки и на пороге комнаты, в которой оперативная бригада производила обыск и засаду, возникло хрупкое воздушное создание с совершенно прозрачными волосами и кувалдой в нежных мозолистых ручках.

– Жулики? – недобрый тон хрупкого создания заставил котовцев поежиться.

– Мы при исполнении, – попытался оправдаться Эм-Си, ибо почему-то полтора десятка здоровенных мужиков не показались ему надежной защитой.

– Я вам дам – при исполнении! – Лысюка любовно подкидывала на ладошке десятикилограммовую кувалду. – МЕНТУРА разберется, кто тут что исполняет.

Международная Единая Неподкупная, Терроризирующая Уголовников с

Размахом Ассоциация давным-давно и очень серьезно не любила Комитет

Общественного Трудоустройства, и нелюбовь эта при встрече неминуемо выливалась в мордобой.

– Девушка, зачем МЕНТУРА звать, давай шишлык-мышлык кушать… – От волнения Кафка вновь сбился на чурекский акцент. – Мы враг народа ловить, чик-чик делать.

– Кто это враг народа? – Выщипанные брови Лысюки образовали на лбу кардиограмму. – Мумукин, что ли? Да кому он нужен, пивнюк несчастный… Вот пиву-то он враг первый.

Кафка не знал, что и делать. Девку, видать, крепко обработали, если она махрового врага принимает за обычного пивнюка. И решил схитрить.

– Э… тогда мы, наверное, не туда не попали?