А в концентрационных лагерях все эти представители национальных меньшинств служили охранниками, надзирателями. Даже в самой Германии были большие лагеря, где из немцев состояла только администрация, а все остальные – из полицаев, разных предателей и националистов. И такие издевательства творили, что сами фашисты от зависти спать спокойно не могли. Нам же этих подонков выдавали за немецких эсесовцев. В моё время, Лёль, появилась масса продажных «пейсателей» и «историков», которые с пеной у рта доказывают, что, дескать, таким образом эти уроды мстили советской власти. Нет! Если человек изначально гнилой, то он себе начнёт придумывать сотни отговорок и оправданий для своих действий. Лёль, мне тяжело об этом говорить. Но если я попал сюда, то должен сделать всё, чтобы хоть немного уменьшить число наших потерь. Пусть жертв станет на сто тысяч меньше. На десять, на тысячу. Даже сто, десять человек…

«Мы должны это сделать. Ты и я… – тихо поправила меня Лёля. – Иначе зачем жить? А у вас в будущем очень страшный мир. Такое ощущение из твоих рассказов у меня сложилось, что никаких светлых идеалов в твоём мире не осталось. Только личная выгода, удовольствия любой ценой, погоня за успехом. Деньги стали мерой всех отношений. Я не хочу жить в таком мире.»

Мы с Лёлькой составили план дальнейших действий. Обсуждали каждый пункт. Если так можно выразиться, спорили до хрипоты. Со стороны, наверное, это выглядело забавно. Лежит в палате деваха с огроменным фингалом, энергично жестикулирует, корчит рожи. Это так отражался наш неслышный и невидимый для посторонних напряжённый внутренний диалог. Я рассказал Лёльке обо всём, чему меня научили в разведке. Как выяснилось, знал я немало. Экс-хозяйка тела оказалась особой дотошной, въедливой и весьма сообразительной. Она просто изводила меня вопросами и уточнениями. Особенно меня доставало это перед сном. Только начнёшь засыпать, а эта непоседа опять лезет со своими вопросами.

«Лёлик, спишь?»

– А-а! Что!? Где!? Господи, уснёшь с тобой! Ни днём, ни ночью от тебя покоя нет! Ну что вы, женщины за народ такой? Всё мало, мало вам. Не могу уже – всё! Сил больше не осталось. Всю душу из меня вынула.

«Да, я про другое, только один вопросик уточню и – всё. Ещё раз пробежимся по тактике действий малых диверсионных групп в глубоком тылу противника. Согласно наставлениям…»

Как правило, за одним вопросиком, следовал другой. Потом ещё, и ещё… А главное, от Лёльки невозможно было спрятаться. Сидит по соседству где-то в организме и методично плешь проедает. И ведь не убежишь от неё никуда! Ни на рыбалке с друзьями не скроешься, ни в гаштетной не посидишь. Теперь я точно знал, что значит настоящий кошмар. Летящий ужас на крыльях ночи. И понял, каково местным преподам и инструкторам от её характера. Все голливудские фильмы ужасов ничто по сравнению с ним. На мои возражения и вопли Лёлька никакого внимания не обращала.

«Война на носу, а этот подселенец, настоящий бездельник и лентяй, только о сне мечтает! – возмущалась она. – А ну учи, гад, пулемёту!»

Мужики, какое счастье просто так лежать на диване, когда тебя никто не теребит! Не голосит, не заставляет выносить мусор, пылесосить, идти в магазин. Лежишь себе, плюёшь в потолок, глупо улыбаешься. Можно в носу ковыряться. Похрапеть полчасика. Кайф! Настоящая нирвана. Блаженство. Диван и ты. Ты и старый проверенный и проеденный временем диван. Цените эти минуты тихого счастья, мужики! Не знаю, по какой причине Лёлька не могла управлять своим телом. Я искренне хотел, чтобы она опять стала полновластной хозяйкой. Могла ходить, куда угодно. Делать, что захочет. Но после титанических усилий она смогла овладеть только своей левой рукой. И немного голосовыми связками. Правда, сильно уставала. Мне было забавно смотреть, как рука безо всякого усилия с моей стороны действовала. Мы даже начали руками на скорость хватать разные предметы. Чаще всего Лёлькина рука опережала мою правую. Шустрая, однако. А в шахматы играть с ней было одно удовольствие. Она левой рукой свои фигуры двигает, а я свои. Я наивно думал, что довольно крепко играю в шахматы, однако Лёлька меня почти всегда разносила в пух и прах.

