– Мне пора, – прошептала она на ухо.

– Рано еще, – сказал уставший от бессонной ночи Сергей. – Паренек наверняка проспит еще несколько часов.

Она тихо засмеялась, прижимаясь под одеялом и целуя его в плечо. Сергей ответил, а остальное вдруг получилось как-то само собой. Очнулись они на полу, лежа на одеяле, и левая нога девушки упирались в бок пьяному соседу, который, однако, даже не пошевелился.

– Пить хочу, – жалобно попросила Лана. – Сил никаких нет.

Сергей поднялся, нашел недопитую с ночи (Лана с собой принесла) бутылку шампанского, налил в выскочившие из автомата одноразовые стаканчики.

Лана присела на койку, обмотавшись одеялом, словно древнегреческой тогой, сильно похожая на римскую патрицию.

– Я люблю тебя, – вдруг тихо и быстро произнесла она, беря обнаженной рукой стаканчик. – Честно, честно…

Сергей проснулся только после обеда. Сон его был неспокойный – в голове в тугую кашу переплелись горы розовых шариков, бескрайние пустыни красного песка и заброшенные космические станции. Сбив одеяла и простыни, он некоторое время бессмысленно смотрел в потолок купе, а потом с облегчением поднялся, ощущая боль в мышцах и голове. Напротив него на своей кровати сидел сосед с зеленым лицом и синими мешками под заплывшими глазами.

– Что, то же после вчерашнего? – сипло спросил он.

– Да, что-то вроде того, – неопределенно ответил Сергей, потирая виски.

– Пойдем в пятое? – предложил сосед. – Там запасов на три дня пути. Все не должны выпить. Полечимся.

Сергей прислушался к своему внутреннему состоянию – боль в мышцах и голове, это еще ерунда, а вот в душе полный кавардак – Элора, Лана, "Как вы мне надоели…", "Я люблю тебя…".

– Хорошо, – кивнул он, – умоюсь только.

– А я так пойду, – махнул рукой сосед. – Лучше все равно не стану.

Сергей умылся – стало полегче – подумал немного и решил не ходить. Скорый состав развивал довольно приличную скорость, к тому же шел без остановок, и к вечеру должны были прибыть на место. И он лег на койку лицом к окну.

Вид за окном уже капитально изменился. Вместо серых домов с осыпавшейся штукатуркой, несвежими рамами и разбитыми стеклами, сейчас перед ним проплывали аккуратные и холодные кубы из стекла и бетона. Это уже была территория десятого округа. Высокие дома, стоявшие плотной стеной и отражавшие своими бесчисленными окнами солнце, ровные чистые улицы – говорят, их моют шампунями, – аккуратно одетые, никуда не спешащие прохожие… Вся эта чужая жизнь приковывала к себе внимание.

И тут Сергей почему-то вспомнил свои первые шаги в этом гигантском супергороде, раскинувшемся почти по всему континенту и разбитому на округа-государства.

Оборванные темные люди напоили его чем-то горячим и бодрящим, дали какие-то тряпки. Обитатели местных трущоб, они долго бродили по гигантским завалам, шаря в огромной помойке в поисках вещей и пропитания. Язык местных жителей, состоящий из смеси большинства староевропейских слов, и являющихся основой интерлинка, он освоил довольно быстро, без труда влившись в коллектив бедолаг, не имеющих ни работы, ни жилья, ни средств к существованию. Здесь внизу, на самой земле, было постоянно темно – свет не доходил, закрываемый множеством плотно стоявших небоскребов с бесконечными ответвлениями ниток соединительных переходов, эстакад и других коммуникаций. И жизнь города начиналась где-то этажа с пятидесятого – ниже просто невозможно было жить. А где-то выше двухсотого начинались престижные районы – судя по морю огней. Впрочем, тот, верхний мир был абсолютно недосягаем для жителей этих трущоб, и воспринимался как сказка, как что-то несбыточно-нереальное. Здесь, внизу, в редкие минуты отдыха, люди тьмы поднимали головы, жадно глядя на сияющие огни, и мамы рассказывали своим несправедливо обделенным детям всякие небылицы про жизнь наверху, и почему-то во все это верилось, особенно после тяжелых, изнуряющих и нескончаемых поисков хоть чего-то стоящего, что время от времени падало сверху сюда, в эту гигантскую свалку отходов, и главное – надо было успеть перехватить это, иначе оно достанется крысам, этим вечным соперникам людей в борьбе за выживание. Впрочем, ловили и крыс – ведь здесь, в постоянной темноте и вечной гнили больше ничего и не жило. А из растений был только мох, да, пожалуй, и плесень, хотя последнее скорее всего относилось к грибам.

