Начальник смены рассказал, как произошло дальнейшее. Сигнал тревоги раздался в то время, как мастер подлетала к кораблю со стороны спутника. Она позвала, но Кедрин не ответил на ее вызов. Она не встретила его на пути к спутнику, и единственный вывод был: он находится внутри корабля и не принял сигнала тревоги. Тогда мастер, волнуясь за безопасность человека - он ведь мог выйти в момент наибольшей опасности,- бросилась внутрь корабля. Обшарив уже смонтированные помещения, она застряла в одном из узких - ремонтных проходов первого, внешнего конуса, заполненного еще не снятой вспомогательной арматурой. Пытаясь вырваться, она запустила ранец-ракету, ударилась фонарем о потолок и потеряла сознание.

Да, она поправляется. Монтажник из патруля, первым пострадавший от запаха, пострадал в основном по собственной вине: он почувствовал запах, но, поскольку озотаксор патруля не показывал ничего, монтажник решил, что ему кажется, и он не поторопился. Нет, ничего особенного: он ударился в скваммере плечом - вывих. Через два дня выйдет в пространство. Причины, по которым мастер действовала так необдуманно, не относятся к нарушениям техники безопасности. Это совершенно иные причины. Еще вопросы? Что касается озотаксора, он, начальник смены, не берется вынести заключение. Это сделают специалисты, а он, начальник смены, как всем известно, скульптор.

Кедрин сидел и думал, что говорят слишком много, что достаточно уже сказанного, пора кончать все и идти, бежать в ту каюту, где за прозрачной, но непроницаемой перегородкой, бессильно откинувшись, должно быть, на подушку, лежит она - милая женщина... Но все сидели неподвижно и напряженно слушали Дугласа, который был неразговорчив вовсе не потому, что ему нечего, было сказать людям.

- Что до озотаксора, - говорил Дуглас, - то я тоже работал над этим прибором и ручаюсь за то, что он пригоден к работе. Если есть запах, то озотаксор его покажет. Я готов к любой проверке, и никто не станет говорить об Особом звене, что оно делает что-то не до конца.

Что же касается самого запаха, то мы полагались на Славу, и вы полагались на него и на наше правило: монтажники делают все, что можно, и стараются сделать еще кое-что и сверх этого... Но всякое отклонение от нормы есть отклонение, безразлично - к плюсу или к минусу. Слава был уверен в себе, может быть, слишком уверен, да и все мы были в нем слишком уверены. Я не знаю, почему он умер, это еще предстоит узнать, и до того момента не будем делать выводов - ведь сама по себе гибель не является ни искуплением, ни доказательством. И нет монтажника, который не знал бы этого...

"Что тут выяснять?" - подумал Кедрин. Он ручался Седову головой за правильность своей теории и эффективность защиты. Он не мог после этого прийти к Седову. Он испугался, пусть не смерти - ответственности. Следовательно, Слепцов прав - страх присущ природе человека. Ведь Холодовский один из лучших...

- Мы говорим, - продолжал Дуглас, - об ошибках двух наших товарищей, Холодовского и Кедрина, забывшего главгое правило - в первую очередь думать о товарище. Поэтому мы вспоминаем и ошибки, совершенные человеком, который останется лишь в памяти. Это не оскорбляет его памяти - наоборот, ее оскорбило бы, если бы мы не попытались извлечь благо для оставшихся из самого факта смерти. И надо, чтобы благо это было максимальным. Ошибка Славы была первой, но не зря же сказано, что ошибившийся монтажник перестает быть монтажником ..

Все наклонили головы, и Кедрин тоже. Он больше не поднял головы.

- Кедрин еще только становился монтажником... ("Почему он говорит в прошедшем времени? - с тоской подумал Кедрин. - Хотя не все ли мне равно теперь?") Я думаю, что ему надо дать возможность подумать обо всем: о происшедшем и о не случившемся. Нам сейчас дорог каждый человек, мы теряем время и теряем людей; и тем тяжелее будет для Кедрина наказание, если мы отстраним его от работы на монтаже Длинного корабля. Это очень тяжело, вы все знаете. Так считает Особое звено, или то, что от него осталось...

Дальше Кедрин не слушал. Он ожидал, что все будет иначе. Ведь в конце концов все же это он разыскал мастера, он лазил в пронизанное радиацией пространство за Холодовским... Что ж, для него все будет зависеть от того, что скажет Ирэн. Есть еще дела и на Земле...

Он вышел из кают-компании вместе с остальными. Кто-то похлопал его по плечу, кто-то утешил: запрещается работать, думать не запрещается... Кедрин покачал головой: теперь он привык и к работе рук. Потом он ускользнул в оранжерею. В той ее части, где росли сосны,- он сел на траву, прижался щекой к стволу дерева.

. Сосна должна была понять его - ведь это было одно из тех деревьев, что растут и на берегах Балтики, там, где был институт... Сосна должна была понять то, чего не поняли люди: что все это было случайностью, а то, что он поборол свой страх, было закономерно.

Но и дерево не поняло его - наверное, потому, что выросло здесь, в микроклимате оранжерей спутника Дробь семь, и даже понятия пе имело о том, что такое Прибалтика и Институт связи. И Кедрин без сожаления оставил дерево и направился туда, где только и могли его понять, несмотря ни на что.

В медицинской секции гравитация была выключена, и Ирэн вовсе не лежала, беспомощно откинувшись, а полусидела на своем причудливо изогнутом медицинском ложе. Прозрачная перегородка была на месте, но ее взгляд ощутимо погладил Кедрина по лицу, и Кедрин опустил глаза.

- Что сказали ребята?

- Ты поправишься, - сказал он. - О чем можно еще говорить сейчас?

- Отстранили?

- Да.

- Это много... - грустно сказала она. - Конечно, ты не усидишь здесь.

- Наверное, нет. А ты?

- Что я?

- Тебе надо отдохнуть. Полетим на Землю оба. Там...

- О нет. Отдыхать я буду в лаборатории. А сейчас остается так мало времени... И гибнут люди. Корабль нужен. Значит, и я нужна тут. Кроме меня, никто не поставит так испаритель.

- Но после болезни тебя не допустят. И разве ты... мы?..

- Кто посмеет не допустить меня? - улыбнулась она.

Но Кедрин уже решился.

- Слушай... Ирэн, милая... Полетим на Землю. Там много дела, и оно не менее важно. Ты, наверное, уже забыла Землю, но ведь когда-то мы были там вдвоем... Она прекрасна, Земля.