– Нечестно с твоей стороны. Ты мои мысли подслушиваешь, – возмущался я.

«Да ты чего! – неискренне протестовала Лёлька. – В мыслях даже не было твои мысли смысливать, то есть читать. Больно надо! Признайся сразу, хуже меня играешь и оправдание себе ищешь. Боишься признаться, что мы, женщины, лучше вас мужчин в шахматы играем.»

– Вот бы в карты сразиться, тогда да. Я бы тебя в два счета вокруг пальца обвёл.

«И на чего играть будем?»

– На раздевание. Я выиграю – ты раздеваешься. Я проиграю – моя очередь раздеваться. Всё по-честному.

«Интересно. И, как ты себе это представляешь?» – ехидно спросила Лёлька.

Ешкин кот! Я же совсем забыл. Как говорит наш дорогой шеф, если человек идиот, то это надолго.

«Вот именно – идиот! – рассмеялась Лёлька. – Наконец-то ты осознал свой естественный уровень умственного развития. Ох, бедный, бедный Лёлик! Ха-ха… Эх, ты – сержантиха! Теперь мне понятно, почему в вашем времени армия развалилась. Пойдём от обратного. Уровень развития сержанта прямо пропорционален развитию, как там у вас, бывшего министра обороны, специалиста по деревообработке, его мыслительных способностей. Типичный сексуальный отклонист-гаремщик. Какой ужас! Теперь всё окончательно стало на свои места. Бедная армия…»

Не знаю, что с нашим, теперь общим телом, происходит, но военврач Галина Петровна не скрывала своего удивления.

– Воронцова, это просто фантастика. Твои гематомы рассасываются на глазах. Первый такой случай в моей практике. А видела я немало. Покажи язык. Так, дыши – не дыши. Замри. Присядь. Вытяни руки. Глазами влево-вправо. Закрой глаза. Коснись кончика носа. Да не языком! Ничего не понимаю. У тебя всё в полном порядке. Была бы моя воля, отправила бы тебя в исследовательский институт в Москве и изучила бы необычный феномен до последней пяточной кости.

– Не надо! – в один голос испуганно закричали мы.

– Ну ничего, Воронцова. Я уверена, что скоро ты опять что-нибудь отчебучишь и вернёшься ко мне. Вот тогда я займусь тобой по-настоящему, – пообещала Галина Петровна и хищно потерла ладошками.

Мы тихо ахнули. Да, все доктора одинаковы. А нам что-то становиться мухами дрозофилами не хотелось. Даже ради советской науки. Похоже, наш доблестный военврач решила заняться тайнами мутации. И я был почему-то уверен, что она бы добилась своего и совершила открытие мирового уровня. Теперь наша главная задача – больше в медсанбат не попадать.

Мы немного погодя с Лёлькой обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что этот феномен напрямую связан с моим переносом в её тело. Мощность двух сознаний дал такой поток энергии, что белковые структуры приобрели новые свойства, скорость регенерации возросла в разы. На следующий день нас выписали, и мы под задумчивым взглядом военврача спустились в новый (лично для меня) мир.

Признаюсь, меня от страха трясло. Мне предстояло сдать экзамен на идентичность прежнему образу Воронцовой. Лёлька меня, разумеется, муштровала и гоняла как сидорову козу на капустной плантации. Мы отрабатывали вариант синхронного перевода. Мне предстояло слушать её, чувствовать все характерные для неё движения, мимику, жесты, а потом моментально отображать в этом мире. Для этого я должен частью своего сознания находиться как бы внутри себя, а другой – во внешнем мире. Задача сложнейшая и совсем для меня необычная. С подобным раньше сталкиваться не приходилось.

«Не дрейфь. Пролезем, – заверила меня Лёлька. – Ты только лицо сделай посимпатичней и подобрей. Также желательно и поумней. Да и не такая я страшная, чтобы всех пугать. Я, между прочим, в любимую спецшколу иду.»

Не успел я сделать несколько шагов, как ко мне подскочило несколько курсантов.

– Наша Лёлька вернулась! Как ты себя чувствуешь? – радостно закричали они. М-да, видать девчонка здесь в авторитете.