Правда, жизнь на помойках продолжалась не долго – в первой же облаве, когда их посадили в отстойник и проводили идентификацию личности, его вдруг выделили из общей массы людей, отвели в чистый отдельный кабинет, где за обширным столом в одиночестве сидел гладковыбритый мужчина средних лет.

– Клиф Рейнольдс, – представился он. – А вас как зовут?

Сергей пожал плечами, привыкнув обходиться без имени.

Мужчина взял со стола какие-то бумаги.

– Вы Серж Харви, год и место рождения неизвестны. Также неизвестна дата занесения вас в базу данных, и даже кто это сделал.

Мужчина внимательно посмотрел на Сергея.

– Как вы объясните тот факт, что из двенадцати миллиардов людей у вас у одного такие данные?

Сергей снова пожал плечами. Мужчина вздохнул и нажал невидимую кнопку. Тот час появился охранник.

– Помыть, приодеть и доставить в отдел, – коротко бросил он, удаляясь.

И где-то, через некоторое время, во вновь заведенном на него личном деле, на первой странице появилось короткое слово – Амнезия.

Сергей встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Амнезия, так амнезия. Очень удобно, никто не пристает с дурацкими расспросами о детстве, школе, друзьях по улице и училищу. И в контору он попал опять же через Рейнольдса – сначала привлекли как имеющего связи внизу, среди мало контролируемых слоев общества, а потом как-то незаметно продвинулся по службе – здесь тоже ценили образованность и живой ум.

Он отвернулся от окна, отвлекшись на шум в коридоре.

Дверь в купе была приоткрыта и Сергей видел проходивших по коридору пассажиров. Вот прошел тучный профессор, специалист по двигателям космических кораблей, держа в руках полотенце и бумажный пакет, весело позвякивающий внутренним содержанием – то же, наверное, не спал всю ночь. Вот лениво прошел охранник. А вот две девушки… Они остановились у окна, как раз напротив Сергея, и в одной из них он узнал Элору. Она была все в тех же коротких легких шортах с разрезами на бедрах и в короткой майке, открывающей загорелую спину и подтянутый животик. Девушки весело разговаривали, рассматривая что-то за окном. А Сергей не мигая смотрел на Элору, почему-то стараясь запомнить всю ее фигуру, каждый изгиб ее тела, ее жесты, повороты головы, ее улыбку и тембр голоса, и потихоньку сходя с ума, словно он видел ее в последний раз. Постойте еще, не уходите!, внутренне умолял он. Что вам стоит, ведь за окном так много интересного! Бесконечно-широкая гладь Атлантического океана, гигантские белые акулы, лениво отдыхающие возле плавучих опор…

И девушки не уходили и не уходили, а ему становилось все хуже и хуже. И когда они, наконец, скрылись из поля зрения, он с трудом присел на койке, слабо нащупывая ногами тапочки. Нет, решительно подумал Сергей, все-таки надо заглянуть в пятое купе, иначе сломаюсь.

– Профессор, и вы здесь!? – воскликнул он, закрывая за собой дверь.

– Все дороги, как известно, ведут в Рим, – ответил тот философски.

– Что пьем?

– Да вот, сухим лечусь.

– Бросьте, – вмешался вдруг сосед Сергея. – Не по-профессорски это. Давайте лучше водочки по сто грамм.

– Да нет уж, извольте. Печень-с. А вы пожалуйста. Что вам молодым.

У своего купе он встретил Лану.

– Добрый день, – улыбнулась она. – А я стучусь, стучусь… Пойдемте к нам?

– А что у вас?

– Компания небольшая, собрались партию в вист-роббер. Нужен четвертый.

– А если я не умею?

Лана чуть отстранилась, внимательно глядя ему в глаза и стараясь понять, шутит он или говорит правду.

– Тогда и я не буду, – твердо произнесла она и ему вдруг стало жалко девушку.